Харитонова Алёна : другие произведения.

Охота на ведьму

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.93*27  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Окончательный вариант. Сокращённый и исправленный. Надеюсь, теперь - точно ВСЁ :о)
    Огромное спасибо за обложку Frost Valery

Харитонова Алёна

ОХОТА НА ВЕДЬМУ

Автор выражает огромную благодарность за помощь и ценнейшие советы

Валерию Иващенко,

Ольге Фост

и

Владимиру Храмову.

  

Моим родителям, которые научили меня верить в чудеса,

посвящается эта книга.

ЧАСТЬ 1

Пролог.

   Если что-то плохое и случается, так только тогда, когда этого меньше всего ждёшь. Тут и оказывается, что изменить всё и вся может один опрометчивый поступок. И не имеет значения случайный он или намеренный. И неважно - совершён из любви или отчаяния, из страха или желания власти. Поступок сделан. И мир уже не такой, как прежде. Да и сам ты изменился.

* * *

   Обитатели сморённого невиданной жарой королевства Флуаронис беспечно кляли погоду.
   Третью седмицу воздух над благословенной столицей Мирар дрожал от зноя. Камни мостовых с одинаковой беспощадностью припекали босые пятки ребятни и подмётки знати, а Фонтаны на Площади изливали возмутительно тёплую воду. Да что Фонтаны! Даже золочёные флюгера на башенках королевского замка - стыдно сказать! - сверкали как-то тускло. В общем, зной не щадил никого - щедро навевал беспечную скуку на простолюдинов и благородную лень на аристократов.
   С полудня столица замирала - ни гербовых экипажей на улицах, ни лотошников, ни посыльных. Только сновали крикливые стайки беспечной ребятни, ну да этим всё нипочём.
   Тихо было даже в трактирах и корчмах - дневной посетитель стал редкостью. Вот почему известная всему околотку Сплетница Клотильда, она же владелица таверны "Перевёрнутая подкова", так обрадовалась первому за нынешнее утро гостю. Пускай этим гостем и оказался скупой на слова старый зеркальщик. Какой никакой, а собеседник. Да и, скажем прямо, владелица заведения нуждалась не столько в собеседнике, сколько в слушателе.
   Ловко цедя для посетителя первую пинту, Клотильда для начала осведомилась о его самочувствии и поцокала языком, соглашаясь с тем, что подобная жара - это просто издевательство над людьми в возрасте. Затем, когда кружка перекочевала к старику, трактирщица спросила, знает ли он о похищенной из королевского питомника птице. Зеркальных дел мастер только виновато развёл руками, и изголодавшаяся сплетница незамедлительно поведала ему свеженький слух - де, Его Величество по вине нерадивого подданного-птичника лишился иноземной диковины.
   Старик без интереса выслушал стрекотню, крякнул и отёр с усов пивную пену. Тогда оскорбленная трактирщица поправила на голове вдовий чепец, навалилась на дубовую стойку всем своим дородством и выложила перед посетителем самую зловещую весть.
   Собственно, зловещей эта весть казалась только Клотильде. А всё потому, что дамочка в наследство от обожаемого супруга переняла не только доходную таверну, но и уверенность в некоем мифическом "Колдовском Заговоре". Что такое этот Заговор трактирщица и в молодости плохо понимала, а сейчас так и вовсе запуталась, однако само слово приятно волновало её болтливую натуру.
   И вот сплетница поведала молчаливому посетителю, что за последние седмицы через город прошли мало не сотня колдунов. На самом деле Клотильда слышала только о двоих и при том о магах, но разве это имеет какое-то значение? Где двое, там и сотня! Где маги, там и колдуны!
   Тут справедливости ради нужно заметить, что старый зеркальщик (известный горожанам как мастер Баруз) оживился. Однако оживился вовсе не по причине интереса к "Колдовскому Заговору", а потому, что не любил слушать глупости.
   - Да брось, женщина! - посетитель хлопнул ладонью по стойке. - Вся-то новость в том, что при дворе Атийского короля помер старый волшебник. Говорят, в состав Великого Магического Совета входил. Ну и чародейное место пусто не бывает - рвутся претенденты на смену. Скажешь тоже - колдуны.
   И зеркальщик усмехнулся.
   Клотильда решила обидеться, даже отвернулась от вредного деда и взялась тереть полотенцем уродливое зеркало. Старик вздохнул и устремил тоскливый взгляд туда - в засиженные мухами тусклые глубины. Ещё бы! Как мастер-зеркальщик он не мог без содрогания смотреть на это чудовищное творение чьих-то неумелых рук. Хорошо хоть могучее тело трактирщицы заслоняло большую часть обзора...
   И всё же, если Баруз и захаживал в "Перевёрнутую подкову", так только из-за этого безобразного зеркала. Покойному хозяину таверны сей образчик уродства достался то ли от бабки, то ли от тётки. А Клотильда, верная памяти почившего супруга, уже который год отказывалась снимать чудовище со стены.
   И вот теперь старик сидел, подпирая рукой подбородок, и размышлял, что бы такое придумать, дабы придать зеркалу сносный вид. Может багет? Или лучше драпировку? А если попробовать... тут его размышления прервались, поскольку Клотильда соскучилась обижаться и решила продолжить беседу:
   - А я нутром чувствую. Нутром. - Провозгласила она. - Что-то грядёт.
   Женщина вновь склонилась к посетителю. Перед носом зеркальщика всколыхнулась невероятных размеров грудь, на которой подпрыгнул медальон с портретом почившего супруга.
   - Колдуны эти, рано или поздно, таких дел натворят... - предрекла трактирщица, - мой покойный муж всегда говорил: "Настанет день, когда вся эта шушера передерётся и простым смертным, ой, как не поздоровится".
   Зеркальщик поморщился и почёл за благо откланяться - оставил на стойке пару медных монет и вышел на улицу. Удушливый зной накатил на него, а палящее солнце ослепило после полумрака таверны. День стоял ясный, радостный и безоблачный. Столица безмятежно дремала под палящими лучами солнца, и в королевстве Флуаронис, вне всяких сомнений, царил покой.
   Щурясь от яркого света, Баруз неторопливо направился в мастерскую.

* * *

   Бывают такие дни, которые, ну хоть плачь, несут одни неудачи! Обожжёшься утренним чаем, подвернёшь на ровном месте ногу, сломаешь ноготь, а потом ещё и подол платья прищемишь дверцей экипажа, который (уж в этом можно быть уверенной!), словно назло поспешит отъехать. Да, всякие дни бывают - и плохие, и хорошие. Но сегодняшний оказался не плохим и даже не хорошим. Он оказался гадким. И не просто гадким, а гдаким-гадким-гадким!
   Именно об этом думала разъярённая девушка. Ну и ещё о том, что неплохо было бы выместить свою злость на ком-нибудь, хоть сколько-то причастном ко всем текущим бедам. Но нынче всё было гадко, а потому и человека, которого хотелось порвать на клочки от ярости, приходилось униженно просить, даже умолять о помощи. И он - этот, с позволения сказать, человек, этот, с позволения сказать, мужчина - помогать как раз и не собирался! Подлец!
   Люция в бессильной злости кусала губы и теребила в руках кружевные перчатки. Это же надо! Притащиться ни свет, ни заря в дешёвый трактир для того, чтобы встретиться с человеком, который без колебаний отказал в помощи слабой девушке! Жестокосердный циник!
   "Милая, я не романтический герой. Начитались дамских романов, так сидите дома". И слушать ничего не стал! Индюк надутый! Сидит, вертит в руках кружку с квасом (подавись им, дрянь заносчивая!) и глядит насмешливо... У-у-у!
   Чтобы не завизжать от бессильной ярости (а пуще прочего - не вцепиться нахалу в волосы) девушка перевела взгляд на безобразное зеркало, что висело аккурат над барной стойкой. Хозяйка "Перевёрнутой подковы" отсутствовала. Пользуясь ранним и покамест не знойным часом, Клотильда поспешила на рынок за покупками, заведение же осталось под присмотром снующей на кухне стряпухи. Теперь звон посуды да стук ножа мешали Люции сосредоточиться и, как следует, осерчать. Не больно-то побушуешь, когда за стеной громыхает горшками (а заодно, может, и подслушивает) кухарка. Нет, ну что за день?
   От обиды перед глазами всё заколыхалось, и злая слезинка сорвалась на чистую скатерть. Девушка старательно захлопала ресницами, чтобы разогнать постыдную влажность. А, да чего уж там! И вторая слезинка упала вслед за первой.
   Только неужто проймёшь эту желчную личность? Вон, как скривился... разве пожалеет? Нет. Никто её не пожалеет! Никогда! Никому нет до неё дела! Всё пропало! Она одна в этом жестоком мире! И слёзы посыпались чаще. Ах! Люция отвернулась, выдернула из сумочки платок, промакнула влажные глаза и со слезной дрожью в голосе сказала:
   - Вы жестокий, равнодушный человек!
   Мужчина, сидящий напротив, только развёл руками, мол, увы. Это деланное сожаление, конечно, совсем не коснулось синих глаз, которые глядели с прежней скукой. Да и вообще, Люция всерьёз сомневалась, что эти глаза могут смотреть по-другому.
   Посетительница поняла: дальнейшие мольбы не то что разобьются о стену равнодушия, - какое там! - они просто утонут в безразличии. Пришлось подниматься со скамьи и, нога за ногу, брести к двери. Вот так. Даже приготовленные заранее неотразимые аргументы не пригодились - остались не выслушанными. А почему? Почему? Ведь Люция явилась просить помощи не с пустыми руками, она обещала хорошую цену! И вдруг такое безучастие, ни малейшего интереса - сразу отказ. Что она сделала или сказала не так? Ах, она не умеет вести беседы с подобными людьми, её этому не учили.
   Между тем, до выхода осталось всего ничего. И с каждым новым шагом девушка понимала - её не остановят. Да что ж за день-то сегодня! Юная просительница стиснула в руках сумочку и нашла-таки в себе смелости обернуться, хотя затылок ощутимо припекал взгляд насмешливых глаз.
   - Неужто вам совсем неинтересна суть моей просьбы? - спросила гостья севшим от отчаянья голосом.
   - Нет.
   Мужчина подавил зевок, запив его глотком прохладного кваса, и пояснил:
   - Барышни вроде вас обычно просят или наказать изменника, или проучить соперницу.
   - Да вы... вы... за кого меня принимаете?! - Люция даже задохнулась от возмущения.
   А её собеседник снова развёл руками. Сколько смысла, оказывается, можно вложить в этот незамысловатый жест при должном умении!
   - Сударыня, - начал этот тип, - вы притащились чуть свет в дешёвую таверну, чтобы встретиться с мужчиной сомнительной репутации. Вы приехали на извозчике, ибо не приучены ходить пешком, а в собственном экипаже побоялись быть узнанной. Вы оделись в скромное, но всё-таки слишком дорогое для этой таверны платьишко. И потом - эта кружевная сумочка, этот веерок на поясе. Не говоря уж о перчатках... Вы приехали просить, но делать этого не умеете. Так за кого я должен вас принять?
   - А... э... - Люция захлопала глазами и растерянно провела рукой по коротко стриженым волосам - единственной детали своей внешности, о которой умолчал проницательный собеседник.
   - Милая барышня, - слово "милая" мужчина нарочно выговорил с особым чувством, явно получая удовольствие от того, что может поставить на место богатенькую избалованную девчонку, - мне неинтересна ваша просьба, она понятна за версту. Я отказал, поскольку мне стало скучно.
   Он махнул рукой в направлении двери и нагло напутствовал:
   - В добрый путь.
   Острый припадок злости понудил Люцию осмелеть. Чтобы не растерять внезапную храбрость девушка даже подбоченилась:
   - Никуда я не пойду! У меня деловое предложение и вы его выслушаете!
   Она звонко отчеканила каждое слово и с такой решимостью устремилась обратно к собеседнику, что едва не запуталась в юбках.
   Мужчина удивлённо вскинул брови.
   Вот каблучки гневно простучали по полу, звякнула тугим кошельком и упала на скамью сумочка, а следом, со всего маху, опустилась девушка. Увы, день не задался с самого начала и, хотя солнце уже поднималось в зенит, удача Люции по-прежнему крепко спала - пышущая гневом гостья водрузилась на самый край скамьи.
   Девушка поняла, что конфуз неминуем, когда перед её глазами медленно и смешно взлетели вверх ноги в пышных панталонах и бархатных туфельках. Ноги, без сомнения, были её собственные...
   Удивительное дело, как замедляет свой ход время, когда падаешь с перевернувшейся скамьи. В частности, можно подробно разглядеть запылившуюся обувь и кружева нижних юбок, а также поразмыслить о том, что неплохо было бы не падать вовсе. О да, именно эта счастливая мысль, а также последняя попытка удержать равновесие и сохранить достоинство подвигли девушку ухватиться за край стола, однако...
   ...Однако вместо стола пальцы едва успели стиснуть край скатерти. В следующий же миг всё, что стояло поверх оной полетело прямо на дорогое платье незадачливой гостьи. Первым опрокинулся кувшин с холодным квасом. Ядрёный напиток хлынул в лицо и в открывшийся для крика рот. Люция хрюкнула, захлёбываясь, получила по голове деревянной кружкой, охнула и приняла следующий снаряд - глиняную солонку, размером чуть ли не с корыто. Но и на этом злоключения не закончились - ведь испуганная и временно ослепшая от кваса девушка всё ещё продолжала тянуть на себя мокрую скатерть.
   Уже из-под стола Люция увидела, как Торой метнулся со своего места на помощь. Он понял, что подхватить терпящую бедствие не успеет, и принял истинно мужское решение - изо всей силы потянул на себя противоположный угол скатерти.
   Справедливости ради стоит заметить, что этот манёвр, возможно, и удался бы. Всё-таки окажись на месте Люции кто-то более сообразительный и удачливый, Торою удалось бы рывком поставить его на ноги. Но девушка сегодня была явно не в любимицах Удачи, поэтому в самый неподходящий момент гостья решила смириться с неизбежностью позора и выпустила ткань из рук. Торой взмахнул скатертью, словно сражённый воин шёлковым стягом, и вверх тормашками полетел на пол с противоположной стороны стола. Дружный грохот нарушил благообразную тишину таверны.
   Люция упала навзничь. Локти и затылок прострелило беспощадной болью. Девушка лежала, смотрела в закопчённые потолочные балки, и с ужасом осознавала степень своего унижения - мокрая, липкая, щедро сдобренная солью, с задравшимися до бёдер юбками. Куда уж хуже-то? Поняв, что ситуация безнадёжна, она решила не вставать, а тихонько умереть от стыда прямо здесь - в луже кваса на дощатом полу. Но умирать было нельзя, оставалась ответственность за другого человека, ну да, того, который приземлился с противоположной стороны стола. Приземлился и с тех пор не издал ни звука...
   - Эй, вы там как? Живы? - Люция вытерла лицо подолом нижней юбки.
   Тишина. Только звонко капает со стола квас.
   - Эй... - девушка встала на четвереньки и двинулась под стол, миновала безвольно раскинутые ноги в тяжёлых сапогах и, наконец, дотянулась до руки Тороя. - Эй...
   - Барышня, - задумчиво изрёк он, - а вам, как я погляжу, опасно отказывать.
   - Так вы живы?! - возмутилась Люция. - Чего же молчите-то?!
   Он хмыкнул:
   - Вспомнил ваши трогательные панталончики и застеснялся...
   Багровая краска залила щёки незваной гостьи.
   - Ещё хоть слово... - и девушка отвела в сторону ладошку, явно обещая тем самым увесистую пощёчину.
   Однако в этот миг Люция словно увидела себя со стороны - сидит она, приличная девушка, в сыром, хорошо просоленном платье, и насквозь мокром лифе перед малознакомым мужчиной. При этом вышеупомянутый мужчина без стеснения её разглядывает. Точнее даже не совсем её, а лиф. И даже не совсем лиф, а то, что под ним.
   Девушка запоздало съёжилась, зашарила по груди руками и, растеряв справедливый гнев, пискнула:
   - Да отвернитесь же!
   Торой усмехнулся, поднялся и рывком поставил на ноги пятнистую от смущения и злости Люцию. Та, конечно же, сразу попыталась, не теряя достоинства, высвободиться. Надо сказать, высвободиться у неё получилось без труда, а вот с достоинством вышло не очень, ибо нелегко сохранить царственность, смущённо прикрывая руками грудь.
   - Ну, чего глаза-то распялил? - со слезой в голосе прикрикнула девушка.
   Торой, наконец, перестал смущать её любопытным взглядом и укорил:
   - Барышня, а выражаетесь, как простолюдинка...
   В ответ на эти слова Люция заносчиво вскинула голову и постаралась пронзить нахала взглядом. Мол, как ты смеешь делать мне замечания? Ты - аферист, пройдоха, маг, исключённый из Великого Совета за какие-то тёмные делишки. Иными словами, человек с дурными манерами, которого и не повесили, наверное, только потому, что жалко на эдакую пакость верёвки.
   Увы, испепелить Тороя пламенеющим взором не получилось. В отместку на молнии, что метала Люция, он с гаденькой усмешкой посмотрел на ту часть тела, которую девушка столь трогательно прикрывала руками. Поняв, что и в этой бессловесной перепалке она тоже проиграла, Люция, наконец, взмолилась:
   - Ах, давайте, лучше поговорим о деле! - гневаться надоело, а хороших манер она от Тороя не ждала, знала, к кому идёт.
   Похоже, её собеседник оценил подобную кротость по достоинству, поскольку смилостивился:
   - Успеем ещё. Идёмте, распоряжусь насчёт ванны, а то вы липкая, как медовый пряник.
   Он решительно взял её под локоть и увлёк наверх. Поднимаясь по скрипучим ступенькам, Люция вдруг осознала, что она не только липкая, как медовый пряник, но ещё и глупая, как пробка! Идти с незнакомым мужчиной в пустой номер - верх безрассудства.
   - Стойте!
   - Что ещё? - искренне удивился Торой.
   - Немедленно прекратите вести меня неизвестно куда. - Выпалила гостья и пояснила. - У вас дурная репутация, говорят, что вы бесчестный и хитрый человек...
   Торой хмыкнул.
   - Так вы, наверное, потому и пришли? - но тут же успокоил, - не бойтесь, человеческое жертвоприношение я нынешним полнолунием уже совершил.
   Ну конечно. И крови невинных младенцев тоже, наверное, испил. Болтун.
   - Я не боюсь, - простосердечно созналась девушка, - но вдруг вы всё же задумаете какую-нибудь гадость?
   Мужчина склонил голову набок и принялся безо всякого стеснения рассматривать гостью - её по-мальчишески короткие русые волосы, чёрные высокие брови, глаза неопределённого зелёно-голубого цвета с невзрачными ресницами, слишком бледные губы, тощую фигурку. Всеми этими банальностями он "любовался" весьма недолго. В Люции и впрямь не было ничего примечательного.
   - Нет, не задумаю, - сказал Торой. - Гадости обычно задумывают в отношении хорошеньких, смазливых барышень. Так что не надейтесь. Помыться и переодеться - это всё, на что вы можете рассчитывать.
   Люцию больно хлестнули слова про хорошеньких барышень.
   - Я знаю, что не красавица, а вы...
   - А я?
   Она гордо промолчала, отведя взгляд. Может быть, он тоже не был красавцем, а может, и был. Но всё равно - препротивный тип.
   - А вы издеваетесь надо мной. Всё же, идёмте, где ваша комната? - она высвободила локоть и, опережая Тороя на полшага, устремилась наверх.
   - Здесь налево.
   Конечно, смешалась и отчего-то повернула направо, в результате локоть снова был подхвачен, после чего последовал крутой разворот в противоположную сторону.
   - Налево, говорю я вам. - С этими словами мужчина втолкнул гостью в полумрак просторной комнаты.
   Люция с любопытством огляделась. Обстановка несколько разочаровала - порядок и простота. Кровать самых посредственных размеров, обшарпанное кресло, сундук в углу да потёртый коврик на полу. В распахнутом окне дрожит занавеска, с улицы пахнет жасмином и конюшней. Видимо комната выходит окнами во двор.
   - И только-то? - в голосе юной просительницы звучало такое искренне разочарование, что ковырявшийся в сундуке Торой обернулся и счёл нужным оправдаться:
   - Я же говорю - человеческое жертвоприношение уже совершил, прибрался. - Напомнил он.
   Люция осторожно присела на краешек кровати, потрогала рукой грубое шерстяное покрывало. Ого! Под ним что-то прощупывалось! Что-то металлическое, что-то... Она не успела понять, что именно, поскольку хозяин комнаты обернулся и с прежней сварливостью в голосе прикрикнул:
   - Чего вы там расселись? А ну вставайте немедленно! Не хватало только, чтобы ещё и от покрывала квасом веяло!
   Гостья вскочила.
   Торой, не поворачиваясь, бросил на пол простое платье из коричневого сукна.
   - Держите. Постоялица, жившая здесь раньше, уезжала в спешке, вот и забыла. - Он поднялся на ноги. - Пойду распоряжусь насчёт корыта и воды...
   Надо ли говорить, что и корыто, и воду он принёс сам? Люция к тому моменту успела раздеться до нижней рубахи и терпеливо ждала служанку или камеристку, но не мужчину, нет! Однако наглец, словно не заметил её возмущения и свекольного румянца во всю щёку, бросил на пол простыню, кусок мыла, но у двери всё-таки обернулся. И подмигнул, мерзавец, с таким нахальством...
   Когда же с мытьём было покончено, а девушка только-только успела натянуть платье, в комнату, не утруждая себя вежливым стуком, вошёл невозмутимый хозяин. Нагл, ничего не скажешь.
   - Закончили? - осведомился Торой самым светским тоном. - У вас десять минут, чтобы излить душу. Садитесь.
   И он повелительно указал на обшарпанное кресло. Люция, исполненная кротости, послушно опустилась на краешек. Смутилась, густо покраснела, собралась с духом и начала.
   - Меня зовут Люция, я дочь Сандро Ноиче, того самого, который содержит при королевском дворе питомник с редкими птицами. Зная увлечение Его Величества, гости двора и августейшие родственники всякий раз везут ему диковинных птах. И вот, седмицу назад, Атийские послы преподнесли в подарок государю одну из самых редких птиц в мире - паэль. Говорят, таких не больше сотни, и все обитают в непроходимых лесах Атии. Король радовался, как ребёнок, весь день слушал, как поёт эта проклятая паэль. А к вечеру... к вечеру отец отнёс птицу в оранжерею, где собирался выпустить её из клетки. Папа говорит, его удивило, то, что паэль вовсе не хочет никуда лететь - сидит на жердочке и нежно чирикает. Тогда он сам аккуратно извлёк щебетунью из клетки и чуть не обмер от ужаса - птица оказалась механической! Как мог бездушный механизм, прикрытый ярким опереньем, издавать столь редкостные звуки и выглядеть так правдоподобно - неизвестно, видимо, тут замешана магия...
   Гостья судорожно вздохнула и, по-прежнему, не поднимая глаз, продолжила:
   - В общем, лишь отец извлёк паэль из клетки, птица перестала чирикать и изо всех сил вцепилась клювом ему в пальцы. После этого в устройстве что-то хрустнуло, и певунья смолкла. Папа говорит, это выглядело так, будто у паэли кончился завод - она поникла и стала похожа на самую заурядную механическую игрушку, утыканную перьями. Сказать Его Величеству о подделке батюшка побоялся, поскольку, король никогда не поверит в то, что атийские послы сыграли с ним злую шутку, скорее он отправит отца в заключение... или на плаху. В свою очередь недоброжелатели могут наушничать Его Величеству, что отец по недосмотру угробил редкую пташку и, желая сохранить место при дворе, подсовывает королю жалкую механическую подделку, сея раздор между Атией и Флуаронис. Иными словами, вся эта история приобретает скандальный характер. Прошла уже седмица, батюшка ездил в соседний город к старому другу - часовому мастеру, в надежде, что тот сможет отремонтировать "паэль", но мастер только удивился, как этот грубый механизм мог петь. А вчера король приказал батюшке, чтобы он поймал птицу и снова посадил в клетку, поскольку Его Величество желает показать диковину гостям - кузине и королеве-матери, которые завтра прибудут в столицу с визитом.
   Люция замолчала, с мольбой взирая на Тороя. Тот задумчиво смотрел в окно - в тёмных волосах запутался лепесток жасмина, брови сосредоточенно сдвинуты. Через пару секунд мужчина словно очнулся ото сна.
   - Слезоточивая история, - равнодушно изрёк он. - Но от меня-то вы чего хотите? Я не мастер по ремонту механических игрушек.
   Люция с мольбой произнесла:
   - Про вас говорят, будто раньше вы входили в состав Великого Магического Совета...
   - Врут.
   - ...и я подумала, что даже, если это ложь и выдумки, то вы всё равно сможете что-нибудь придумать. В конце концов, чтобы спасти отца я готова хорошо заплатить, ведь можно же организовать похищение этой птицы из оранжереи, тогда Его Величество не будет иметь претензий к папе...
   Под суровым взглядом Тороя воодушевление Люции таяло, как льдинка на припёке. Девушка смотрела на несостоявшегося спасителя полными слёз глазами - мужской силуэт двоился, троился и дрожал - вот и четвёртый появился в такой же тёмно-синей рубахе и чёрных штанах. Ещё секунда и крупные, как фасоль, слёзы посыпались из глаз просительницы.
   - Прекратите рыдать. - Сказал мужчина, поморщившись. - С чего вы взяли, будто получите от меня помощь?
   Девушка, в который уже раз за это утро, залилась краской смущения:
   - Ну... про вас говорят, что вы сволочь и висельник... что вы отчаянный авантюрист и искатель приключений. И, что вы интересуетесь всякими необычными вещами...
   Он хмыкнул.
   - И кто же такое говорит? Ваш папаша?
   - Нет. - Она пропустила шпильку. - Так болтают сплетники. А ещё говорят, будто вас подозревают в связях с Гильдией Чернокнижников. Вот я и подумала, отчаянность, связи...
   Торой хмыкнул и снова задумался. Гостья ела его глазами, надеясь по выражению лица угадать, какое решение он примет. Ничего не вышло. Зато Люция решила, что, наверное, её собеседника всё же нельзя назвать красивым, хотя определённое обаяние...
   - О чём вы думаете, что у вас сделалось такое глупое лицо? - он задал этот вопрос неожиданно, но девушка, в кои веки раз, не растерялась.
   - Думаю, может, вам станет меня жалко, и вы согласитесь помочь...
   Торой расхохотался.
   - Пожалуй, я так и поступлю, щадя вашу наивность. Тем более, очень интересно, зачем атийцам делать гадость флуаронскому королю. А, если учесть, как много колдунов сейчас устремились в эту самую Атию... и вовсе прелюбопытная история получается. Что ж! Едем к вам. Птичка, я так понимаю, дома с папой?
   - Да. - Кивнула Люция и тут же добавила с робостью в голосе. - Но вы же понимаете, что в дом нам придётся идти не через парадный вход? Лакеи, охрана... могут поползти слухи, дойдёт до Его Величества...
   Она ещё лопотала что-то жалкое, пока Торою не надоело слушать бессвязные оправдания. Позабавившись смущением знатной девушки, он, наконец, прервал её:
   - Понял, не трудитесь. Никто не узнает, что вы впустили в свой возвышенно-безупречный дом беглого отщепенца. Для таких, как я, есть чёрный ход.
   Люция порозовела ушами и снова забормотала:
   - Видите ли, слуги, чернавки...
   Торой воззрился на неё с искренним любопытством:
   - И?..
   - Может быть... в окно? - она поглядела на него умоляющим собачьим взором.
   С огромным трудом мужчине всё-таки удалось сохранить суровое лицо.
   - В окно-о-о? Ну, это неудобство обойдётся вам в лишние деньги.
   Люция поспешно закивала и потянулась к кошелю, однако собеседник великодушно отмахнулся - потом, мол.

* * *

   А на улице воздух уже дрожал от зноя, камни мостовой раскалились, деревья замерли в вялом безветрии. Люция с тоской подумала о том, что, согласно плану Тороя, до Площади Трёх Фонтанов им предстоит ехать в обычной открытой повозке с кем-нибудь из торговцев. В такую-то жару! То ли дело экипаж, в котором можно спрятаться от солнца. С другой стороны, сама ведь просила добраться со всеми возможными предосторожностями...
   Пока девушка горевала над отсутствием комфорта, её спутник свистнул неспешно едущей телеге с глиняными горшками. Поравнявшись с молодой парой, возница натянул поводья. Гнедая кобылка остановилась, недовольно скосила карий глаз на попутчиков и дёрнула ухом.
   - Любезный, не довезёшь ли нас до площади Трёх Фонтанов? - обратился к вознице Торой, сверкнув на солнце медной монеткой.
   Горшечник с достоинством принял плату и кивнул, дескать, милости прошу добрые люди. Добрые люди ждать себя не заставили - Люция устроилась в телеге, сев на узел с собственным платьем, а Торой запрыгнул на сиденье к вознице. Повозка лениво тронулась вперёд. Гнедая кобылка шла неторопливо, копыта звонко цокали по раскалённым камням мостовой. Солнце пекло, словно разверстое жерло печи, заунывно скрипели колёса, клонило в сон. Сквозь полудрёму Люция прислушивалась к неспешной беседе сидящих впереди мужчин:
   - Жара-то какая... - вздохнул возница, перебирая в руках поводья.
   - Ага, - поддакнул Торой, - в такую погодку, небось, даже злодеи не пакостят - ленятся.
   - Э... - протянул горшечник, - не скажи, парень. Вона, государев птичник-то неспроста при смерти лежит. Говорят, какая-то птаха у него на попечении то ли издохла, то ли пропала. Я-то мыслю, продал он её, думал - не хватятся. А оно, вона как. Вот, поди, комедь с хворью и ломает, чтобы в петле, значит, не повиснуть.
   - Да ну... - протянул Торой.
   А Люция в повозке уже забыла про жару и напряглась, как тетива.
   - Да колдуны ещё эти, дармоеды... - произнёс горшечник, досадуя.
   Торой поддельно заинтересовался:
   - А эти-то чего?
   - Дык, табунами, говорят, валят на запад, в Атию.
   - Нам-то что? - умело удивился враль.
   - Да ты чего, парень, - горшечник постучал себя указательным пальцем по лбу, - совсем не соображаешь? Война-то с атийцами всего полвека назад была, а тут такие дела. Кто их поймёт, вдруг, новую армию собирают - чародейную - и снова на нас двинут? О, вот и приехали!
   Возница натянул поводья, останавливая кобылку.
   Попутчики спустились на мостовую и вразнобой поблагодарили:
   - Спасибо, добрый человек.
   Горшечник кивнул в ответ и тронул с места. Торой забросил на плечо узел с одеждой и повернулся к побледневшей от волнения Люции.
   - Вы слышали?! - тут же вцепилась она в своего спутника. - Слышали, что он сказал?
   - Подумаешь, валят на запад... - рассеянно отмахнулся Торой.
   - Да нет же! - яростно зашептала девушка, удивлённая такой недогадливостью собеседника. - Откуда он знает про птицу? Я опоздала!!!
   - Прекратите истерику, - тихо, но властно приказал Торой. - Мы в центре огромной площади. Хотите привлечь внимание зевак? Идём.
   Люция осеклась и с виноватым видом засеменила следом.
   Площадь Трёх Фонтанов, несмотря на изнуряющую жару, и впрямь оказалась полна людьми - всё же единственное место в городе, где царила хоть какая-то прохлада. Мраморные лилии искрились белизной, а над взметающимися из их лепестков струями переливалась нежная радуга. Стайка детворы бегала туда-сюда между чашами фонтанов, визжала и брызгала друг на дружку водой к неудовольствию почтенной публики.
   В тени опоясывающих Площадь каштанов прогуливались пары. Из неприметных переулков время от времени выныривали то лотошники с подтаявшими на жаре сахарными фигурками и липкими леденцами, то торговцы дешёвыми веерами (эти едва успевали подсчитывать барыши - нынче их товар продавался не в пример лучше сластей). Город жил обычной жизнью. Вон, зеркальщик с любовью протирает выставленные в витрине зеркала, а в очереди у булочной топчется, изнывая от жары, прислуга из богатых домов - купить свежей сдобы к господскому столу.
   Торой и Люция были единственными, кто куда-то спешил, поэтому их провожали сочувственными взглядами - эк, как торопятся, в такую-то жарищу! Однако едва парочка свернула в тихий, тенистый переулок, как на Площади о ней сразу же забыли.
   - Поищу извозчика, постойте с узлом. - И Торой исчез.
   Девушка осталась разглядывать дома. Ей было скучно топтаться здесь в одиночестве, особенно же претило состояние неизвестности.
   В особнячке напротив скрипнули ставни. Люция подняла глаза. Из окна высунулась желчного вида женщина.
   - А ну, брысь отсюда, попрошайка! - рявкнула она на застывшую посреди улочки незнакомку.
   - Но я ничего и не прошу. - Осмелилась возразить Люция.
   - Все вы ничего не просите, только выглядываете, где бы чего умыкнуть!
   - Но, сударыня, я... я ищу работу! - девушка сказала первое, что пришло на ум. Больше всего она боялась, как бы горластая особа не привлекла в тихий переулок гвардейцев.
   - Работу? - несколько смягчившись, но всё ещё с подозрением спросила желчная дама.
   Люция кивнула:
   - Ну да. Хочу наняться прислугой.
   Горожанка поразмыслила и, наконец, смилостивилась:
   - Семья Дижан как раз ищет служанку, они живут через три дома отсюда. Если ты не проходимка, примут.
   - Спасибо сударыня, - ответила Люция, не двигаясь с места.
   - Ну? И что ты стоишь? - в голосе скандальной дамы снова зазвучали нотки недоверия.
   Пришлось поспешно подбирать узел и брести в указанном направлении. Женщина проводила девушку взглядом, но лишь через дюжину шагов Люция услышала, как скрипнули, закрываясь, створки окон. Теперь можно и остановиться. А спустя несколько секунд раздалось цоканье копыт, сопровождаемое тихим поскрипыванием колёс. Невзрачный экипаж остановился рядом с искательницей приключений, дверца гостеприимно распахнулась, и Торой подвинулся на вытертом сиденье.
   Поездка по знойному городу не была ни утомительной, ни долгой. Очень скоро за грязным оконцем мелькнули высокие липы, и Люция попросила остановить. Торой бросил вознице серебряную монетку. Кучер поймал денежку на лету, попробовал на зуб и тронулся дальше. Спутники же нырнули в очередной переулок и через несколько сотен шагов вышли к высокой каменной ограде.
   - Эта стена окружает наше поместье, - стала объяснять Люция, - с восточной стороны, где парк, есть калитка для садовника - утром я открыла щеколду. Дальше всё просто - попадаем в сад, прокрадываемся мимо хозяйственных построек к дальнему крылу дома, там забираемся по плющу на крышу оранжереи, а оттуда без труда попадаем в библиотеку на второй этаж.
   - А вы, я вижу, неплохо подготовились, - усмехнулся Торой.
   - Ага. - Кивнула девчонка.
   Спутник окинул её взглядом, полным подозрений, но промолчал.
   В этом молчании заговорщики и добрались до особняка - удручающего здания с затейливой лепниной и страшными рожами горгулий под карнизом. В поместье Ноиче пышная роскошь неловко соседствовала с тем особенным отсутствием вкуса, которое свойственно внезапно разбогатевшим людям. Торой окинул дом озадаченным взглядом - вот так хоромы...
   К восточной стене особняка примыкала вычурная одноэтажная постройка с пилястрами и капителью, видимо, та самая оранжерея, о которой говорила Люция. Плотный полог плюща обвил стену здания и казался крепче иной верёвочной лестницы. Людей и в этот раз видно не было, словно какие-то неведомые силы благоволили успешному завершению пути.
   - Лезьте за мной, только тюк захватите, если слуги на него наткнутся, будет скандал. - С этими словами Люция начала ловко карабкаться на крышу постройки.
   Торой смотрел, как мелькают в подоле платья худые ноги, и какое-то неясное сомнение зарождалось в его душе.
   - Эй! - шёпотом позвала сверху девушка. - Вы там цветами любуетесь что ли? Лезьте скорее! Ну!
   Мужчина с подозрением уставился на её раскрасневшееся лицо.
   А, будь, что будет! И вскоре заговорщики уже стояли рядом.
   - Вон в то окно. - Девушка подтолкнула замешкавшегося спутника. - Лезьте, лезьте, я подам узел. Быстрее, заклинаю!
   Едва Торой забрался внутрь, Люция швырнула ему тюк с тряпьем.
   - Держите!
   Мужчина подхватил поклажу, следом за которой неуклюже перевалилась через подоконник и дочка птичника.
   - Ну, всё. На месте... - выдохнула она, спускаясь на пол.
   Торой огляделся. Комната на библиотеку походила мало, точнее не походила вовсе - пустая (только низенькая оттоманка вдоль стены), но с мощной дверью. Окном что ли ошиблись?
   - Где... - мужчина повернулся к девушке и осёкся.
   Люция сотворила в воздухе быстрый неряшливый пасс. Узел с тряпками, лежащий у Тороя в ногах, налился мертвой тяжестью.
   - Не двигайся. Хуже будет.
   Девушка закрыла окно на шпингалет и запечатала его ещё одним, но уже менее нервным пассом. Пленник увидел, как щель между створками исчезла, словно её никогда и не было.
   Как глупо! Попасться в ловушку безграмотной ведьмы! Обречённый на смерть рванулся, хотя прекрасно понимал - спастись невозможно. Тюк с одеждой превратился в огромный колышущийся гриб - гигантскую подвальную плесень. Жадно подрагивающие поры обхватили ноги жертвы и с влажным чмоканьем присосались к живому.
   Яд хлынул в кровь. Грудь сдавило судорогой. Ещё пара мгновений и сердце остановится. Навсегда. Торой с невысказанной яростью посмотрел на стоящую возле окна ведьму. Смешно, но маг был взбешён вовсе не вероломством колдуньи (вот уж диво!) и даже не грядущей кончиной, а одним совершенно очевидным резоном - она не знала. Ничего про него не знала! Будь Люция в курсе, то не тратила бы свою невеликую Силу на эту канитель. Девчонка вообще совершенная невежда от колдовства, иначе как объяснить такую ловушку? Да, непереносимо унизительно попасться в силки неграмотной бесталанной дурочки!
   С этой полной досады мыслью пленник обмяк и упал в жадно подрагивающие поры огромного гриба.

* * *

   Когда Торой открыл глаза, то увидел, к своему удивлению, не призрачные тени Мира Скорби, не яркий свет в конце длинного тёмного коридора и даже не давно почивших знакомцев, а... потолок. Высокий с аляповатой и очень узнаваемой лепниной. Где-то он уже видел похожую... ах, ну да! Снаружи дом украшен такими же безвкусными цветками-лепестками. К счастью, искажённые морды горгулий со стен не скалились. Даже от сердца отлегло.
   Впрочем, что потолок! Вот давящая слабость в теле - это заслуживало внимания. Пленник не мог даже пошевелиться, только беспомощно скосил глаза, чтобы оглядеться. Комната оказалась той самой, в которую его заманила ведьма. Пустоту скрашивали тяжёлая штора на окне, канделябр с ярко горящими свечами да склизкое пятно на голом полу - след Гриба. Кроме всей этой роскоши и пленённого мага рядом никого не было.
   Узник кое-как собрался с силами и попытался шевельнуться. Ох! После знакомства с Ведьминым Грибом в теле поселилась необоримая слабость. Зато Люция, небось, сейчас собой гордится! Думает, поди, что обманула Великого Волшебника. Теперь, дура деревенская, окончательно уверует в своё могущество. Торой, наверное, рассмеялся бы мстительным едким смехом, но, увы, не смог - не хватило сил.
   В это самое время где-то в глубине дома раздались торопливые шаги. Пленник, кряхтя, неуклюже сел и устремил ненавидящий взгляд на дверь. Конечно, следовало бы геройски схватить огромный канделябр да приласкать им того, кто сейчас войдёт, но, увы. Всё, что чародей мог сделать, это горделиво выпрямиться - раз уж его, балду, оставили в живых, нужно хоть держаться достойно.
   Ну, а пока Торой обвинял себя во всех известных злоключениях, створчатая дверь приоткрылась. Пламя свечей дрогнуло, и на пороге появилась давешняя ведьма. Одета она была, разумеется, иначе - вместо суконного наряда, выданного волшебником, облачилась в трогательное ситцевое платьишко. Прямо-таки невинная пастушка!
   Маг встретил вошедшую самым свирепым взглядом, на который только оказался способен. Вошедшая же уставилась на мага с удивлением - не думала, что так быстро очнётся, растерялась. Люция подоспела для того, чтобы привести Тороя в чувства, а он, оказывается, опамятовался без посторонней помощи. Вот и гадай теперь, то ли ведьмочка оплошала с колдовством, то ли волшебник оказался непомерно силён. Воцарилась неловкая тишина.
   Первой её нарушила девушка - сказала, зачем-то пытаясь оправдаться:
   - По-честному ты бы сделал меня в два счёта.
   - Ага. - Промычал маг, не найдя в себе сил говорить членораздельно.
   - И ничего не спросишь? - колдуночку, похоже, уязвило подобное равнодушие.
   - Нет.
   Вести беседу волшебник попросту не мог, но зачем юной ведьме об этом знать? Снова повисла неловкая пауза. Люция ожидала проклятий, вопросов, обвинений, угроз, наконец! Но молчания?
   Наблюдая за гаммой чувств, промелькнувших на лице девушки, Торой и бесился, и забавлялся одновременно. У этой самоуверенной особы хватило наглости пленить волшебника, но... врождённое простодушие не помогло скрыть острого чувства вины, как, собственно, и удивления, что афера оказалась по зубам. И тут же чародей напомнил себе, что именно эта кажущаяся бесхитростность оставила его в дураках.
   - Беги... - с расстановкой выговорил Торой, - во весь дух...
   Договаривать он не стал - от усилий, потраченных даже на эти короткие фразы, лоб покрылся испариной, а кровь загрохотала в висках.
   Девушка вздохнула, мол, ох, уж эти мужчины, и со всей возможной ласковостью произнесла:
   - Торой, это особенная комната. Здесь нельзя творить волшебство, так что не угрожай попусту.
   Он вяло усмехнулся:
   - Я... здесь... ненадолго... - блеф, по привычке, давался легко.
   - Сомневаюсь. - Не удержалась от хвастовства ведьмочка. - Дело в том, что я обещала королевскому птичнику выдать тебя в обмен на одну, очень нужную мне вещь. Ты ведь понял уже, что Сандро я не дочь, да и механической птички не существует. Накануне я нарочно пустила по городу нелепый слух про паэль, чтобы придать своей лжи наибольшую правдоподобность.
   - Зачем я... - тяжело начал Торой.
   Девчонка, предугадывая вопрос, перебила:
   - Зачем ты понадобился Сандро? Ну... тому, кто передаст мага-отступника в руки королевских стражников, пожалуют или деньги или титул.
   И колдунья развернула перед носом волшебника потрёпанный свиток - обычную грамоту, начертанную на куске овечьей кожи. Такие, как правило, прибивают на верстовых столбах, мол, Великим Магическим Советом разыскивается волшебник-ренегат: волосы чёрные, росту выше среднего, бородавок и шрамов не имеет, всем, кто... тпры, тпры, тпры. Тьфу. Однако теперь ясно, отчего ведьма не знает главного - грамотка-то, судя и по виду и по содержанию, четырёхгодичной давности.
   Торой уже понял, что ждёт его в ближайшем будущем. Люция, маленькая дрянь, без стеснения объяснила! Сперва, безвольного, словно сноп, отступника отволокут к королевскому чародею на опознание, а оттуда, закованного в какое-нибудь древнее заклятье, прямиком на плаху. Пленник затрясся от ярости, которая и дала ему силы на новый вопрос:
   - Тебе-то... какая корысть?
   Люция порозовела, обрадованная, что может насолить магу в отместку за давешние издёвки:
   - Книга Рогона. - Её голос наполнился ликованием.
   Торой так развеселился, что смог заговорить бойчее:
   - Не ври. Заплатили? Пообещали провинности списать? Книга - вымысел. А если и нет - откуда ей взяться у птичника?
   Колдунья уселась рядом с ослабевшим от длинной речи пленником и взахлеб (так хотелось похвалиться!) начала объяснять:
   - Раньше она принадлежала моей наставнице. Несколько седмиц назад бабку сожгли на костре, она какую-то порчу наслала на соседние деревни. Уж не знаю, чем ей там не угодили. Короче, по приказу королевского наместника наш дом разобрали по брёвнышку, а мне так вообще удалось драпануть только по счастливой случайности. Ну и когда, спустя пару дней, я вернулась на пепелище, то узнала, что деревенские нашли там тайник, а в тайнике старую книгу. Ты, конечно, спросишь, почему я решила, что это именно Она?
   Девушка посмотрела на пленника, и тот вяло моргнул, соглашаясь. Говорить Торою не хотелось, ибо он не верил ни единому слову ведьмочки. Впрочем, Люцию, судя по всему, это ничуть не волновало. Она откинулась на спинку оттоманки и продолжила.
   - Если помнишь, Легенда гласит, будто бы на обложку книги Рогон поместил крохотное зеркальце. Секрет в том, что это зеркальце отражает всё, кроме людей. Уж не знаю, как это происходит. Деревенские, когда нашли, пялились туда и так, и эдак... В общем, не врут сказки-то.
   Теперь волшебник смотрел на ведьму горящими глазами. Он верил. Сейчас верил. И не потому, что Люция сказала о зеркальце (кто о нём не слышал!). Просто лицо колдуньи в этот миг сияло таким восторгом и, самое главное, таким неподдельным предвкушением, что обвинять её во лжи было нелепо. Наконец, девушка совладала с собой и продолжила рассказ.
   - В общем, Книгу с диковинным зеркальцем на обложке отдали старосте, а тот передал её хозяину деревни Сандро Ноиче. Ноиче, кстати, спит и видит, как бы выслужиться до вельможи, прям, землю роет. Ну и, когда ему отдали находку, Сандро решил отнести её королевскому чародею. Тут уж я не оплошала, сначала наслала болезнь, потом забывчивость, а затем и тебя отыскала.
   - Как? - этот вопрос волновал мага прежде всего. Действительно, как безграмотная глуповатая Люция нашла того, кого уже давно ищут лучшие умы?
   Девушка шмыгнула носом и помедлила, гадая - стоит ли отвечать. Размышляла она недолго и, наконец, решила усилить свой триумф, а потому простодушно призналась:
   - Это всё бабкино наследство. Накануне того дня, когда деревенские её хватать прибежали, она меня учила заклинанию одному старинному. Говорила, мол, мне - дурёхе - в жизни пригодится, чтобы с голоду ноги не протянуть, когда она помрёт. В общем, долго объяснять, там всё сложно, но заклинание получается такое, что помогает найти пропажу или просто нужную вещь. Бабка говорила, это очень старинное заклятье, ей оно по наследству перешло, сейчас, мол, так колдовать уже не умеют. Ну и, когда её сожгли, я осталась сирота сиротой, не знала куда деваться, а тут случайно вот эту грамотку нашла, на пепелище нашем. Бабка, как все старухи, любую дрянь в дом тащила. Вижу - старая писулька-то, уж, наверное, поймали лиходея, но всё равно решила счастья попытать - деньги хорошие обещаны, вдруг повезёт. И повезло! Бабкино заклинанье выручило - привело точнёхонько на место, прямую дорожку показало.
   И Люция любовно сложила принесшую ей удачу грамотку. Колдунка явно гордилась собой. Впрочем, чем уж тут гордиться - в кои веки раз не оплошала, да и то благодаря наставнице. Хм. Интересная же старуха воспитала девчонку. Редкостной силы и знаний ведьма. Торой вот отродясь не слышал о подобном заклинании. Впрочем, маг быстро перескочил с мыслей о ловкой старухе, на куда более волнующие темы.
   - Чего ты... попросту Книгу не выкрала... или не выкупила? - спросил он, вяло ворочая языком.
   Люция скривилась, всем видом показывая, что уж от кого-кого, а от него она подобной тупости не ожидала, однако всё-таки пояснила:
   - Во-первых, Книгу нельзя выкрасть, потому что вору не откроются тайные знания. Это все знают. Во-вторых, выкупить мне было не на что. Ноиче, наверняка заломил бы цену, и не потому, что знает об истинной стоимости Книги, а потому, что сволочь и скряга. Я же всего-навсего нищая деревенская ведьма, откуда у меня деньги? Было кое-что накоплено, но всё сгорело. И, в-третьих, как бы я, по-твоему, объяснила, откуда знаю о существовании Рукописи? Призналась бы, что являюсь наперсницей старой карги, которая наслала мор на целый околоток? Не-е-ет... действовать следовало хитростью. Сандро была предложена сделка - разыскиваемый маг за кругленькую сумму. А поскольку Ноиче, как я уже говорила, сволочь и скряга, деньгами он расплачиваться не захотел, зато предложил мне книгу, найденную на пепелище дома одной старой ведьмы. Конечно, я согласилась.
   Всю злость пленника, как рукой сняло. А чего злиться? Женщина, она на то и женщина, что идёт к поставленной цели любыми путями.
   - Откуда... у бабки-то... Книга? - от долгой беседы мага морило, и он опять едва мямлил.
   Ведьма пожала плечами, мол, понятия не имею.
   - Наверное, украла у кого-нибудь, потому и не пользовалась. Она была бабкой со странностями... - предположила девушка.
   - И никто... не пронюхал?
   Люция вскинула брови:
   - Ну, ты же взрослый человек, рассуди сам: кто, кто станет искать такую вещь у старой ведьмы в маразме? Надёжнее и не спрячешь. А теперь скажи мне, Торой. Что там у тебя лежало под покрывалом в кровати?
   Мага прошиб холодный пот при мысли о том, что будь он менее осмотрительным... Вот ведь хитрая нечисть! И он с облегчением признался:
   - Меч.
   Это и вправду был меч. Городские правила запрещали носить оружие кому-либо, кроме гвардейцев. Рачительная же, но не особенно законопослушная Клотильда просила оружных постояльцев попросту "прятать эти свои железки". Жильцы посмеивались, но "железки" прятали. Чаще под матрасом. Ленивые же, вроде Тороя, оставляли оружие прямо на кровати, лишь набрасывали сверху покрывало.
   Однако Люция не знала подобных тонкостей, а потому недоверчиво покачала головой, и заворковала:
   - Скажи правду, ну совершенно нет времени возвращаться в твою коморку и выяснять свои догадки. Я знаю, ты собираешь магические предметы, так ответь, что у тебя есть? - и тут же с мольбой добавила, приводя самый веский довод. - Тебя же всё равно казнят!
   Волшебник уже не знал - плакать или смеяться. Эта хитрая бесхитростность была совершенно обезоруживающей.
   - Чего улыбаешься? - с досадой спросила Люция.
   - Ты... хитрая, - похвалил маг и тут же добавил, делая комплимент бессмысленным, - но слишком... болтливая.
   Колдуночка поднялась с диванчика и зло расхохоталась:
   - Да плевать, какая я! У меня Книга. Уже к вечеру ни ты, ни весь Магический Совет не смогут насолить той ведьме, которой я стану.
   И тут же, столь высоко воспарив в мечтах, девушка двинулась на мага:
   - Говори, чего припрятал, иначе я за себя не отвечаю!
   Торой внимательно посмотрел чародейке в глаза. Эта наглячка пыталась его околдовать! Он кожей ощущал какое-то хиленькое заклинание, которым ведьмочка пыталась выбить из пленника сведения. Наконец, маг не выдержал и рассмеялся в голос. Смех усилил слабость, но остановиться волшебник не мог.
   От злости Люция растерялась, но потом зашипела, словно сковорода с раскалённым маслом, и кинулась к узнику. Торой, вымотанный долгим разговором и, самое главное, смехом, не смог перехватить её руки. Колдунка вцепилась магу в волосы, собираясь обеспечить ему изрядные плешины... и сразу же отпрыгнула, будто обожглась. Вовремя сообразила, что весьма скоро может настать время, когда волшебник задумается о мести. Если, конечно, избежит королевского эшафота...
   В свою очередь, Торой так и мечтал: скрутить подлую пигалицу, отобрать у неё Книгу, а саму сдать королевским гвардейцам, пусть разбираются. Колдунья нарушила уже столько законов, сколько не пересчитают по пальцам и два отряда солдат. Но, понимая всю несбыточность этих надежд, маг с сожалением откинул голову на спинку диванчика. Язвительный смех - всё, что ему оставалось.
   Люция, наконец, совладала со вспышкой ярости и выпалила на деревенском просторечье:
   - Чего ржёшь, как мерин? Я тебя перехитрила!
   Торой снова ухмыльнулся - какая, в сущности, ещё девчонка. Но ведь облапошила его! Впрочем, дело тут не столько в хитрости.
   Он подавил очередной смешок и ответил, выплёвывая слова:
   - Ты постоянно... ставишь себя... в глупое положение. Уловки твои... как из учебника... обман, предательство, воровство...
   Маг перевёл дыхание. По вискам струился липкий пот.
   Люция медово улыбнулась, достала из-за корсажа вышитый платок и ответила:
   - Ну и что? Ты всё равно извернёшься как-нибудь. А я - маленькая и слабая - бьюсь, как умею.
   Ведьма склонилась над обездвиженным волшебником и аккуратно промокнула капли пота. От девчонки пахло травами и тем самым мылом, которым она смывала с себя квас. Через мгновенье платок снова исчез в вырезе платья, а колдунья направилась к двери, бросив через плечо небрежное "до свиданьица".
   - Постой, Люция!
   Торой впервые назвал её по имени, и коварная обманщица замерла:
   - Чего?
   Пленник облизал пересохшие губы и задал вопрос, который мучил его с того самого момента, когда он первые открыл глаза в этой комнате.
   - Почему... не убила? Сдерживать Гриб... очень сложно. Избавилась бы... не боялась мести...
   Девчонка смерила мага угрюмым взглядом:
   - Не хочу убивать. - Ответила она сердито. - Может, это для тебя привычное дело, а мне ещё не доводилось кого-либо укокошить, и надеюсь, не доведётся. Да и не сделал ты мне ничего плохого.
   Маг всмотрелся в прозрачные зелёно-голубые глаза. Странная ведьма...
   - Зачем... про Книгу... рассказала? - снова спросил он.
   Люция хмыкнула:
   - А отыграться за давешние издёвки.
   Неужели в её голосе прозвучало удовлетворение? Торой не успел понять, ведьма сотворила в воздухе затейливый пасс, и маг почувствовал, как тело налилось ещё более утомительной тяжестью. "Вот наглячка, обездвижила для верности. Боится, к выходу рванусь". - Со смешанным чувством злобы и усталости подумал он.
   Люция всё же остановилась возле двери и, не оборачиваясь, пригрозила:
   - Ты, на всякий случай, не забывай - у меня Книга и платок с каплями твоего пота. Со света сживу, если преследовать начнёшь.
   И колдунья скользнула за дверь.
   Торой проводил её недоумевающим взглядом - только что говорила, что не хочет никого убивать и вот, пожалуйста, через миг пригрозила сжить со свету. Н-да, вот и пойми этих женщин.

* * *

   А Люция, окрылённая удачей, собиралась, наконец-то, завершить ловко провёрнутое дельце. Что станется с Тороем её не занимало. Выпутается как-нибудь, не впервой. Зато она получила то, о чём мечтала. Теперь главное - не терять ни минуты. Кто поручится, что Ноиче, так отчаянно жаждущий королевской милости, не схватит за компанию с магом-отщепенцем ещё и ведьму сомнительных душевных качеств? В общем, никак нельзя мешкать.
   По большому счёту колдунке осталось сделать только две вещи - побывать в таверне, где остановился Торой да замести следы. Мужчина, обманутый женщиной, просто не сможет спокойно жить, не отомстив - уж такой у них образ мысли. Вновь же сталкиваться с волшебником ведьме не хотелось - препротивный субъект.
   Но вот и стены поместья! Скорее, скорее, пока королевский птичник не спохватился! Девушка покосилась на стоящих у ворот стражников - ну как сцапают? Впрочем, дюжие молодцы в тяжёлых доспехах не обратили на невзрачную пигалицу ровным счётом никакого внимания. Колдунья мышкой юркнула между охранников и поспешила прочь от пафосного особняка. Лишь кинула прощальный взгляд на роскошный дом. Да, что и говорить, Ноиче жил с размахом, ей бы такие хоромы...
   Каблучки недолго выбивали из мостовой частую дробь - на углу квартала ведьма остановила извозчика:
   - В "Перевёрнутую подкову". - Скомандовала девчонка.
   Кучер с удивлением посмотрел на молоденькую простолюдинку, желающую в столь поздний час добраться до питейного заведения, но вопросов задавать не стал. Ездок платит, извозчик везёт. Экипаж заскрипел колёсами и покатил вперёд.
   Люция отодвинула уголок потрёпанной шторки, освобождая грязное окошко, и выглянула на улицу. Спокойный свет фонарей маслянисто сиял на булыжниках мостовой и замершей в безветрии листве каштанов - ни прохожих, ни иных экипажей. Стало быть, у Ноиче не хватило умишка сдать властям юную колдунью. Что ж, отлично! Надо же, как гладко всё прошло. Ведьма облегчённо выдохнула и устроилась поудобнее, с любопытством поглядывая в окно, благо, было, на что залюбоваться.
   На Мирар опустился вечер - уютный и тихий. Мелькали чистые улочки, выложенные булыжником, красивые пряничные домики зажиточных мирарцев, изящные мосты над Каналом, ухоженные скверы в спокойном сиянии фонарей. Хорошо!
   "О, Силы Древнего Леса, - только и поразилась Люция, наблюдая за очередным неказистым мужичком, прилаживающим лестницу к фонарному столбу, - как же они тут темноту не любят! Столько масла жгут!"
   Вообще, если не замечать фонарщиков да редких прохожих, ночная жизнь Мирара мало кому показалась бы оживлённой. Патрули королевской гвардии тщательно следили за порядком и без жалости арестовывали нарушителей покоя - подвыпивших гуляк, бесстыдных куртизанок и прочую ночную братию. Но всё-таки выросшей в глухой провинции девушке казалось, будто город кишмя кишит народом.
   - Тпр-р-ру-у-у-у! - кучер натянул поводья. - Приехали, барышня!
   Ведьмочка с сожалением вздохнула - серебряная монетка сверкнула и перекочевала в руки возницы. Эх, и обдирают в этих проклятых городах порядочных людей! Денег не напасёшься. И, ладно бы, радовались паре медяшек, так нет, подавай им серебро! Колдунка вышла на мостовую.
   Экипаж быстро скрылся из глаз, только стук колёс ещё некоторое время разносился эхом в переулке. Но всё-таки Люция дождалась, пока цоканье копыт да поскрипывание сбруи окончательно стихнет, и лишь после этого укрылась от яркого фонарного света в тени огромного дуба. Здесь ведьма с педантичной тщательностью наложила на себя заклятие невидимости. Теперь можно и в таверну, главное - не мешкать...
   Ох уж это заклятие невидимости! Попросту отвод глаз, заклинаньице слабенькое и бестолковое, держится всего несколько минут, и то при постоянном повторении колдовских слов. Шепча под нос древнее заклятие, Люция направилась в "Перевёрнутую подкову", с горечью размышляя о своих скромных способностях и скудных возможностях.
   Конечно, здорово таким, как Торой - опа! - и никаких тебе пассов руками, никаких заклинаний, взял, да и скрылся под слоем морока, идёшь, куда хочешь, никем не замеченный. Что ж, на то они и маги. Вот ведь природа-насмешница! Наделила способностью к Силе только мужчин, а женщинам - пшик. Даже слово "маг", столь ненавистное каждой ведьме, не имеет женского рода. Возмутительно, не правда ли?
   Но женщины, они на то и женщины, что всегда отыщут способ извернуться и насолить. Вот и тут нашли - ведьмачество. Как говорится, если Силы природа не дала, то не грех её и позаимствовать. Откуда? Да всё оттуда же - из природы. Заклинания которые помогают вытянуть необходимую для волшбы Силу, травки там разные и прочее мракобесие. Иными словами, то, что маги-мужчины беспечно черпают из кладовых собственного Таланта, женщинам приходится вытягивать с неимоверным трудом из воздуха, хитрого соединения трав, земли и прочих подручных материалов. Обозлишься тут, пожалуй. Несправедливость какая.
   Ну и, если чародеем рождаются, то ведьмой становятся по призванию, всё равно, как булочником или зеркальщиком. Именно поэтому маги и не воспринимают волшебные потуги женщин, мол, искусственное волшебство - не волшебство, а фикция - бестолковая, зловредная и ненужная. А уж в Магическом Совете, к ведьмам относятся и вовсе с брезгливостью, а к ведьмакам и того хуже. Ведьма-то, она хотя бы женщина, а женщинам на роду написано идти вразрез со здравым смыслом. Но вот мужчина, по собственной воле занимающийся низшим чародейством - явление не просто вредное, а вообще - порочное. И, пожалуй, доставалось ведьмакам почище, чем их наставницам...
   Лишь загадочная Книга Рогона - самого таинственного мага из когда-либо живших - могла расставить всё по своим местам. Книга эта была несбыточной мечтой многих поколений волшебников, ведьм и чернокнижников, которые искали её, почитай, без малого несколько сотен лет. Были среди чародеев и колдунов даже такие, которые посвящали поискам древнего трактата всю свою жизнь - пускались в опасные путешествия, встречались со старыми эльфами-маразматиками (якобы знавшими Рогона лично) и даже вызывали из Мира Скорби самого Рогона. Справедливости ради нужно сказать, что последний появлением никого не удостоил.
   В общем, древний фолиант был для чародеев тем же самым, чем для алхимиков философский камень - в него мало кто верил, но все надеялись, что он всё-таки есть и, рано или поздно, будет найден...
   Существование Книги и впрямь никогда и никем не было доказано. Конечно, встречалось несколько весьма мимолетных упоминаний в старинных летописях (однако маги считали эти упоминания более поздними вставками, которые сделали ученики Рогона, дабы напустить тумана вокруг имени своего наставника), но саму рукопись никто не видел. Она жила только в легендах, которых о противоречивой фигуре Рогона за триста-то лет насочиняли, будь здоров.
   Маститые маги воспринимали все предания о Книге, как абсолютную чушь и должно быть, только из-за своей вопиющей неправдоподобности легенда продолжала жить в веках. Согласно этой легенде старинный чародей Рогон каким-то образом вызнал способ получения и умножения волшебной Силы и подробно описал его в Книге. Причём, болтали, будто этот самый способ подходил и магам, и чернокнижникам, и ведьмам. Конечно, если бы...
   Но тут размышления Люции неожиданно прервались. Девушка уже давно вышла из-под спасительной тени дуба, однако лишь сейчас сообразила, что наведённый морок скрывает от посторонних глаз только её саму, тогда как тень по-прежнему скачет рядом. Человеку добропорядочному, увидевшему такое странное явление, следовало незамедлительно звать гвардейцев, ибо, зачем прятаться законопослушному колдуну или мирной ведьме? Люция побежала во все лопатки, чтобы скорее преодолеть залитую светом фонарей мостовую.
   Как назло именно в тот момент, когда до входа в трактир оставалось лишь несколько шагов, двери питейного заведения распахнулись, и на улицу неверной походкой вышел посетитель - уже изрядно поддавший работяга. Здоровенный малый, с кулачищами-кувалдами и разрумянившимся от выпитого лицом. Пошатываясь у входа, верзила попытался сосредоточить взгляд на бегущей через дорогу странной тени. Странной эта тень была потому, что прекрасно обходилась без владельца, точнее без владелицы. Ведь, судя по силуэту, принадлежала она женщине...
   - О... - глупо сказал малый. - И хто здесь?
   "Всё пропало, - решила Люция, - сейчас развопится, начнёт звать дружков, а хозяйка таверны сразу же привлечёт с улицы гвардейцев. Тогда придётся удирать, даже не засовывая нос в комнату Тороя..."
   Однако верзила, вместо того, чтобы позвать собутыльников и начать панику, неловко опустился на корточки и заплетающимся языком пробормотал, вытянув вперёд сложенную щепотью ладонь:
   - Кис-кис-кис...
   Люция с облегчением выдохнула - не понял балбес, с пьяных глаз-то.
   Бочком-бочком, девушка неслышно шмыгнула в тень огромного куста жасмина.
   - Глупая, иди сюда! - здоровяк по-прежнему вытягивал перед собой руку, всем телом устремляясь за ускользающей "кошкой", - кис-кис-кис!!!
   Через пару мгновений произошло то, что и должно было случиться - дюжий молодец, продолжавший наклоняться вперёд, потерял равновесие и, как был, с вытянутой рукой, грохнулся со ступенек в пыль. Кое-как поднявшись на неверные ноги, малый принялся сыпать такими витиеватыми проклятиями в адрес "кисы", её сородичей и даже возможного хозяина, что Люция едва не зааплодировала. Выговорившись, молодец плюнул под ноги и побрёл обратно в таверну. Но перед дверью остановился и задумался.
   "Ну же, иди! Не могу я время терять!" - взмолилась про себя Люция.
   Словно прочитав её мысли, здоровяк послушно толкнул тяжёлую дубовую дверь. Несколько секунд он постоял в освещённом проёме, а потом всё же оглянулся и с надеждой в голосе повторил прежнее "заклинание":
   - Кис-кис-кис?
   Ведьма с тоской посмотрела на заманчиво открытую дверь. Ещё пара минут и заговор, который она выучила в далёком детстве, перестанет действовать.
   "И какая нелёгкая тебя вынесла на мою голову? - с досадой подумала девушка. - А ну, сгинь отсюда!" И она живо нарисовала в воображении подвыпившего здоровяка большой кувшин с пенящимся пивом, после чего изо всех своих хилых колдовских сил мысленно "подтолкнула" мужчину. Очень грубый приём. Будь малый потрезвее, уловка колдунки не прошла бы незамеченной, но хмельной работяга только улыбнулся возникшему видению и переступил порог.
   Люция на цыпочках поспешила следом и даже успела прошмыгнуть внутрь до того, как тяжёлая дверь закрылась. В таверне, по счастью, стоял такой гам, что никто не услышал лёгких шагов юной ведьмы. Да собственно, и не до того было многочисленным посетителям. Жаждущие прохлады и отдыха, они набились в питейную залу. Те, кто пришли пораньше, уже заняли лавки за столами и приканчивали очередную пинту пива, более поздние посетители, которым не досталось сидячих мест, толпились вдоль стойки и пытались наверстать упущенное.
   Держа в каждой руке по три-четыре огромных кружки, по залу то и дело сновали служанки. Когда широкая ладонь кого-нибудь из посетителей звонко шлёпала пробегающую мимо девушку по заду, над толпой разносилось кокетливое игривое повизгивание.
   Оглушительный гомон десятков мужских голосов перекрывал звон чарок да заливистый смех Клотильды. Необъятная трактирщица несла вахту за барной стойкой. Она ловко разливала пиво, подвала посетителям огромные тарелки со снедью да при этом ещё умудрялась заразительно смеяться над очередной остротой какого-нибудь подвыпившего горожанина.
   Осторожно лавируя между посетителями, Люция двинулась к лестнице. От сладкого запаха мяса, пресных лепёшек и жареной на свиных шкварках картошки в животе у девушки сердито заурчало. Как хочется есть! За всеми этими хлопотами с Тороем и Книгой колдунка ни разу не перекусила, а ведь уже поздний вечер.
   Из-за голода, а также вызванной им досады, ведьмочка слишком поторопилась шмыгнуть к лестнице и едва не налетела на служанку. С перепугу Люция перестала бормотать слова слабенького заклинания - спуталась и запнулась. Когда же колдунка сообразила, что произошло, накладываемый с такими усилиями морок растворился, и пройдоха стала видимой аккурат посреди огромного зала таверны.
   Сердце ухнуло, и девушка приготовилась к общему крику, а также последующему за ним топоту ног гвардейцев. Но нет, видимо, судьба действительно благоволила неискушенной ведьме, поскольку её, неожиданно возникшую из пустоты, никто не заметил. Всё же посетители таверны напивались, а не глазели по сторонам в поисках лазутчиков.
   - Эй, куколка! - чья-то сильная рука дёрнула Люцию за локоть. - Составишь мне компанию?
   Девушка с тоской в глазах обернулась. У огромного стола сидел тот самый малый, что минуту назад принял тень Люции за кошку. Чуя, что без экспромта дело прогорит, ведьма кокетливо захихикала:
   - А чем угостишь?
   И коварная соблазнительница плюхнулась парню на колени. На неё пахнуло густым запахом перегара, пота и древесной стружки - плотник, небось. Впрочем, это не отвратило девушку, потому что она тут же сладким голосом предложила:
   - Или не будем попусту тратить время и сразу наверх? - зелёно-голубые глаза призывно стрельнули в направлении лестницы.
   К несказанной радости искательницы приключений парень смерил её мутным масленым взглядом и расплылся в счастливой улыбке. Ведьма решила не терять зря времени, спрыгнула с коленей ухажёра и потянула его наверх. Детина поднялся и, пошатываясь, покорно побрёл следом.
   "Ох уж, эти мужчины! Так предсказуемы! - хмыкнула про себя Люция. - Налей им пару стаканчиков, наивно похлопай глазками и, пожалуйста, делай, что хочешь. Доверчивые, как дети".
   - Эй, малышка, - вяло промямлил из-за спины колдуньи её спутник, еле-еле успевавший переставлять ноги, - не торопись ты так, у нас вся ночь впереди.
   "Это у тебя вся ночь впереди". - Не без раздражения подумала девушка, но шаг слегка замедлила, повернулась к хмельному парню и, приобняв его, елейно промурлыкала:
   - Я боюсь, сладенький, что ты заснёшь раньше, чем мы останемся наедине.
   Простое и, в общем-то, порядочное лицо детины вытянулось от обиды. В круглых голубых глазах появилось недоумение:
   - Малышка, разве я могу так обидеть красивую женщину?
   Люция покраснела. Во-первых, этот малый был первым и, наверное, последним в её жизни мужчиной, который назвал её красивой, во-вторых, он, по всему видно, оказался добрым парнем.
   Ведьма вздохнула и, снова завладев широкой мозолистой ладонью работяги, увлекла его вверх по лестнице. Поднявшись на второй этаж, колдунка уверенно повернула налево. Вот и комната Тороя. Девушка пошарила за корсажем, извлекла ключ. Ключ этот она наглым образом вытащила у мага, пока тот покоился без сознания.
   Замок негромко щёлкнул, дверь покойчика гостеприимно открылась.
   - Вот мы и пришли. - Пропела искусительница.
   Её спутник нерешительно потоптался на пороге и, наконец, вошёл.
   Люция, огляделась по сторонам - не идёт ли кто - и шмыгнула следом. Она, конечно, не собиралась делать с пьяным детиной то же самое, что и с Тороем. Зачем? Тем более, в отличие от Тороя, этот доверчивый парень не был гадким нахалом. Поэтому, сотворив за широкой спиной плотника изящный пасс, Люция аккуратно передала пылкого молодца во власть сна. Парень обмяк и через пару мгновений уже сладко сопел, свернувшись калачиком на потёртом коврике. Вот и чудненько! Ещё немного поколдовав над телом, ведьма в качестве подарка пожаловала малому сладкие и очень достоверные воспоминания о бурной ночи любви. Улыбнувшись своей невинной проказе, девушка поспешила осмотреть покойчик.
   Такого разочарования ведьма не испытывала ни разу в жизни. Комната оказалась пуста. В смысле наличия волшебных реликвий. Ни-че-го. Всё, что удалось найти Люции, перевернув содержимое сундука, комода, даже заглянув под ковёр и в щели между половицами - несколько кошелей с золотыми монетами, да пару чистых мужских сорочек.
   Кровать, и та не приберегла сюрприза - под покрывалом и впрямь лежал меч. Тяжело вздохнув, Люция вытащила оружие и с подозрением осмотрела. Выполненный из чёрной гномьей стали, меч был великолепен и тяжёл. И как только такой махиной можно потрясать на поле боя, да ещё и головы рубить? Хотя, вполне вероятно, оружие обладало какими-то волшебными свойствами, вот только какими? И самое главное, будет ли от них толк худосочной ведьме?
   Поразмыслив, колдунка всё же решила, что находку следует стянуть. Зачем? Да просто из женской зловредности. В крайнем случае, если меч окажется обыкновенной железякой, его всегда можно продать, а нет, так и славненько. Будет у неё одной магической штуковиной больше.
   Ведьма удовлетворённо хмыкнула, завернула клинок в простыню и направилась к окну. Через таверну можно не возвращаться. Пробормотав несколько неразборчивых слов, Люция прощальным взглядом окинула комнату - всё в порядке: кровать разобрана, словно на ней и вправду кипели нешуточные плотские страсти, остальные вещи на своих местах. За исключением разве что меча, да кошелей с золотом. Ведьма мстительно улыбнулась, лихо перебросила ногу через завёрнутое в ткань оружие и повелительно скомандовала:
   - Вперёд!
   Послушный её приказу меч взмыл в воздух и, вместе с "наездницей" поплыл к окну. Толкнув створки, Люция бесшумно вылетела на улицу. Победным взглядом девчонка окинула окрестности и едва не свалилась от неожиданности - к таверне спешили сразу четверо гвардейцев.
   "Вовремя управилась", - порадовалась про себя ведьма и, что-то шепнув мечу (на долю которого выпало временно выполнять обязанности помела), стремительно скрылась в ночном небе.
   Если бы в этот миг хоть кто-то из четверых вояк догадался посмотреть вверх, ему посчастливилось бы лицезреть картину бегства во всей красе: закладывая в ночном небе лихие виражи, из столицы удирала худенькая девушка. Вот силуэт беглянки промелькнул над карнизом, вот сверкнули в темноте белые панталоны, а в следующее мгновенье юная ведьма свечкой вознеслась в необозримую высь - и след простыл. Даже предательница-луна в это время, как нарочно, спряталась за набежавшее облако и не выдала беглянку. На бешеной скорости Люция неслась к лесу - главному прибежищу и заступнику всякой ведьмы.
   Ветер оглушительно свистел в ушах, рвал юбки, заставлял слезиться глаза, а колдунье всё казалось, что летит она недостаточно быстро. Прильнув к завёрнутому в простыню мечу, девчонка то и дело "пришпоривала" его словами заклинания. Вообще, если уж говорить начистоту, Люция так торопилась вовсе не потому, что опасалась погони - ну кто её сцапает, в воздухе-то? Беда была в том, что малограмотная ведьмочка не умела толком летать. Да-да. Ей было известно всего одно заклинание, которое, как и волшба с мороком, отбирало много сил, а действовало всего несколько минут. Да ещё было до обидного коварным. У всякой малообразованной ведьмы, не научившейся толком черпать Силу, оно срабатывало, хорошо, если раз в седмицу. Конечно, более грамотные и опытные товарки умели летать и без этой канители с докучными заклинаньями, но Люция была неучем. Не сожги деревенские её наставницу, глядишь, и летала бы девчонка через годик-другой, но, увы...
   И всё-таки, надо отдать беглянке должное - глубокая досада на саму себя вовсе не ослабляла её бдительности. Колдунья внимательно смотрела по сторонам - не летит ли кто? Этак прозеваешь, потом сраму не оберёшься. Ещё очень живы были в душе ведьмочки воспоминания о самых первых полётах. Именно тогда с ней произошёл пренеприятный казус, который девчонка до сих пор вспоминала с раздражением...
   Во время второго или третьего полёта (Люция поднялась в лунное небо в гордом одиночестве, чтобы продемонстрировать своей наставнице недавно освоенные кульбиты, перевороты и прочие воздушные фигуры) начинающая колдуночка столкнулась со стаей летучих мышей. Как такое произошло, сказать трудно, скорее всего, девчонка по неопытности взяла слишком большую скорость, а мыши от неожиданности не успели броситься врассыпную.
   Так вот, на полном ходу, эдак со свистом и визгом, четырнадцатилетняя ведьма, словно выпущенный из пращи камень, ворвалась в стаю беспечно летящих жителей ночи. И та и другие тогда сильно струхнули. Люция едва не свалилась с помела и закрутила в воздухе такой затейливый штопор, что мыши и вовсе обалдели, а бабку-наставницу, которая наблюдала эту сцену с земли, от хохота чуть не разбил паралич. И то сказать - дрыгающаяся в лунном свете, перепуганная и зарёванная наперсница была зрелищем потешным.
   С тех пор во время полётов Люция старалась быть предельно внимательной, мало ли, опять попадутся летучие мыши или какой ведьмак-скабрезник прицепится? Бывает и такое. Завидит, сволочь, одинокую девку и тащится за ней, приставая со всякими сальными шуточками, а то ещё и облапить норовит, если, не приведи Сила, бдительность утратишь. Так что колдунья по сторонам не зевала, однако в ночном небе, насколько хватало глаз, не было видно ни одной живой (да и мёртвой тоже) души. Пару раз где-то вдалеке слышалось хлопанье крыльев, но так никто и не появился.
   Чтобы слегка развеяться, любопытная Люция разглядывала спящий Мирар. Сверху город казался ещё уютнее - буйство зелени, зеркальная гладь Канала, в которой плескался жёлтый свет уличных фонарей, черепичные крыши домиков, острые шпили королевского замка, витые флюгера.
   Там, внизу было так тихо и спокойно, что ведьма на какой-то миг позавидовала людям, живущим в этих пряничных обителях на тихих ухоженных улочках. Как это здорово - по вечерам приходить домой, съедать вкусный ужин и ложиться в тёплую постель! Не нужно бежать, путая следы, не нужно прятаться по лесам, не нужно зубрить бестолковые заклинания, не нужно колдовать. Да, здорово быть обычным человеком.
   Неожиданно Люция сообразила - этакие мысли не пристали колдунье. Усилием воли замечтавшаяся ведьма отогнала соблазнительные видения мещанского быта. А через несколько мгновений полёта соблазны вовсе исчезли - остались за спиной тихие улочки и аллеи, королевский замок с парками, садами и затейливыми постройками, а за ними скрылся в темноте и Мирар, окружённый крепостной стеной.
   Вот показалась кромка чёрного леса - необъятная гостеприимная чаща! Люция как раз пикировала вниз, когда услышала жалобный детский плач. Чуть сбавив скорость, ведьма внимательно всмотрелась в темноту, а в следующую секунду торопливо взмыла вверх: "Ну и угораздило же! Плохая примета..." Коротенькое заклинание от дурного глаза упало в темноту, и девушка оставила за спиной одинокий заросший холмик вместе с сидящим рядом полупрозрачным ребёнком.
   Вот ведь как бывает, давным-давно здесь похоронили новорожденного, а тот теперь никак не успокоится. Скорее всего, малыш был плодом порочной страсти какой-нибудь горничной из богатого дома или блудливой девицы из высшего общества, родили его тайно у старой повитухи, а потом, без жалости, избавились - закопали на опушке, подальше от любопытных глаз, да и забыли. А кроха с той поры мается...
   Очередной порыв тёплого ветра услужливо донёс до ведьмы жалобные стоны баньши - привидения-плакальщицы. Против воли Люция всё-таки бросила короткий взгляд через плечо и увидела как ребёнок-призрак, запрокинув личико, тоскливо смотрит в тёмное небо - почувствовал чужое присутствие. Плач стал ещё горше, когда малыш заметил расплывчатый силуэт молодой ведьмы. Протягивая прозрачные руки к неведомой страннице, призрак со стонами сделал несколько шажков от могилы, но, к счастью, как и все слабые баньши, не смог отойти дальше и застыл на месте, провожая колдунью полными горя глазами ...
   "Говорила мне бабка, говорила, - причитала про себя Люция, - что ночью безбоязненно к покойникам только чернокнижники да некроманты могут соваться, но никак не ведьмы. Вот ведь, попался на моём пути, Неприкаянный!".
   Привидений ведьма не боялась, знала, что чаще всего от них беды никакой кроме раздирающих душу стонов, вздохов да рыданий. Просто мается чья-то безвинно погибшая душа и покоя никак не найдёт. С баньши всегда так - либо со свету сжили ни за что, либо до самоубийства довели, вот и бродит беспокойный призрак, оплакивает свою судьбину. Конечно, бывают среди них такие, которые поплачут-поплачут, а потом, шмыг от могилы, и давай сводить счеты со своим обидчикам. Вот только горе баньши в том, что за пределами погоста забывают они свою прошлую жизнь и мстят в итоге всем встречным и поперечным, сводя в могилу безвинных людей. А угомонить этих призраков, ой, как сложно... Тут без хорошего некроманта никак не обойдешься, только они могут упокоить мятущуюся душу и отправить её в Мир Скорби. Ещё, конечно, есть волшебники, но эти не способны проводить душу из мира живых, в мир ушедших - изничтожат без жалости и вся недолга. Они, эти маги, такие. Тьфу.
   Люция очередным усилием воли отогнала грустные мысли, которые ну никак не хотели покидать её нынешним вечером, и снизилась аккурат над лесной чащей:
   - Идём на посадку. - Строго предупредила ведьма "помело".
   Когда имеешь дело с чужими вещами, суровость - первейшая необходимость, поскольку иногда попадаются весьма своенравные пожитки, такие могут выйти из подчинения и наделать гадостей. Однако меч Тороя вёл себя на удивление примерно, и это лишний раз подтверждало, что он начисто лишён волшебной Силы.
   Колдунья спикировала в чащобу. Изящно петляя между веток, она приземлилась на крохотной полянке. "Помело" осталось висеть в воздухе, а девушка с наслаждением прошлась, вдыхая родной запах леса.
   "Эх! Прилечь бы сейчас, да поспать пару часиков..." - помечтала Люция и, чтобы хоть как-то приободриться, с затаённой нежностью нащупала спрятанную в кармашке платья Книгу.
   Если вы думаете, что древний трактат о Могуществе был огромным тяжеленным фолиантом, то глубоко ошибаетесь. На самом деле Книга Рогона оказалась размером всего лишь с ладонь, да и в толщину не более двух пальцев.
   Ведьма довольно улыбнулась. Теперь-то уж необразованной юной чародейке не придётся трепетать при одной мысли о Великом Магическом Совете, что так и норовит истребить ей подобных. Отныне она сможет жить, не боясь костра или виселицы. Отпадёт необходимость прятаться по лесам и болотам. Ох, мечты! А ведь надо сосредоточиться на настоящем, которое покамест заключается в том, что Люция почти ничего не умеет. Да ещё очень скоро в погоню за беглянкой отправится маг, причём подогревать его будет недюжинная ярость. Ведьма усмехнулась при мысли о том, как несладко сейчас Торою. Яд Гриба перестанет действовать не раньше, чем через несколько суток.
   Исполненная этих блаженных мыслей, девушка огляделась. Меч, нетерпеливо подрагивая, висел рядом, простыня ярким пятном выделялась на фоне чернильной тьмы. Ещё бы! Еловый лес и при свете дня мрачный, а уж ночью... Но Люция была в родной стихии, ей ли бояться! Хлопнув в ладоши, колдунка зажгла над головой переливающуюся искорку. Поляна тут же осветилась неверным светом болотного огонька. Ведьма опустилась на колени и стала торопливо собирать в нарочно припасённый холщовый мешочек еловую хвою. Где-то громко ухнул филин. Девушка вскинула голову и прислушалась. Её глаза сверкнули в полумраке той же болотной зеленью, что и тлеющая в воздухе искорка. Тишина. Колдунья вернулась к прерванному занятию.
   Под завязку набив мешок хвоей и необходимыми для дальнейших хитростей травками, Люция снова запрыгнула на меч. "Вперёд!" - и ведьмочка пригнулась, изготавливаясь к резкому взлёту. Не тут-то было. Вместо того чтобы резво взмыть ввысь, как и было приказано, оружие безжизненно упало в траву. Сила заклинания иссякла.
   Забористое ругательство эхом пронеслось по мирно спящему лесу. Где-то в кроне испуганно вспорхнула птица, с макушки огромной ели сорвалась на землю тяжёлая шишка, а рядом тревожно зашелестели кусты бересклета. Ведьма кое-как смирила досаду, на которую так живо и сочувствующе отозвалась дремлющая чащоба. Чего злиться-то? Хорошо хоть из города благополучно добралась - не свалилась на полпути. Но всё-таки Люция отвела душу - поругалась вполголоса, и лишь почувствовав себя лучше, подняла завёрнутый в ткань меч, принюхалась к ночному воздуху и на своих двоих поспешила в нужном направлении. Раз уж Торой (или это был-таки Ноиче?) столь бесстыдно сдал её стражникам, следовало тщательнее запутать следы.

* * *

   Мальчик был талантливым и упрямым. Такие, как правило, становятся самыми хлопотными учениками, но, каким-то непонятным образом, вырастают в лучших магов.
   Отец не смог чинно и с достоинством привести отпрыска к главному чародею королевства. Проклятый малец брыкался, как дурноезжий жеребёнок, рвался из папашиных лапищ и совершенно не хотел куда бы то ни было идти. Покамест родитель волок чадушко вверх по винтовой лестнице - ор стоял не только на всю башню, где почтенный Золдан принимал посетителей, но и на всю округу включительно. Говоря по правде, паренёк так отчаянно рвался вовсе не потому, что был очень уж сильно привязан к сродникам или боялся волшебника. Ничего подобного. На самом деле пацанёнка распирала злая обида на родителей, которые предпочли раз и навсегда избавиться от обузы в лице чересчур вздорного старшенького.
   Золдан, в ту пору уже почтенный, уважаемый волшебник, входивший в состав Великого Магического Совета, с интересом смотрел на тощего бедно одетого деревенского ребёнка. Н-да. Исходящей от мальчика Силе могли позавидовать многие из учеников чародея. Да, что там - учеников! Кое-кто из Магического Совета тоже мог бы поскрипеть зубами с досады. Что и говорить, природа одарила ребёночка с несвойственной ей предвзятостью.
   Отец опустил лягающегося мальчишку на пол, отёр багровое лицо рукавом и застыл в униженно-просящей позе маленького человека, который давно уже принял как данность, что никто не считается ни с ним самим, ни с его мольбами. В покое королевского чародея (здесь Золдан раз в месяц принимал простой люд) царила изысканная роскошь, в сочетании со сдержанной простотой. Деревенский труженик, не привыкший к столь утончённому быту, переминался с ноги на ногу и чувствовал себя крайне неловко. По случаю визита к высокопоставленному лицу мужичина надел новые холщовые брюки и узкую в плечах рубаху (видимо позаимствованную из сундуков более богатого родственника). Огрубевшие руки суетливо мяли старенький вязаный колпак.
   А вот мальчишка стоял рядом с отцом, приосанившись едва ли не с королевским высокомерием. Сорванец заложил руки за спину, и ничем не выказывал не то что волнения, но даже маломальского почтения. Но ребёнок есть ребёнок, а потому время от времени он не мог унять любопытства и стрелял пытливыми глазами по сторонам.
   Между тем, отец, запинаясь, мямлил:
   - Ваше магическое величество... - (Золдан спрятал улыбку в смоляную бороду, хм, "магическое величество" - так к нему ещё никто не обращался), - Может, возьмёте стервеца на воспитание? Замучались мы с ним, бедовым...
   Маг нахмурился:
   - Раз уж вы - родители - не можете совладать с чадом, то куда уж мне, обычному волшебнику? Отдайте-ка его на воспитание в воинскую школу.
   - Дык... - мужичина даже пятнами пошёл от осознания такой будущности. - За неё ж платить надо, а где нам! Сами еле кормимся, жена вон, опять беременная, да и без этого паршивца дома ещё три рта.
   Золдан снова спрятал улыбку в бороду, увидев, как вспыхнул от слов отца мальчишка. Во взгляде паренька читались непримиримая обида на родителей, стыд за свою бедность и... в общем, много чего ещё.
   - Ну, а я, милейший Автан, воспитанием трудных детей не занимаюсь, в ученики беру только способных. - Для порядка бросил последнюю условную фразу маг.
   "Милейший Автан" оживился, даже колпак мять перестал, и снова разрумянился:
   - Так, ваше магическое величество, есть у него, супостата, способности, есть! Не далее, как вчера, устроил я ему порку за то, что не окучил он делянку с кукурузой, только отработал розгами...
   Чародей поморщился. Ободрившийся было проситель снова сник.
   - Вот я и говорю, - робко продолжил земледелец, - только отработал его розгами, как повалил град размером чуть не с кулак! Всю кукурузу побил. Ничего не осталось!
   - А при чём здесь магия, милейший Автан? - спокойно осведомился Золдан, перебирая в руках малахитовые чётки искусной гномьей работы. - Град ведь и без волшебства пойти мог.
   Пахарь снова начал пятнеть, но со словами королевского волшебника согласился:
   - Мог. Но ведь, ваше магическое величество, - с обидой в голосе продолжил он, - пошёл-то он только над его не окученной делянкой!
   Чародей удивлённо приподнял брови:
   - Ещё что случалось? - поинтересовался он, глядя на угрюмого мальчишку.
   - Да с ним чего только не случается! - в сердцах бросил отец. - То залезет в буфет за вареньем, а, чтобы мать не отогнала, крысу позовёт из погреба. Эдак пальцами щёлкнет, и вот она, крыса, бегает вокруг лавки, не даёт жене спуститься на пол, а этот шалопай варенья объестся и бегом в лес, чтобы уши не оторвали. Или, например, не хочет зимой за дровами идти, эдак тоже щёлкнет пальцами-то, и огонь в печи сам собою горит. Ну, от того хоть польза какая... а когда гадости замыслит? Бывает, хочешь ему по шее надавать, чтобы душу отвести, так он, паразит, спрячется в шкафу и не достать его оттуда никак, словно стена стоит. Замучались мы с этим аспидом, просто сил нет! Может, хоть вы заберёте, кажись ведь, умеет чёй-то.
   Властитель магических Сил глубоко задумался, поглаживая холёную бороду. Н-да, давненько он не видел такого одарённого ребёнка. Сочетание возможностей просто потрясающее - погодная магия, умение повелевать животными, стихиями и, одна только Сила знает, что ещё.
   Автан с надеждой всматривался в бесстрастное лицо волшебника.
   - Бать, пойдём отседова... - начал было мальчик, но отцовский подзатыльник тут же отбил у него всякое желание продолжать.
   Чадо шмыгнуло носом и снова враждебно уставилось на чародея. Паренёк чувствовал себя выставленным на торгу телком.
   Золдан тем временем встал с кресла, прошёлся по комнате, остановился у высокого стрельчатого окна и задумчиво посмотрел вдаль. Наконец, после нескольких мгновений молчания, промолвил:
   - Я забираю вашего сына.
   Обрадованный отец поспешно закивал.
   - Вот, - продолжил чародей, оборачиваясь, - небольшая сумма, которая покроет расходы на поездку и беспокойство.
   Холёная рука небрежно извлекла из складок мантии набитый монетами кошель, который тут же упал в расторопно подставленную ладонь просителя. Автан раскланялся с удвоенным почтением, подтолкнул сына к чародею, а сам быстренько убрался за дверь. Столько денег! Хватит не только на еду, но и прикупить животинки - корову, свинку, даже на курей останется!
   Осиротевший паренёк не проводил счастливого отца взглядом - застыл посреди комнаты и нахохлился, словно воронёнок. Чёрные, давно нечёсаные и немытые волосы висели паклей, залатанная рубашонка держалась на двух уцелевших пуговицах, а из коротких штанишек торчали поцарапанные босые ноги.
   Золдан снова опустился в кресло и поманил к себе худое немытое создание. Мальчишка шмыгнул носом и для верности отступил на шаг к двери. Тогда маг попытался рвануть к себе непокорного пострелёнка при помощи Силы. Упрямец дёрнулся, но не сдвинулся с места. Золдан довольно улыбнулся - поразительные способности! С изысканной небрежностью чародей взмахнул рукой. Воздух дрогнул, и через миг на столешнице нарядного бюро возникла вазочка со сливочными тянучками.
   - Ты любишь сладкое? Варенья у меня нет, но, думаю, конфеты тебе понравятся не меньше. Угощайся... - и маг с интересом воззрился на ребёнка.
   Мальчишка исподлобья посмотрел на бородатого чародея, а потом щёлкнул грязными пальцами. Вазочка со сластями взмыла в воздух и изящно приземлилась в детские руки. Что ж, этот чумазый ребёнок уже имел свою, весьма оригинальную, манеру волшебства.
   Золдан удовлетворённо кивнул:
   - Быстро соображаешь, малыш. Только вот, знаешь, настоящий маг не только повелевает погодой и животными. Он ещё хороший воин и грамотный человек. А самое главное... - чародей строго воздел указательный палец. - Самое главное - умытый, причёсанный и с хорошими манерами.
   Мальчик отправил в рот пригоршню тянучек, облизал грязные пальцы и впервые улыбнулся. Что ж! Если такую вкуснотищу здесь будут давать каждый день, можно согласиться не только на противные процедуры умывания-причёсывания, но даже отказаться от излюбленной привычки ковыряться в носу.

* * *

   На очередном заседании Магического Совета Золдана чуть не разорвали. И всё из-за мальчика. Чародею припомнили и то, как он скрывал паренька от волшебников почти семь лет и то, что не сказал никому, какую Силу имеет подопечный, да и много чего другого по старой "дружбе" не забыли.
   Главным образом напирали на то, что при ближайшем рассмотрении Участи странного ребёнка, Книга Судеб показала - в будущем сын деревенского пахаря сыграет немаловажную роль в деле наставничества некоей, не установленной до сей поры, личности. А может быть и личностей. Причём историческая значимость этой личности (личностей) была весьма и весьма двусмысленна...
   Из двадцати магов на сторону сорокасемилетнего чародея стал только давний друг и соратник Алех-ин-Ксаам - представитель эльфийских магических кругов. Кое-как волшебники смогли-таки отложить дело знакомства чародейной общественности и талантливого мальчика ещё на год.
   Выйдя из Залы Собраний, оба мага смахнули с учёных лбов холодный пот и, не сговариваясь, отправились в покои Алеха, распить на радостях кувшин хвалёного эльфийского вина.
   Комнаты Бессмертного были обставлены со свойственными его народу излишеством и вкусом. В гостиной, напротив двух глубоких мягких кресел, уже возвышался изящный столик, уставленный закусками. Однако дальновидный Алех предусмотрел не только это - над комнатой висело плотное заклинание звуконепроницаемости. Осторожность излишней не бывает - со свойственной всем эльфам предусмотрительностью рассудил маг.
   Жестом волшебник пригласил гостя занять одно из кресел. Золдан с наслаждением сел и вытянул ноги, затекшие за три часа сидения на жёстком стуле Залы Собраний. Алех, храня священное молчание, взял со стола чеканный кувшин и наполнил бокалы вином. Благородный эльфийский напиток не терпел суеты - чуть оскорби его торопливостью или жадным нетерпением, вмиг обратится в уксус. Зато тем, кто отнесётся к нему с уважением, напротив, откроет дивный букет пряной многовековой лозы.
   Золдан, сделал неспешный глоток и закатил глаза, исполненный восторга. Алех довольно улыбнулся, как и все эльфы, он очень любил производить впечатление. Наконец, остроухий волшебник тоже опустился в кресло и сказал:
   - Ну, рассказывай. Откуда ты взял этого невиданного мальчика?
   Со вздохом Золдан поведал историю появления ребёнка. Эльф выслушал, не задавая вопросов, только изредка делал глоток-другой дивного вина.
   - Как я понял, мальчишка своенравный?
   Наставник воздел очи горе:
   - Единственное, чем я пока ещё могу надавить на него, так это авторитетом. К сожалению, мой авторитет, хотя и высок, но способности, в сравнении с его, меркнут. Не могу такого дикаря представить Совету. Нет во мне уверенности, что мальчишка примет как честь предложение (а уж если правде в глаза смотреть - откровенный приказ) войти в состав Магического Совета. Он интриган и жаждет приключений. Боюсь, запросто перейдёт в Гильдию Чернокнижников.
   Белокурый эльф задумчиво кивнул:
   - Поэтому я и поддержал тебя на сегодняшнем Совете. Конечно, выпустить такого юношу на свободу - не самый лучший вариант, но отправить его в Совет... Н-да, и какая нелёгкая привела к тебе этого мужика.
   Эльф потянулся к столику, взял с чеканного блюда тонкий кусочек сыра, отправил его в рот, пожевал, подумал и подытожил:
   - Ладно, жизнь всё расставит по своим местам.
   Золдан кивнул, понимая, что именно с той самой поры, когда жизнь расставит всё по своим местам, и начнутся его главные проблемы.

* * *

   Тринадцать узких стрельчатых окон с затейливыми цветными витражами, отбрасывали на мраморный пол, стены и строгие лица магов ярко-красные, синие, зелёные, жёлтые и фиолетовые пятна. Высоко под куполом Залы на изящных цепях висела огромная люстра, переливающаяся тысячами волшебных огоньков. Ещё бы, жечь свечи при таком количестве волшебников было бы чистой воды разорением.
   Юноша стоял в центре огромной круглой Залы Собраний и с хмурой враждебностью оглядывал сидящих за огромным овальным столом чародеев.
   - Магический Совет постановил, что вы определяетесь Магом Высшей Категории Силы, - начал зачитывать длинный свиток старый-престарый седовласый волшебник в белоснежной мантии.
   "Яктан, - напомнил себе юноша, - его зовут Яктан".
   - ...посему, вас принимают в Магический Совет, - на этих словах маг поднял слегка подрагивающий указательный палец, обозначая важность момента, - номинально. Вам дозволяется иметь свободу действий, не порочащих честь и достоинство мага. В случае нарушения условий вы будете низложены. Вы также обязаны присутствовать на всех заседаниях Совета и прибывать по первому требованию в Фариджо, в случае, если здесь понадобятся ваша помощь или наставничество.
   На этих словах молодой маг скривился.
   - Не извольте морщиться, юноша, - осадил его для порядка Золдан. - Вы наделены редкостным даром, а это не столько привилегия, сколько обуза. Нельзя принадлежать только себе, будучи человеком столь выдающихся способностей.
   Ученик бросил на наставника затравленный взгляд. Сердце пожилого мага сжалось. Он, как никто другой, понимал мальчишку.

* * *

   С той поры миновало много лет...
   Золдан часто вспоминал своего мальчика, его первые шаги в магии, первые ошибки и первые успехи, дикий нрав и дерзкое мышление. Старый маг поднялся с кресла, того самого, на котором сидел много лет назад, когда деревенский мужик в холщовых штанах и тесной рубахе привёл к нему сына. Кресло это всегда путешествовало вместе с магом - единственная вещь, участвующая в его многочисленных переездах...
   Теперь борода чародея стала такой же белоснежной, как и недавно полученная в награду за труд мантия Почётного Мага Наставника. Золдан собирался на покой. Он многого добился в жизни, воспитал не одного ученика, работал при дворах великих властителей, последние несколько лет состоял при этом, спящем сейчас, городе. Единственное, о чём он жалел, так это о мальчике, да, да, том самом мальчике с горящими полными вызова глазами. Том самом мальчике, которого старый волшебник по праву считал своим сыном, ибо боролся Золдан за этого несмышлёныша со всей силой отцовской любви.
   - Разрешите? - в кабинет королевского чародея, звеня шпорами, вошёл начальник дворцовой охраны.
   - Многоуважаемый Золдан, - начал военный привычный рапорт, - Сандро Ноиче - добропорядочный житель города...
   - Послушай, Брадер, - прервал военного маг, - с какой стати ты утомляешь меня этим официальным вступлением? Говори по существу. Я и без тебя знаю, кто такой Сандро Ноиче.
   Стражник усмехнулся. За что он любил нынешнего королевского чародея, так это за отсутствие пафоса.
   - Вот, привели к вам одного... - неопределённо сказал начальник охраны, не утруждая себя подробностями. - Ноиче, который его сдал, утверждает, что, тот ещё злодей. Ну, а я сомневаюсь. Слишком уж хил для злодея. Из покоев Ноиче всю дорогу волочили на себе - еле ноги передвигает. Лихорадит его. В общем, подумал я, подумал, да и решился вам его показать. В каземат всегда бросить успеем. Да и злодеи - это, по последнему распоряжению короля, в первую очередь по вашей части.
   Золдан с интересом посмотрел на военного:
   - Ну, заинтриговал, заинтриговал... вводи. Побеседую.
   Маг встал и направился к окну - многолетняя привычка никуда не делась. Конечно, это было не то окно, в которое он смотрел много лет назад, когда привели мальчика, но...
   - Здравствуй, учитель, - услышал Золдан знакомый голос.
   Чародей повернулся и почувствовал, как заходится сердце. Его мальчик, нет, уже зрелый мужчина, стоял в дверях, пошатываясь от слабости.
   - Мальчик мой, - прошептал старый маг и, сделав всего пару шагов, наконец, обнял того, по ком столько лет болело отцовское сердце.

* * *

   Торой сидел на полу перед огромным камином и смотрел на огонь. По спине, нет-нет, да сбегали ручейки холодного липкого пота. Золдан устроился в излюбленном кресле и задумчиво курил длинную трубку с тонким прямым мундштуком. Изредка старый волшебник бросал тоскливые взгляды на измождённого наперсника.
   Вот и закончилась отчаянная чародейная игра. Королевский маг с унынием вспоминал все те перипетии, которые привели к неминуемому крушению множества надежд. Выйдя из-под контроля мудрого наставника, талантливый воспитанник принялся направо и налево творить глупости. Началось всё с того, что он самым безответственным образом пропустил три Магических Совета подряд. И что за демон тогда в него вселился? Будто назло запретам ударился, непутёвый, в разгул. И это - зная, что, если хоть кто-то из членов Совета не является на заседание, ни одно, вынесенное на общем собрании решение, нельзя считать принятым. Нет кворума, выражаясь научно.
   Затем Торой вообще пропал из поля зрения магов. Так умело спрятался, обормот, что чародейные мужи два года ломали головы. Уж они его как только не искали, а всё напрасно. Золдана разбирали злость и обида на обнахалившегося ученика и, в то же самое время, глупая гордость за его талант. Впрочем, гордиться-то как раз пришлось недолго, ибо Магический Совет своим брюзжанием едва не свёл старого волшебника с ума - попрёки, обвинения, соболезнования (последние, по чести сказать, были в сотню раз неприятнее) щедро сыпались со всех сторон.
   Однако это ещё были только цветочки. Урожай "ягодок" созрел спустя два с половиной года, когда молодой маг объявился-таки в сопредельном королевстве, где и был уличён в сношениях с Гильдией Чернокнижников. А уж это совсем недопустимо - член Великого Совета в рядах чёрных магов! Да, много камней тогда упало в огород Золдана.
   Но и после этого скандалист Торой не угомонился. Был ряд весьма ловких делишек, обтяпанных им в соседних королевствах. Ну и, наконец, совсем неслыханная дерзость - участие в обряде Зара. Последняя, так сказать, капля. Тороя в Совете не любили за инакомыслие и заносчивость. А он, то и дело подбрасывал злопыхателям новые поводы для осуждения. Но обряд Зара - это было уже через край. Безнаказанная наглость молодого мага превзошла все мыслимые и немыслимые пределы.
   "Я вам говорил! Я предупреждал! - захлёбывался на очередном заседании (проходящем, как всегда, в отсутствие Тороя) главный оппонент Золдана - Яктан. - Я предсказывал, что этот нахальный щенок наломает дров. Но тако-о-о-ое!!!"
   Самое унизительное для учителя "нахального щенка" заключалось в том, что противник попал в точку. Никакими объяснениями оправдать поступок Тороя было нельзя. Вместе с Золданом, кривя красивый рот, молчал и Алех. А что тут скажешь? Яктан же носился с развевающейся бородой вдоль овального стола Залы Собраний и сыпал, сыпал обвинениями. Седовласые маги слушали внимательно, а, самое опасное, дружно кивали...
   "Что возомнил о себе этот щенок? - надрывался Золданов оппонент. - Довольно мы шли у него на поводу! Я в Совете тридцать лет и не припомню ни одного мага, которому дали бы столько поблажек! Может, хватит благоговеть перед этим нахалом, Сила его побери!? Да, я понимаю, отчего Золдан носится со своим любимчиком, как с писаной торбой! Ещё бы, экого могучего мага привелось пестовать! Какой наставник не мечтает о таком преемнике? Вот только где этот преемник? Где? Очернил имя своего учителя, поставил под угрозу его репутацию и авторитет, а сам без зазрения совести спутался с чернокнижниками!".
   Золдан скрежетал зубами, но всё-таки молчал. Сегодня он не мог защитить ученика. Обряд Зара - это уж точно чересчур. И зачем только Магический Совет в своё время пошёл на поводу у чернокнижников? Пора бы запретить эту вакханалию, уже триста лет резвятся!
   Впрочем, чего теперь сетовать? Опасное решение, принятое три века назад, не так легко отменить, да и Торой, как назло, "вовремя" ввязался. Ну что он, историю что ли не знает, стервец этакий?! Ведь его любимый курс - интриги, войны, авантюры. Спроси любого начинающего магика, сразу расскажет и про то, как раскололся из-за дрязг Последний Совет, и как началась кровопролитная междоусобная война, разожжённая магом Аранхольдом. Будь уверен, даже волшебников отошедших тогда в Мир Скорби вспомнят всех поимённо, хотя и полегли в ту пору две трети всех чародеев (кто в битвах голову сложил, кого свои же извели). Да что там, чародеи! Золдан не сомневался, что Торой, например, смог бы легко назвать даже имя каждого выжившего неопытного магика, да ещё и пространно поразмышлял бы, как такое обескровливание Совета сыграло на руку чернокнижникам и ведьмакам. Может даже ещё в красках поведал, как разом восстала вся нечисть.
   Да, безусловно, это самый любимый курс в Истории Магии у всех учеников Академии. Противостояние горстки волшебников шайке наглых колдунов. Хотя, что там было за противостояние? Уступили во всём, в чём смогли уступить, разрешили всё, что можно и даже то, что нельзя. А чернохитонщики с упоением отыгрывались за столетия травли. Из-за постоянных казней и гонений среди них редко попадались колдуны старше девятнадцати-двадцати лет. Иными словами - ни опыта, ни сил, ни знаний. Брали только числом. Повезло лишь, что в таком возрасте даже чернокнижник не захочет соваться в политику. Ну, кому в девятнадцать интересны Советы - сколь бы ни были они магические, и собрания - сколь бы ни были они волшебные?
   Вот и нашёлся среди молодых колдунов один посредственный, но предприимчивый некромант по имени Зен-Зин. Он и предложил Совету, мол, чернохитонщики угомонятся, не полезут во власть, а им за это дадут право на проведение раз в двадцать пять лет обряда Зара.
   Обряд этот позволяет самому могучему из чернокнижников войти в Мир Скорби, расширить круг своих знаний и умений, а то и поговорить (если хватит силёнок) с кем-нибудь из почивших. Казалось бы, всё невинно, но именно в этих "путешествиях" чернокнижники оттачивали мастерство и, соответственно, набирали Силу. Если раньше за подобные происки некромантов безжалостно умерщвляли, то после заключённого соглашения, обряд стал ненаказуемым, да ещё и таким частым. Один раз в поколение - очень щедрый подарок. Но торговаться, увы, не позволяли обстоятельства.
   Такой высокой ценой Совет был спасён от чернохитонщиков. Договор подписали и скрепили магическими рунами обеих сторон. А теперь представьте - спустя много лет после этих событий, талантливый ученик Золдана Торой вдруг вступает в какие-то странные отношения с Гильдией. И каков же был шок Совета, когда в очередном обряде Зара (будь он трижды неладен) принял участие маг, тайком поднаторевший в чернокнижии и некромантии! Сильнейший из рождавшихся в последние столетья!
   Двадцать сильнейших колдунов при помощи бешеного количества скопленной Силы удерживают мага в Мире Скорби, а когда он возвращается, едва ли не падают бездыханными. Он же, пока обессиленные "коллеги" валяются ничком, делает ноги. Так нахально провести некромантов не удавалось никому. Поэтому неудивительно, что Тороя искали для расправы. Началась настоящая облава. Если бы молодой наглый волшебник не умел ловко запутывать следы, одна Сила знает, что бы с ним сотворили. Теперь талантливого мага-выскочку ненавидели все (и свои, и чужие).
   Кстати, о своих. Разумеется, волшебники не ограничились одним только исключением своенравного неуправляемого чародея из Совета. Была предпринята очень сложная, муторная и трудоёмкая процедура низложения - Тороя лишили возможности использовать Силу. Последний раз подобную процедуру производили триста шестьдесят семь лет назад, когда был низложен Рогон. Но того-то хоть было за что...
   Разумеется, к яростным протестам Алеха и Золдана Совет не прислушался. Не спасла демагогия.
   Главной же загадкой был и оставался странный поступок молодого волшебника в отношении чернохитонщиков. Почему он так бесстыдно обманул их? На этот вопрос не могли ответить ни некроманты, ни маги, ни сам Золдан. Что творилось в голове у Тороя, для всех так и осталось тайной. А Яктан, змей проклятый, вообще заявил, де, в голове у этого волшебника ничего твориться не может, ибо она пустая, мозга в ней - с чайную ложку, да и тот засох...

* * *

   Золдан так углубился в воспоминания и размышления, что совершенно позабыл о настоящем - его трубка давно потухла, огонь в камине уже не ревел, а лишь слабо подрагивал на рдеющих углях. Наконец, старый маг перестал смотреть в одну точку, заморгал и с сочувствием перевёл взгляд на греющегося возле камина пленника. Отступника, которого королевский чародей по закону должен передать в руки палача за содеянные преступления.
   - Мальчик мой, - назидательным голосом начал Золдан, - как ты мог попасться в эту старую, как мир, ловушку? Ведьмин Гриб... ну надо же!
   Не поворачиваясь (и без того едва сидел) Торой ответил всё-таки достаточно бойко:
   - А то ты не знаешь, что я теперь так же далёк от волшебства, как мой папаша. Заклятие низложения держит даже крепче родительской привязанности.
   В этой его фразе про родительскую привязанность было столько иронии и горечи одновременно, что наставник почёл за лучшее перейти от ласковых упрёков к суровым обвинениям:
   - Сам виноват, самоуверенный юнец! Думал, сможешь морочить голову лучшим магам королевств?
   Торой кивнул:
   - Думал. Но не учёл беспринципность. Между прочим, обряд низложения (кстати, весьма болезненный) взят из чёрной магии. Какая ирония! У меня-то Силу отобрали именно за её изучение.
   Золдан нахмурился и сделал слабую попытку обелить своих коллег:
   - Совет в праве обезвредить опасного для общества колдуна и...
   - Я не был колдуном, - перебил Торой и заговорил с тихой яростью. - Меня могли просто исключить из Совета! Но за что лишили данного от природы?! Это всё равно, что отнять человеку обе ноги, решив, что они бегают быстрее, чем ноги остальных людей! Что плохого в изучении чёрной магии? Я никому не навредил!
   "Может потому и не навредил, что вовремя остановили", - подумал было старый волшебник и тут же устыдился собственных подозрений. Торой был самоуверенным заносчивым гордецом, но никогда не являл себя властолюбцем. Скорее наоборот.
   Потому Золдан под обличительной речью ученика ссутулился и замолчал. Крыть было нечем. Долгими одинокими вечерами он и сам задавал себе те вопросы, которые только что с яростью бросил ему в лицо опальный наперсник. И вправду, почему Тороя лишили Силы? Он не собирал армии на битвы, не страдал идеей господства, не губил людей. А ведь были в истории примеры и повнушительнее, взять, хотя бы Аранхольда, который оставил Совет ради того, чтобы возглавить Гильдию Чернокнижников. Тот ещё был душегубец, но ведь не низложили же его, проклятого!
   - Я думаю, - смягчился, наконец, ученик, - кто-то в Совете очень хотел лишить меня Силы. Обряд Зара оказался только удачным поводом.
   Пожилой чародей задумчиво почистил трубку, набил её новой порцией табака и рассеянно раскурил. Выпустив к потолку струйку ароматного дыма, он посмотрел на своего наперсника слезящимися глазами.
   - Мой мальчик, ты ошибаешься и говоришь так оттого, что не можешь смириться с отсутствием Силы. Я знаю, ты всё ещё надеешься вернуть утраченное Могущество, но, увы, это самообман. Обряд повторного Посвящения самостоятельно не в силах сотворить ни одни маг...
   - А как же Рогон? - тут же заспорил Торой.
   Золдан, делавший в этот момент очередную затяжку, подавился дымом и зашёлся в кашле.
   - Сила побери! Тебе слишком много лет, чтобы верить в сказки. - Просипел маг.
   - Сказки? - ученик усмехнулся. - А я слышал, что спустя пару лет после низложения, учинённого Советом, Рогон весьма удачно и, кстати, самостоятельно, провёл обряд повторного Посвящения. И впоследствии ещё долгое время жил, здравствовал и даже отправил в Мир Скорби весьма, - на этих словах низложенный волшебник усмехнулся, подбирая нужное слово, - циничным образом пару своих особо рьяных врагов. В том числе и Аранхольда.
   Престарелый маг нахмурился:
   - Это считают мифом, одним из многих, связанных с персоной Рогона. Как впрочем, и то, что он сотворил со своими врагами. Бред! Вытянуть силу и вложить её... - маг покачал головой и даже не посчитал нужным заканчивать фразу, каждый волшебник знал эту глупую легенду.
   Торой покачал головой:
   - Если найдётся когда-нибудь Книга Рогона, мы с тобой вернёмся к этому разговору.
   Золдан закатил глаза:
   - Торой, прекрати тешить себя надеждами, это бессмысленно! Да, ходили слухи о том, что чародей на закате лет действительно написал какой-то трактат и передал его на хранение своей жене - ведьме Итель, но миф этот ни разу не подтверждался фактами. За все триста с лишним лет никто в глаза не видел этой самой Книги. Кроме того...
   Ученик не дал наставнику закончить, в нетерпении шлёпнул себя по колену:
   - Но как же объяснить, что после низложения Рогон продолжал магическую практику?
   Наставник смешался и, чтобы пресечь бесконечный спор, на котором срезались многие поколения чародеев, повелительно взмахнул рукой, всё, мол, голословная дискуссия окончена. В конце концов, имелись дела поважнее пустой болтовни.
   - Сейчас я призову начальника стражи, прикажу увести тебя в камеру, но учти - ты не тот, за кого тебя принял королевский птичник. Тёзка, просто похожий человек, кто угодно, но не тот, кто в действительности.
   С этими словами волшебник трижды позвонил в маленький колокольчик. Через пару мгновений за дверью раздались тяжёлые шаги, и в покои вошёл бодрый начальник дворцовой охраны.
   - Послушай, Брадер, - обратился к нему Золдан, - забери-ка этого малого в наш каземат. Пусть посидит там до утра, чтобы впредь не приходило в голову шататься по парку добропорядочного Ноиче. Да, смотри, не корми бездельника. Нечего нахальным юнцам жиреть на королевских харчах. А завтра с утра оштрафуй негодяя за нарушение порядка на пару десятков дилерм и отпусти. Не маг он, уж за это я могу поручиться своей мантией Почётного Наставника. Ну, а проверки ради, отправь-ка на постоялый двор, где этот малый остановился, нескольких стражников. Пусть для порядка обыщут комнатёнку. Если наш задержанный, как утверждает Ноиче, всё-таки опасный колдун, ты не хуже меня знаешь, что там можно будет найти.
   Пожилой чародей вернулся в уютное кресло и уставился на огонь, совершенно утратив интерес к пленнику. Брадер же, крепко стиснул Тороя за плечо и вывел вон.
   По длинной винтовой лестнице начальник охраны и арестант спустились вниз. Здесь за дубовой дверью притаился узкий коридор с низким потолком и крохотной камерой в конце. В этом-то пропахшем сыростью каземате и содержали особых нарушителей. Для простого сброда имелась отдельная тюрьма в Фонтанной части города. А вот в башенный подвальчик заточали лишь тех, с кем мог справиться только королевский чародей. Тороя сюда привели из-за самой обычной человеческой лени - чтобы не отряжать конвой для сопровождения нарушителя. Была охота тащиться с ним впотьмах через весь город, чтобы поутру отпустить! И здесь переночует. Поэтому начальник стражи, пользуясь разрешением старого мага, без колебаний втолкнул нарушителя в тёмную камеру и запер дверь.
   Торой на ощупь отыскал крытые соломой дощатые нары и плюхнулся на убогое ложе. Волшебника била лихорадка. "Ну, ведьма, - с досадой подумал он, - этот твой Гриб я до смерти не забуду". Но ненависти, как ни странно, не было. Не осталось и гнева. Лишь восхищение. Отчаянная попалась девчонка. Неумёха, но с какой выдумкой!
   И Торой, который приехал во Флуаронис зализать раны после очередной неудачной попытки вернуть Силу, а вместо этого впутался в более чем странную передрягу, так вот, Торой, лёжа на жёстком холодном настиле, думал не о наставнике, и даже не о таинственной Книге. Он отчего-то вспоминал зелёно-голубые глаза в обрамлении бесцветных ресниц. И то, какой яркой бирюзой вспыхивали эти глаза от гнева или обиды.

* * *

   А пока ученик грезил воспоминаниями о беглой колдунье, его наставник выслушивал кляузы Сандро Ноиче. Королевский птицевод заискивал перед магом и не переставал уверять, что-де задержанный есть известный на все королевства вредоносный колдун, пойманный, благодаря его, Ноиче, заслугам.
   Чародей старался не морщиться, дабы не выказать брезгливости, которую, по правде говоря, уже устал скрывать. Наконец, вторично выслушав однообразную тираду, Золдан вежливо прервал восхваляющего себя придворного. Волшебник со всей учтивостью, объяснил, что задержанный, ну, никак не может быть колдуном, поскольку от него не исходит никаких, даже самых слабых пульсаций Силы. После этого чародей в присутствии Ноиче заслушал доклад стражников вернувшихся из "Перевёрнутой подковы". Бравые молодцы подтвердили, что в комнатушке подозреваемого не удалось обнаружить ни магических предметов, ни оружия, лишь спящего на полу собутыльника. На этих словах Золдан многозначительно посмотрел на Ноиче, как бы подчёркивая важность момента, мол, что ж это за чернокнижник, у которого с собой даже списка с Книги Забвения нет? Или хотя бы саквояжика с дурманными зельями?
   Вполуха слушая доклад стражников, Золдан наблюдал за реакцией птичника. А тот с каждым новым озвученным фактом всё более и более падал духом. К тому моменту, когда королевский чародей отправил отчитавшихся гвардейцев на отдых в караульное помещение, Сандро сделался пунцово красным. Такого конфуза Ноиче не ожидал. Со сладкими мечтами о чине вельможи пришлось до поры до времени распрощаться. Покашливая, птичник обратился к пожилому магу с просьбой "не разглашать при дворе всю эту нелепейшую ситуацию".
   Улыбнувшись ласковой и немного жалостливой улыбкой, Золдан заверил подобострастного посетителя в конфиденциальности. Птицевод мгновенно перестал багроветь, расшаркался и бочком-бочком выскользнул из покоев волшебника. Тем не менее, предусмотрительный Золдан всё же кинул ему вслед коротенькое заклинание, гарантирующее необходимую забывчивость. Наутро Ноиче не вспомнит ни Тороя, ни ведьму, ни приём у королевского чародея.
   А когда дверь за Ноиче закрылась, маг поспешил в дальнюю комнату покоев. Здесь он извлёк из скрипучего сундука пыльную бутыль и не без сожаления посмотрел на густую жидкость, что благородно всколыхнулась внутри - подаренное Алехом эльфийское вино придётся отдать. И кому? Тем, кто не только не отличит тонкий виноградный букет от сливовой наливки, но и даже сидр от пива!
   Старинное заклятье излилось в узкое горлышко сосуда, сверкнуло за толстым стеклом, мерцающей звёздочкой осело на дно, а через миг перестало быть. Золдан вернулся в кабинет и бряцаньем колокольчика снова вызвал начальника стражи. Брадер возник на пороге, уже который раз за этот вечер. Маг передал военному глиняный кувшин, пояснив, что достопочтенный Ноиче извиняется за причиненные неудобства и беспричинное паникёрство. А, дабы смягчить доставленные на ночь глядя хлопоты, передаёт в подарок кувшин лучшего вина из своих погребов. Начальник стражи улыбнулся, козырнул и принял подношение.
   Теперь можно не переживать, наутро стражники будут думать, что задержали на улице нетрезвого прохожего, которого сами же из жалости и отпустили. Золдан довольно улыбнулся, воздав хвалу первым чародеям - ведь именно они подарили будущим поколениям магов такое количество безобидных, но весьма полезных заклинаний. Особенной же удачей нынешнего вечера можно по справедливости считать неведение Брадера и Ноиче в том, что именно Золдан в своё время воспитывал Тороя.
   Усталым шагом волшебник направился в спальню, снял с себя белую мантию, выпил на ночь успокаивающих капель - в последнее время мага мучила бессонница, да такая, что не помогали никакие заклинания - и улёгся в постель. Тщетно пытаясь уснуть, Золдан пролежал без движения почти четверть часа. Сон бежал изголовья. Поворочавшись с боку на бок, чародей раздражённо хлопнул в ладоши, чтобы над кроватью загорелся яркий огонёк. После этого маг извлёк из складок лежащего на стуле хитона трубку и задумчиво прикурил её от той же волшебной искорки. Выдохнув густой ароматный дымок, старик задумался.
   Ему было жаль своего талантливого ученика. Королевский чародей даже не представлял, каково это - остаться без способностей. Только что ты мог подчинять себе ветра, стихии, животных, как вдруг, по велению двадцати магов, каждый из которых в отдельности слабее тебя, не можешь сотворить даже самое элементарное заклинание. А насколько это унизительно - быть пойманным в ловушку ведьмой-недоучкой? На глаза Золдана набежали злые слёзы. Пробормотав что-то о старческой сентиментальности, волшебник глубокомысленно покусал мундштук трубки, вспоминая дела давно минувших дней...
   Яктан - главный непримиримый враг Золдана отошёл в Мир Скорби спустя несколько месяцев после низложения Тороя. Так что теперь искать справедливость и обвинять оппонента в скоропалительности принятого решения поздно. Ещё несколько магов умерли в последующие годы, то есть, состав Совета несколько омолодился.
   Старый волшебник прикрыл глаза.
   Что ж, прошли годы, Торой не кипел жаждой мести, не пытался не то что убить, но даже элементарно насолить (благо друзья-чернокнижники всё же остались) кому-нибудь из Совета. Непутёвый маг не предпринял ни одной попытки мести.
   Так не попробовать ли в свете последних событий - чрезмерно активно прущие в Атию чернохитонщики и какое-то странное напряжение в кругах колдунов и ведьмаков - выступить перед Советом с просьбой о проведении повторного Посвящения Тороя? Так, мол, и так - вину свою осознал, будет под неусыпным контролем, ну, ещё что-нибудь наплести. Всё-таки обострённым чутьём тёртого интригана Золдан чувствовал - грядут, грядут какие-то неприятные перемены, чернохитонщики явно что-то замыслили. Совету в таком случае нужно быть готовым к возможному нападению на Фариджо и магическую крепость Гелинвир. Коли так, ни один сильный маг лишним не будет. Авось, и вернут Торою его Силу.
   Золдан покусал мундштук погасшей трубки. Нет, исключено. Совет не станет проводить обряд повторного Посвящения. Побоится, что, обретя былые способности, разозлённый маг возьмёт да и переметнётся на сторону противника. Собственно, Золдан считал это абсурдом - уж кого-кого, а Тороя чернокнижники бы просто разорвали, причём даже без права на оправдательную речь. Тут мысли старого мага переметнулись к недавнему разговору о Рогоне. Всё же его наперсник оказался прав, упоминая всю эту историю. Недюжинные способности, да и беспринципность чародея-самоучки из королевства Нилун, ненамного превышали возможности Тороя.
   Собственно, исторически фигура Рогона была весьма противоречива и загадочна. Известно, что он был талантливым чародеем, который не только познал азы чёрной магии, но и не брезговал общением с ведьмами, чернокнижниками и ведунами, однако в то же время весьма мирно сосуществовал с эльфами, гномами и лишёнными магических способностей людьми. Ну и, наконец, в двадцать три года Рогон стал до такой степени могучим магом, что тягаться с ним в Силе не смел никто из в то время живущих. Даже бессмертные. Погубила этого самородка собственная глупость.
   На одном из очередных заседаний Совета юный революционер призвал собравшихся отступить от привычных, устоявшихся веками правил, и принять в состав Магического Совета, помимо магов и эльфов, других наиболее видных представителей чародейной общественности. Проще говоря, юнец замахнулся на обычаи предков, предлагая собрать за одним столом не только магов, но и чернокнижников, ведьм, ведунов, а также колдунов. Он, видите ли, счёл, что вся эта нечисть должна иметь равные права с волшебниками!
   Речь Рогона, произнесённая в Зале Собраний, повергла присутствующих в шок. Сесть за один стол с ведьмаками, колдуньями и прочими нелюдями?! С этими... Да кто они вообще такие?! Паразиты, сосущие Силу из окружающего мира, мракобесы, бормочущие заклятья на тарабарском языке, фетишисты! Иными словами, разразился невиданный скандал. Молодого мага с позором выгнали из Гелинвира. Тем не менее, нужно отдать охальнику должное - он стерпел оскорбления с покорностью мученика, надеялся, видать, что, поостыв и поразмыслив здраво, его идею всё же примут к рассмотрению. Однако он (как и позже Торой) не учёл ортодоксальных взглядов магов. Уже на следующий день Рогон был прилюдно исключён из состава Совета за ересь и недостойное волшебника поведение, его мантию под свист и улюлюканье коллег торжественно сожгли в центре Залы Заседаний, покрыв славное имя молодого чародея позором.
   Этого своенравный юноша уже не выдержал и устроил такое... В общем, потомки помнят до сих пор.
   Именно тогда, впервые за своё существование был поставлен на уши весь Магический Совет. Лучшие чародеи Империи объединили усилия, чтобы противостоять молодому, не в меру амбициозному и талантливому волшебнику. Помнится, Рогон, закусив удила, рвался к власти и даже умудрился перетянуть на свою сторону пять королевств, после чего беспринципно бросил тысячи людей на битву с магами.
   Однако на тайном собрании Совета путём сложных и заковыристых заклинаний, двадцать два чародея произнесли страшное заклинание низложения. Восстание, конечно, было энергично подавлено и, надо сказать, в средствах тогда не стеснялись, а уж охоту на ведьм и колдунов объявили по всем королевствам такую, что мало кто и выжил. С тех пор Рогон пропал из поля зрения Совета на несколько лет. Ходили слухи, будто он женился на какой-то смазливенькой ведьме. Что же, такого мезальянса от него вполне можно было ожидать. Но вот, по прошествии, должно быть, годов пяти, маг снова появляется, исполненный Силы! Удивлению общественности не было пределов, поскольку все знали, что повторное Посвящение могут осуществить лишь столько магов, сколько занимались низложением. В общем, тёмная и странная история. Как удалось самородку Рогону вернуть себе былую мощь, никто так и не узнал. Болтали, будто написал он об этом небольшую книжонку, но, что стало с трактатом, если он вообще был, так и не выяснили.
   А Рогон, между тем, посвятил свою жизнь воспитанию многочисленного потомства и наставничеству. Причём, как и следовало ожидать, учил он всех - и ведьм, и чернокнижников, и колдунов, и магов. Ученики его отличались вольностью суждений, крутым нравом и невиданной терпимостью по отношению к своим собратьям по чародейству. Вот такая история...
   Постепенно мысли Золдана, витавшие вокруг преданий минувших лет, становились всё тяжелее и неповоротливее. А когда ночной мрак превратился в серые сумерки, измученный размышлениями и бессонницей старый маг отложил излюбленную трубку и забылся тяжёлым сном.

* * *

   Люция бросила узелок и тяжёлый меч в траву. На небе уже занималась заря. Тьма ночи (о прохладе говорить не приходилось, поскольку её не было) рассеивалась. Макушки елей чёрные на фоне светлеющего неба слегка покачивались - новый день принёс благодатный, пускай и слабый, ветерок.
   На маленькой лесной полянке ведьму поджидал заблаговременно сложенный хворост и несколько припасённых глиняных мисок. Усталая путница с облегчением опустилась на сухую валежину и перевела дыхание. Очень уж долгим выдался нынешний день - одни волнения и ни минуты покоя. Ведьма достала из узелка кремень и огниво, аккуратно высекла над кучей хвороста искру - роса ещё не опустилась, поэтому сухие ветки вспыхнули дружно.
   На всякий случай Люция настороженно принюхалась к утреннему воздуху. Никого. Тут не найдут. До ближайшей дороги идти и идти, а чаща такая глубокая, что и случайные грибники не забредут. Не зря же колдунья почти седмицу искала подходящую полянку, чтобы заботливо приготовить здесь всё необходимое. Да, недостаток мастерства она с лихвой возмещала находчивостью.
   Мурлыча под нос легкомысленную песенку, девушка приступила к смешиванию и растиранию собранных ночью травок, хвои и корней. Конечно, можно было и заранее приготовить всё необходимое, однако для сегодняшнего колдовства требовались сочные травки и только что собранная старая хвоя (иголки молоденькой поросли совершенно не годились).
   Ну вот, травы смешаны. Что там у нас теперь? Ага, болотная вода... Ну это недалеко - десяток шагов в сторону и земля под ногами зачавкала, захлюпала, а щиколотки приласкал упругий мох. Вот и болото! Среди невысокого осота то тут, то там маслянисто поблескивали озерца чёрной воды. Колдунка зачерпнула чёрную, пахнущую землёй и затхлостью водицу.
   К костерку Люция вернулась с полной плошкой. Аккуратно размешала в ней растёртые травы и поставила на угли. А лес тем временем начал наполняться звуками - одна за другой просыпались птицы, зажужжали насекомые, казалось даже, будто кусты и те шумят громче, нежели до рассвета. Ведьма устало потянулась.
   От глиняной плошки, томящейся на углях, валил густой пар, и пахло горечью. Кое-как остудив зелье, колдунка скинула платье. Натирать обжигающей кашицей нагое тело - удовольствие не из приятных, поэтому, если уж было слишком горячо, слова древнего заклинания перемежались досадливым шипеньем и ойканьем. Впрочем, колдовству это ничуть не мешало.
   Оставшуюся на дне миски густоту Люция втёрла в короткие русые волосы, громко выкрикнула какие-то непонятные слова и в безумном танце закружилась по полянке - вокруг дикой плясуньи, словно светлячки, неистовым вихрем кружились и переливались зелёные искры болотных огоньков. Танец оборвался также неожиданно, как и начался, болотные искры растаяли в воздухе, а чумазая колдунка довольно улыбнулась и направилась обратно к болоту, туда, где в топи глянцевито сверкал небольшой просвет.
   Девчонка опасливо вошла в воду. Дно оказалось илистым и вязким, ноги сразу провалились в рыхлую тину, а голые лодыжки оплели скользкие травы. Колдунка поспешно смыла с тела и головы липкий отвар - лес, конечно, дом родной, но болота коварны, тут один неверный шаг в сторону, вмиг утянет в трясину. Бр-р-р!

* * *

   Стражники у городских ворот изнывали от жары - беспощадное солнце раскалило металлические пластины на доспехах. Старший караула, тот ещё изувер, всё не разрешал снять досадные железяки. Центральные Ворота как-никак, да и Королева-мать вот-вот прибудут, а высоких гостей следовало встречать не только честь по чести, но ещё и по форме. Поэтому весьма извинителен тот факт, что ошалевшие от зноя молодцы не обратили должного внимания на тощую путницу. А впрочем, что на неё было смотреть? Девка, как девка - в простеньком ситцевом платье, с голубой лентой в небогатой косе, загорелая, как все простолюдинки, собой не красавица, да ещё и сробела вся при виде древней столицы - сжалась и бочком-бочком, прижав к груди тощий узелок.
   Однако, будь военный пост менее замученным жарой или чуть более ревностным в несении службы, кто-нибудь из стражей обязательно б заметил, что воздух вокруг пришелицы дрожит и будто даже слегка мерцает. Тут бы и настал конец странствиям Люции. Но, видимо, Силы Древнего Леса благоволили колдунье-недоучке, ибо неумелый отвод глаз никто из стоящих (или идущих) в воротах не заметил. Таким образом, ведьме удалось не только вернуться обратно в Мирар, но и незаметно пронести Тороев меч.
   Древнее колдовство не подвело юную интриганку - короткие русые волосы за ночь превратились в длинные каштановые, а бледная кожа приобрела сияющий золотистый оттенок. И вот, изменив внешность, ведьмочка возвращалась в городские стены.
   План колдуньи был прост и рискован. Коль скоро Торой пустится её ловить (в том, что он обдурит королевского палача, девчонка не сомневалась - уж больно шустёр), то шарить будет за пределами города. Она же, сделав себя неузнаваемой, вернётся обратно в Мирар. Маг-то думает, будто наглячка, сломя голову, несётся прочь от города, запутывая следы в окрестных дебрях. А она его перехитрит, и никуда бежать не станет. В конце концов, Торой был всего лишь волшебник, а волшебники только и умеют, что кичиться своей Силой, смекалки в них ни на грош. Что поделаешь, мужчины. А раз так, пускай, аки злобный пёс, рыщет по окрестностям. Ведьмочка довольно хихикнула - приятно обвести мага вокруг пальца!
   В общем, остаться в Мираре Люция почла самым безопасным. Удастся выиграть несколько дней и изучить Книгу, а там посмотрим, кто кого. Колднка даже прикинула в уме, какие жуткие кары сможет обрушить на голову самонадеянного преследователя при помощи Рогонова фолианта. Даже дух захватило! Теперь оставалось лишь воплотить в жизнь оставшуюся часть плана, но это оказалось делом до неприличия простым.
   Сметливая Люция отыскала тот самый переулок, в котором давеча поджидала Тороя. Пришлось, конечно, изрядно поплутать - городские дебри, это вам не родной лес, где нет ни одного похожего дерева - тут всё одинаково, запутанно и беспорядочно. Мостовые похожи одна на другую, как сёстры, дома, словно один зодчий строил. А народу вокруг, хотя и много, но толку от него никакого - кто поможет приезжей девчонке отыскать улицу, названия которой она даже не знает? Ясное дело - помочь некому, поэтому ведьма, проклиная всё на свете, бродила по изнуряющей жаре едва не до полудня. Тьфу!
   Впрочем, воинственный нрав деревенской девчонки не дал ей отчаяться, а потому нужный переулок был всё-таки найден, также как и особнячок скандальной дамы (спасибо Силам Древнего Леса, нынче желчная особа не высунулась!).
   Дом семьи Дижан (той самой, которая искала прислугу) отыскался вообще без труда, мало того, оказался таким красивым и ухоженным, что любо-дорого поглядеть. Беременная хозяйка по имени Фрида приняла Люцию с радостью, видать, уже отчаялась найти помощницу. Как выяснилось, Фрида оказалась невесткой мирарского зеркальщика, ага, того самого, с Площади Трёх Фонтанов. Служанка в дом была нужна по двум причинам: помогать беременной хозяйке в домашней работе и следить за семилетним отпрыском Фриды - Эйланом. Для Люции всё это было сущей ерундой - помыть полы, принести воду, сходить на рынок - тоже мне работа! А уж справиться с семилетним мальчишкой - и вовсе дел на пятак. Тем более что оставаться в Мираре дольше, чем на несколько седмиц, ведьма не собиралась.
   За помощь по хозяйству девчонке была предложена цена аж в пять серебряных дилерм да ещё и комнатушка для проживания! Правда, честная до изумления Фрида сразу предупредила, что пять дилерм - плата по мирарским меркам более чем скромная, но Люция не смутилась ценой. В конце концов, не зарабатывать же она сюда приехала! И надо-то всего - отсидеться до поры. А уж потом серебро ей - Великой Колдунье - будет вовсе ни к чему. Красота!
   Мечты снова окрылили девушку. К счастью, время погрезить было самое подходящее - радушная хозяйка проводила помощницу в отведённую ей коморку и оставила "отдохнуть с дороги". Ведьма сбросила тяжёлые башмаки, небрежным движением задвинула их под кровать (туда же до поры был заброшен и меч), а сама упала на мягкое ложе.
   Комнатка, которую отвела домработнице Фрида Дижан, находилась рядом с кухней - небольшая, но уютная, с клетчатыми занавесками на окнах, скромной кроватью и пузатым старинным комодом. Обстановка милая и очень домашняя.
   Люция смотрела на ровный дощатый потолок, мечтала о своём великом будущем и медленно уплывала в сон - минувшие сутки выдались бурными, а отдых в лесу был, прямо скажем, непродолжительным.
   Когда ведьма задремала, ей привиделась вчерашняя ночь и болотное озерцо. Во сне оно отчего-то было страшным - дегтярно-чёрная гладь не блестела в лучах луны, а сама вода казалась густой, словно кисель. Ведьма стояла на берегу, зная, что ей придётся окунуться в эту зловещую жижу, потому что всё тело невыносимо пропахло квасом. Словно против воли Люция двинулась к воде, но у самой кромки берега остановилась и брезгливо потрогала её ножкой. Болотная жижица оказалась ледяной и вязкой.
   "Нет, не буду купаться", - категорически решила ведьма, но тут из чёрных глубин вынырнула чёрная рука и ухватила девушку за лодыжку. От ужаса у Люции перехватило дыхание, и она с беззвучным криком рухнула в страшную воду мёртвого озера. Неведомое Нечто тянуло жертву в омут. Ведьма пыталась вырваться, но движения обрели свойственную подобным снам вялость.
   И вдруг, в тот момент, когда колдунья уже смирилась с жуткой смертью в трясине, чья-то сильная рука ухватила её за косу и изо всех сил потащила обратно - туда, на воздух. Задыхаясь от ужаса, Люция распахнула глаза.
   В комнате было темно, за окнами спал огромный город. Девушка села, слушая, как часто и гулко бьётся сердце. Вот колдунка тихонько хлопнула в ладоши, и в изголовье послушно просиял крохотный болотный огонёк. В одном из ящиков комода юная ведьма нашла свечу и поспешно её зажгла. Не хватало только быть уличённой в колдовстве! Поставив свечу на комод, Люция с удивлением посмотрела на свои руки - они покрылись гусиной кожей и мелко подрагивали. Ведьма потёрла глаза, разгоняя остатки сна. Хватит страхов, настало время для самого интересного. Из складок лежащего на стуле платья девушка извлекла Книгу. Искательница приключений очень гордилась собой, а в особенности тем, что ей достало-таки терпения сначала замести следы, затем выспаться, а уж потом, отдохнув, со свежей головой, браться за древний трактат великого мага.
   С едва ли не болезненным благоговением Люция погладила растрескавшийся от старости кожаный переплёт и крохотное зеркальце на обложке. Человеку непосвящённому знаменитый артефакт на первый взгляд показался бы давним, зачитанным томиком какого-нибудь вышедшего из моды дамского романа. Неприглядный в своей безыскусности, он мало походил на ценнейшую магическую рукопись. Но стоило заглянуть в крохотное зеркало...
   Ведьма расстегнула металлическую застёжку и открыла Книгу.

* * *

   Золдан проснулся, едва солнце поднялось над острыми зубцами городской стены. Чародей мог, конечно, позволить себе более продолжительный отдых (тем паче, что задремать ему удалось только под утро), но дело не терпело отлагательства. Волшебник выглянул в окно - у входа в башню дремали, повиснув на алебардах, два стражника Утренняя смена должна придти через четверть часа, стало быть, времени остаётся мало...
   Взяв с каминной полки ключи, старый чародей бегом последовал вниз. Он так спешил, что, спустившись по винтовой лестнице к подножью башни, вынужден был на несколько минут остановиться - голова закружилась. "Немощный дурак! - в сердцах выругал себя маг, хватая ртом воздух. - Не хватало только, чтобы из-за твоей дряхлости всё пошло кувырком!". Но кувырком не пошло. Замок открылся с тихим щелчком, хорошо смазанные петли двери не скрипнули, и волшебник, освещая путь магическим огоньком, спустился в каземат.
   Ученик лежал на присыпанном соломой топчане. В сиянии магического огня Золдан видел, что Тороя бьёт горячка. Пленник сел и, щурясь против яркого света, смотрел на вошедшего мутным взором.
   - Я, старый дурак, чуть не проспал смену караула, - оправдываясь, сказал чародей ученику. - Поспешим.
   Узник на неверных ногах побрёл к выходу, предоставив освободителю разбираться с таинством тюремных запоров. Старый маг торопливо запер тяжёлую дверь каземата и поспешил за наперсником. Как оказалось, вовремя. Через несколько мгновений у входа в башню звякнули алебарды - ночной караул сменился и выспавшиеся стражи приняли пост у своих утомлённых сослуживцев. Кто-то (видимо, начальник караула) громко отчитывал ночную смену за разгильдяйство - дремать на посту, где ж это видано? Грозя сослать гвардейцев в самые далёкие пограничные гарнизоны, военный распекал виновных на все лады. "Я вам покажу, как дрыхнуть на службе, остолопы!" - прогремел, удаляясь, раскатистый бас, видимо, начальник увлёк несознательных подчинённых в караульное помещение писать рапорты.
   На вершину башни заговорщики поднялись без приключений - обличающе-обвинительный монолог военного оказался настолько громким, что заглушил бы не только шаги крадущихся магов, но и даже рёв военной трубы.
   - И угораздило меня, старого деда, забраться на этакую высоту, - пропыхтел, борясь с одышкой, Золдан, - почему, интересно, волшебник должен непременно жить в самой высокой башне королевства? Издевательство какое-то.
   Переведя дух, маг несколькими пассами наложил на дверь охранное заклятье и повернулся к ученику. Торой, до сей поры ещё крепившийся, без сознания повалился на пол. Ведьмин Гриб сделал своё дело - опальный маг оказался во власти жестокой лихорадки.
   Ну да ничего, дело легкопоправимое.
   Золдан произнёс несколько целительных заклинаний и взмахнул руками. Бесчувственное тело ученика воспарило над полом. Послушные воле старого волшебника, невидимые Силы перенесли Тороя на уютную тахту. Теперь осталась ничтожная малость - влить в потерпевшего полстакана вонючего Болотного настоя, самого действенного противоядия от Ведьминого Гриба. Гадость, как и все ведьмачьи зелья, но на ноги ставит лучше заклинаний.
   Закончив врачевать подопечного, маг отправился в гардеробную. В полдень в Мирар прибывала королева-мать - следовало присутствовать на торжественном приёме, поэтому-то волшебник тоскливо вздыхал. Подобные мероприятия были ему в тягость ещё во времена молодости - толпы разодетых напудренных вельмож, рёв фанфар, сияние драгоценностей, стянутые шелками надменные фрейлины...
   Следуя этикету, волшебнику и самому предстояло облачиться в парадные одежды, а также взять ненавистный Посох. Последний доставлял особенно много неудобств - таскать за собой здоровенную, пусть и очень красивую клюку, удовольствие невеликое. Магического-то толку от Посоха никакого, один статус. Наличие этой обременительной палки говорило лишь о том, что чародей достиг высшей ступени Искусства. В общем, на официальном приёме без костыля никуда, поэтому Золдан взял свою нелёгкую ношу и покинул покои.
   Стражники у входа в Башню щёлкнули каблуками, звякнули алебардами и взяли "на караул". Старый маг в знак приветствия склонил голову и поспешил во дворец.

* * *

   Торой проснулся на следующий день - голова была лёгкой, ум ясным, а желудок отчаянно требовал завтрака. В стрельчатое окно било яркое солнце. На улице стояла прежняя жара, но в покоях Золдана царила умиротворяющая прохлада. Комнаты звенели тишиной - чародей отсутствовал.
   Потягиваясь и зевая, Торой подошёл к окну и даже присвистнул от восхищения - город лежал перед ним, как на подносе. Дворцовая часть сияла белоснежными фасадами, позолоченными флюгерами и голубой черепицей; Фонтанная (где жил простой люд) пестрела множеством затейливых кровель. Со своей высоты Торой видел сложное переплетение улочек, парки, зеркальную гладь Канала, разделяющего город на две части, и, конечно, Площадь Трёх Фонтанов. Лёгкий ветер донёс мелодичный звон Городских Часов. Судя по количеству ударов, три пополудни...
   Волшебник заходил по комнате. Необходимо во что бы то ни стало разыскать ведьму. Золдану Торой соврал, будто колдунья сдала его Ноиче за кошелёк золота, так что истинную цену поимки зловредной девчонки пока никто не знал. Но с момента последней приснопамятной встречи с Люцией прошло... почти двое суток. А значит, шансов поймать дерзкую беглянку, увы, не осталось. Маг застонал и залепил ладонью по стене - отчаянье вкупе со злостью оказалось тяжёлой ношей. Имейся у него Сила, можно было бы обратиться к чернокнижию - бросить Молнию Ищейку или ещё что-нибудь придумать, но, увы...
   Полагаться же на помощь учителя не приходилось: чего-чего, а колдовать он никогда не станет, слишком идейный. Да и не мог Торой сказать Золдану о Книге. Об этом вообще никто не должен знать. Пока Люцию ищет он один, остаётся хотя бы мизерный шанс на успех, но если к делу подключится Великий Магический Совет, пиши пропало.
   Осознание собственной немощи привело волшебника в ярость - какая-то бестолковая деревенская девка вырвала у него из-под носа то, что ему, Торою, было куда важнее. Задыхаясь от бессильной злобы и унижения, низложенный маг проклинал судьбу за подлый удар ниже пояса. Наконец, когда поток желчи и жалости иссяк, волшебник всерьёз задумался.
   Что ж, случались в его жизни и не такие провалы, а значит, пора перестать плакаться. В конце концов, серьёзного повода переживать нет. Даже если предположить, что ведьма уже погрузилась в изучение фолианта, то всё равно времени для полноценного овладения Силой у неё было слишком мало и серьёзной опасности девчонка пока не представляет. "Размечался! - Тут же сам себя осадил Торой. - В нынешнем положении для тебя опасность представляет кто угодно, в том числе и обычные люди. Без Силы ты, в общем-то, немногое из себя представляешь".
   Скрестив ноги, Торой сидел на полу и сосредоточенно разглядывал солнечные пятна. Итак, о том, что он низложен, ведьма не знала - это стало ясно с первого мгновенья их знакомства. Следовательно, ныне девчонка пребывает в полной уверенности, что маг, вырвавшись путём хитроумного колдовства из цепких лап Ноиче, преследует её со всей скоростью, на которую только способен разъярённый, уязвлённый (чуть было не сказал - в самое сердце) мужик.
   Люция - слабая, безграмотная ведьма с ограниченным запасом знаний и, соответственно, возможностей. Сразу воспользоваться Книгой она побоится, будет заметать следы, вероятно, спрячется где-нибудь в лесу, чтобы изучить рогоновский фолиант (который, кстати говоря, вполне может оказаться сборником магических ребусов, всё-таки на закате лет старый волшебник запросто мог впасть в маразм). Нет, в любом случае получалось, что фора у ведьмы более чем достаточная...
   - Ты, я вижу, уже проснулся? - в дверях стоял Золдан с посеребрённым Посохом Могущества в руке.
   Торой вскочил на ноги и церемонно поклонился, приветствуя учителя:
   - Здравствуй, чародей, пусть будет долгим твой век и, да приумножится Сила.
   - Спасибо, сын мой. - Золдан с видимым облегчением прислонил Посох к каминной полке. - Я приказал принести обед. В моей спальне есть подходящий хитон, ступай, переоденься, пусть слуги думают, что ты заезжий маг.
   Торой кивнул и скрылся в комнатах. Поплутав немного по покоям старого волшебника, он пришёл к выводу, что Золдан ловко расширил пространство при помощи магии. Такое количество просторных светлиц запросто мог вместить небольшой особняк, но уж никак не башня. Кабинет, библиотека, гостиная, зала для наблюдения за звёздами, комната для гостей, кладовая и, наконец, просторная спальня, где на огромном сундуке, и, правда, лежал свободный дорожный хитон.
   Низложенный волшебник с тоской посмотрел на серое неприметное одеяние. Когда-то он имел полное право носить такую одежду. Одежду, которая сразу позволяла оценить его статус. Что ни говори, а путешествовать в хитоне мага намного удобнее, чем в платье обычного странника, всё-таки у чародея куда как меньше шансов подвергнуться нападению разбойников или быть обманутым каким-нибудь пройдохой. Опять же, уважение, с которым относились к магам все, начиная от простого люда и заканчивая власть предержащими, неплохо согревало в пути.
   Пока Торой предавался ностальгии, в приёмной чародея хлопнула дверь - это вошла служанка, звеня подносом, заставленным яствами. Чувство голода пересилило в низложенном маге невесть откуда взявшиеся сантименты. Он поспешно облачился в просторные одежды, привычным, но уже несколько позабытым для себя движением расправил по плечам длинный капюшон, завязал на поясе шёлковый шнур и направился обратно в гостиную.
   Здесь произошли некоторые изменения - красивый овальный стол оказался перенесён к окну, по бокам возвышались глубокие кресла, в одном, отрешённо наблюдая за хлопотами миловидной служанки, сидел Золдан, второе пустовало в ожидании гостя.
   Торой занял пустующее место, краем глаза уловив на себе невеселый взгляд учителя и любопытный служанки. Девушка игриво улыбнулась молодому привлекательному волшебнику, но, не увидев в его глазах ответного огонька, поджала губы и, сделав почтительный книксен, оставила чародеев трапезничать.
   Золдан, на правах хозяина, наполнил игристым вином две больших чаши и сказал традиционный и, разумеется, пафосный тост:
   - За приумножение Силы.
   Торой кисло кивнул - ему-то приумножать было нечего. Однако молодой чародей залпом осушил бокал, пошарил глазами по столу, остановил выбор на жареном перепеле, и принялся неторопливо закусывать. Его учитель между тем крутил в руках чашу с вином и размышлял. Ученик бросал на него косые взгляды, но молчал, давая старшему время собраться с мыслями.
   - Мальчик мой, - наконец, начал королевский волшебник, - вчера при дворе состоялся торжественный приём - прибыла королева-мать и, надо сказать, привезла с собой тревожные вести.
   Торой посмотрел на наставника, вопросительно подняв бровь.
   - Говорят, - продолжил пожилой волшебник, - в кругах чернохитонщиков творится что-то странное. Вот уже месяц, как чернокнижники, ведьмаки и колдуны, будь они все неладны, по непонятным причинам начинают кучковаться, чего давненько уже не случалось. Мало того, прошёл слух, будто самые сильные из них, якобы движутся на Запад, в Атию. Королева обеспокоена, что данные известия вызовут роптание и панику в народе.
   Его ученик пожал плечами:
   - Пока ничего, действительно опасного, не происходит, дело дальше сплетен не зайдёт.
   Золдан покачал головой:
   - К сожалению, этот сброд явно что-то ищет. Судя по всему, речь идёт о каком-то утерянном чудодейственном предмете. Видимо, этот предмет особенно интересен чернокнижникам, поскольку они буквально роют землю носом.
   Ученик посмотрел на пожилого волшебника с интересом:
   - И что же, по-твоему, они могут искать, учитель?
   Наставник задумался и, наконец, нерешительно произнёс:
   - Из памятных мне версий, наиболее вероятна лишь одна - согласно предсказаниям Рогона, через три века после его смерти в мир должен придти наделённый огромной Силой маг. Этот маг уничтожит привычный уклад вещей, осквернив Магический Совет, введя в его ряды не только волшебников, но также ведьм, чернокнижников и колдунов. К сожалению, Рогон не уточнял последствий этих нововведений, как и точной даты рождения своего "преемника", поэтому мы ничего не знаем наверняка. В том числе и о последствиях можем лишь догадываться. Вполне вероятно, начнутся кровопролитные войны, и многие государства будут ввергнуты в хаос.
   Глаза Тороя наполнялись внезапным пониманием:
   - Так вот почему меня низложили?! Совет решил, что этим "преемником" стану я?! - и он побледнел от бессильной злобы.
   Старый чародей горько покачал головой:
   - Мальчик мой, ты сам подлил масла в огонь. Так что не ищи виноватых в твоей бестолковой участи.
   Пристыжённый ученик опустил глаза, но упрямо заспорил:
   - Если бы ты предупредил меня, тогда я не стал бы...
   Но тут терпение пожилого волшебника неожиданно иссякло, и он загремел на все покои:
   - Предупредить? Да что ты о себе возомнил?! Эгоист! Непримиримая гордыня - вот причина всех случившихся с тобой несчастий. И не смей, не смей обвинять в произошедшем других!
   Торой вскочил с кресла:
   - А, по-твоему, я не имел права на гордость? Да я был лучше всего твоего Совета вместе взятого и помноженного на... на...
   Золдан смерил ученика таким тяжёлым взглядом, что тот не посмел больше сказать ни слова, лишь, медленно опустился обратно в кресло, пунцовый от гнева и стыда одновременно. А королевский чародей нарочито неторопливо повёл речь дальше:
   - Торой, я люблю тебя, как сына. И дерзость твоя мне понятна. Мало того, признаюсь, мне всегда нравилось упрямство, а в особенности мужество, которое ты, судя по нынешнему разговору, утратил вместе с Силой. Увы, без своего могущества, мой мальчик, ты немногого стоишь. Вот, как этот Посох. - Чародей презрительно указал на свою посеребрённую клюку, стоящую возле камина. - В руках мага эта резная деревяшка - символ мастерства и заслуг, в руках обычного человека - всего лишь красивая палка.
   Старый маг горестно вздохнул и продолжил:
   - Кстати, ты не задумывался, почему никто из Магического Совета не стал на твою защиту? Кроме меня - твоего наставника - и моего друга эльфа? Да просто остальные тебя терпеть не могли, и вовсе не за Силу, а за непомерную спесь и заносчивость. Поэтому Совет расценил, что с подобным отношением к жизни, ты запросто можешь наломать таких дров, каких в своё время не наломал даже Рогон. Этим, правда, двигали высокие идеи, а вот ты мечтал и мечтаешь лишь об одном - потешить самолюбие.
   Ученик зло кусал губы, а на щеках у него по-прежнему полыхал румянец. Было видно, что молодой маг едва сдерживается от опрометчивой вспышки ярости. Однако наставник, словно не замечал этого и продолжал говорить, веско припечатывая каждое слово:
   - Но вот исчезла Сила и что осталось? Посредственный искатель приключений, не более того. Амбиции, конечно, не исчезли, да только воплотить их в жизнь, увы, нет возможности. Жаль, а ведь я, старый дурак, надеялся, что после обряда низложения ты станешь человечнее.
   Торой снова вскочил:
   - Я... Ты... Да если бы...
   - Сядь. - Приказал ему волшебник, обрывая поток незаконченных фраз и междометий.
   Наперснику пришлось повиноваться. Заскрипев зубами, он рухнул на прежнее место и уставился в стену.
   Зодан усмехнулся:
   - Вижу, тебя чрезвычайно занимает узор обоев, что ж, он, и правда, весьма затейлив...
   Старый маг покинул уютное кресло и направился в кабинет, так и не притронувшись к еде. Его ученик даже не повернул головы.
   В обидах и размышлениях Торой просидел до ночи. Пришла и ушла служанка. День угас, а королевский чародей не спешил выходить из своих покоев. Торой, как проклятый, ёрзал в кресле и боролся с собой. Он понимал, что должен извиниться перед учителем, потому что в конечном итоге Золдан был прав. Однако подняться и пойти в покои чародея не позволяла гордыня. С ней-то маг и бился до позднего вечера, забыв про Люцию, Книгу Рогона и всё остальное.
   Внутренняя борьба Тороя-чернокнижника и Тороя-человека продолжалась до тех пор, пока за стенами башни окончательно не сгустились сумерки. Только тогда низложенный маг одержал, наконец-то, победу над собственной обидчивостью и направился в покои наставника.

* * *

   Он вошёл в кабинет, освещая путь огарком свечи. Странно, но Золдан сидел за столом в кромешной темноте.
   - Учитель, прости меня. - Подал голос Торой.
   Но старый чародей молчал, утомлённо свесив голову на грудь, и с подчёркнутым равнодушием не обращал внимания на вошедшего. Ученик потоптался на пороге и, наконец, нерешительно двинулся к сидящему.
   - Учитель...
   Тишина.
   Торой приблизился к наставнику и примиряюще положил руку ему на плечо. К удивлению молодого мага плечо оказалось странно обмякшим. Пристроив на краю стола чудом найденный огарок (конечно, зачем Золдану свечи и канделябры, если он может сотворить волшебный огонь!), Торой осторожно убрал с лица волшебника пряди седых волос.
   Лицо королевского мага было спокойно как никогда, даже морщины на лбу разгладились.
   - Золдан? - Торой потряс наставника за плечо.
   Странно, но чародей, уже много лет безнадёжно страдающий бессонницей, не проснулся. Он не был мёртв - тишину нарушало едва слышное, посвистывающее старческое дыхание. Торой снова попытался растормошить спящего, но безрезультатно.
   - Что за ...? - с удивлением спросил молодой волшебник темноту комнаты. Ответа не последовало, только затрещал, грозя погаснуть, куцый огарок. Чародей-отступник задумался.
   Ерунда какая-то.
   Разумеется, у Золдана имелись недоброжелатели в магических кругах (причём большинство из них появились только благодаря "стараниям" Тороя). Но, навряд ли волшебники-злопыхатели стали бы выкидывать нечто подобное. Даже самому наивному обывателю понятно, что посягательство на члена Совета будет тщательно расследовано. Да, собственно, и Золдан не практикант-недоучка - такого врасплох не возьмёшь.
   Стало быть, в деле замешана не магия, а колдовство. Но чернохитонщикам-то что за корысть? Глупый вопрос. Да хотя бы просто так. Милое дело - извести королевского мага. Стоп! Одно дело извести - это как раз не вызывает вопросов, но усыпить?!
   Торой совсем уж озадачился, как вдруг на него снизошло озарение. Тишина. Гнетущая, подавляющая тишина. Чародей прислушался. Так и есть! Столица словно вымерла. Ни далёкого лая собак, ни скрипа экипажей, ни музыки из окон королевского дворца (а ведь приехала королева-мать и, значит, сегодня, согласно традиции - фейерверк и факельное шествие!). Волшебник подошёл к окну и окинул взглядом простирающийся внизу город - дворец сиял пёстрой иллюминацией, в домах горел свет, фонари исправно освещали пустые улицы, но ни экипажей, ни пешеходов. Вообще никого. Похоже, во всей столице не спал лишь Торой.
   Маг сел на подоконник и задумчиво посмотрел на потрескивающий из последних огарок. Кому и зачем понадобилось отдавать целый город во власть сна? И, самое главное, почему он - Торой - не заснул вместе с остальными? Вопросов было слишком много, ответов - ни одного, поэтому ученик королевского волшебника решил не терзаться пустыми размышлениями. Чернокнижники и ведьмы стекаются на запад, уж не с этими ли событиями связан крепкий сон мирарцев? И, не пора ли Торою двинуть вслед за остальными? Что же творится в этой Атии, если стало возможным такое наглое колдовство?
   Но ведь есть ещё и Люция, которая где-то прячется вместе с Книгой! Собственно, в нынешней ситуации ведьму без помощи магии не найти. НИ-КОГ-ДА. Следовательно, нужно поддаться общему волнению и идти на запад. Может, и колдуночка направится туда же?
   На душе стало тоскливо от осознания собственной уязвимости. Однако времени на то, чтобы предаваться бесцельным сожалениям не оставалось - свеча догорала. Вот, огонёк несколько раз мигнул, зашипел и погас.
   Уже в потёмках ученик поднял наставника со стула и, осторожно ступая в темноте, отнёс его в спальню. Пусть уж старый волшебник почивает в кровати. Всё-таки спать сидя в его-то возрасте чревато последствиями - либо поясничная немочь разобьёт, либо ещё какая стариковская болячка прилипнет. Золдан, конечно, маг и сможет себя подлечить, но...
   На самом деле Торой просто чувствовал себя виноватым перед учителем - ни извиниться толком, ни поговорить с ним, ни, тем паче, отблагодарить за помощь, так и не успел, а потому, перед тем как уйти, хотелось сделать хоть что-то доброе.
   Из башни волшебник спустился в дрожащую факельными огнями ночь. Стражники крепко дрыхли прямо на земле. Видел бы это горластый начальник караула... Впрочем, он и сам сейчас храпит не хуже подчинённых. Торой невесело усмехнулся и склонился над спящими. Вытащил из-за пояса мирно посапывающего военного кинжал, взвесил оружие на ладони, удовлетворённо хмыкнул - не слишком лёгкое, хорошо сбалансированное. Подойдёт.
   Пустую площадь ученик Золдана миновал без приключений, пересёк кленовую аллею, невозбранно вышел к Каналу и по широкому арочному мосту покинул Дворцовую часть города.
   Что теперь? Тащиться в Атию на своих двоих - идея наиглупейшая, значит, следует найти какую никакую лошадёнку. Может, хоть скотина в этом городе не спит. Ну и, наконец, необходимо заглянуть в заведение мадам Клотильды - там у волшебника оставалось нечто такое, что никак нельзя было бросить.
   Когда ноги вынесли мага к Площади Трёх Фонтанов, он изумлённо замер. Каменные лилии бледными пятнами выделялись на фоне чернильной тьмы - все фонари оказались погашены. Странно. Стихло едва слышное эхо шагов, волшебник прислушался, но покой спящих улиц нарушал только шелест ветра.
   Что за нелепица? Вся столица освещена, кроме небольшого пятачка, но какого! Мраморные фонтаны - главная достопримечательность здешней части Мирара, иллюминацию тут зажигают, едва начинают сгущаться сумерки. Если же учесть, что город заснул, когда окончательно стемнело, то получается, фонари здесь погасили, причём не так уж давно. И наверняка тушить огни на спящей Площади пришлось нескольким людям - фонарных столбов не меньше двадцати - в одиночку долго провозишься.
   В контексте известных событий, поводов заинтересоваться странными злоумышленниками у Тороя было достаточно. Тем более, сразу понятно - тут потрудился кто-то ловкий. Причём этот кто-то, зная, что Мирар скован чародейным сном, предпочёл не принимать на веру силу заклинания. Стало быть, действовали не профаны и уж точно не колдуны. Но что нужно неизвестным умельцам тёмных дел здесь, на Фонтанной Площади? Ну, не лилии же они собрались похитить!
   Волшебник напряжённо прислушивался. И несколько мгновений спустя был вознаграждён - слабое дуновение ветерка принесло едва уловимый топот ног. Вот мимо Городских Часов промелькнула тень. Раздался тонкий свист, похожий на щебет ночной птицы, а затем всё стихло.
   Ещё некоторое время ученик королевского чародея оставался в своём укрытии, наконец, удостоверившись, что на Площади царит полная, ничем и никем не нарушаемая тишина, вышел из переулка. Сталкиваться с неизвестными преступниками, которые так слаженно обтяпали своё дельце, не хотелось. Из оружия-то у Тороя был только кинжал - не повоюешь.
   Под покровом темноты маг бесшумно двинулся к башне с Часами. Можно было, конечно, развернуться и драпануть туда, откуда пришёл, но кем-кем, а трусом Торой не был. Ну и, коль он единственный из всех обитателей Мирара до сих пор бодрствовал (кстати, почему?), то и вовсе незазорно сунуть нос не в своё дело.
   В несколько шагов Торой достиг подножия Часовой Башни. Постоял в нерешительности. Здесь было также тихо, как в переулке. Что дальше-то? Незнакомец, вроде, выбежал откуда-то справа... Что ж, значит направо. Из сумрака вынырнули очертания каменного дома со стеклянной витриной на фасаде - какой-то магазин. Может, булочная?
   Он заглянул внутрь и чуть не вскрикнул - навстречу из сумрака выплыло бледное лицо, обрамлённое складками капюшона. К счастью, нервы у мага были крепкими, да к тому же и лицо, столь неожиданно появившееся из темноты, оказалось его собственным - за стеклянной витриной стояли зеркала.
   Торой хотел уж красться дальше, но в это самое время дверь магазинчика бесшумно качнулась на хорошо смазанных петлях. Хм... Флуаронис, конечно, королевство тихое и спокойное, но двери на ночь здесь всё-таки запирают. А тут, в зеркальной лавке, хозяин как будто не боялся ни воров, ни лихих людей.
   Что ж, раз открыто - грех не войти. И маг проскользнул внутрь, притворив за собой дверь. Темнота тускло мерцала зеркалами всех форм и размеров. Вторженец медленно обходил творения мирарского умельца - лишь бы не напороться в темноте на какое-нибудь трюмо или ширму. За крадущимся чародеем неотступно следовало отражение, то появляясь, то пропадая в сумеречных зеркалах. Со всем возможным хладнокровием игнорируя своего зеркального двойника, Торой миновал выставочный зал магазинчика и, наконец, увидел дверь во внутренние комнаты дома. Волшебник без колебаний толкнул створку и зажмурился - таким ослепительным после долгого блуждания впотьмах показался свет двух масляных ламп.
   Покойчик, в котором очутился незваный гость, был гостиной. Однако сейчас комната имела совершенно бесприютный вид - тут и там в беспорядке разбросаны самые неожиданные вещи: бельё, одежда, разорванные книги, под ногами хрустели осколки разбитого зеркала, несколько стульев валялись сломанными, словно кто-то в ярости разбил их об пол. Даже обивку небольшой кушетки, и ту неизвестные злодеи вспороли безо всякой жалости - наружу сиротливо торчали пружины и клочья соломы. А в центре комнаты, безвольно раскинув руки, лежал мастер-зеркальщик. Пятно крови растеклось по половицам. Плохо дело - кровь совсем чёрная, стало быть, пырнули точнёхонько в печень.
   Однако старик был ещё жив и, увидев стоящего на пороге незнакомца, умиротворённо улыбнулся. Кровь из раны уже сочилась медленно, словно нехотя, было ясно - жить несчастному осталось считанные минуты.
   Торой склонился над страдальцем - тот беззвучно открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать. Наконец, собрав остатки сил, мирарец забормотал:
   - Зеркало... забрали... У Клотильды... взял... в раму вставить ... Красивую сделал... резную... А... эти... забрали...
   Поняв, что старик бредит, волшебник осторожно похлопал его по щеке:
   - Кто? Кто "эти"?
   Во взгляде мастера, подёрнутом пеленой боли, появилось некое подобие осмысленности:
   - Я - Баруз... Кто... ты? Как... вошёл?
   Незваный гость терпеливо, с расстановкой, повторил свой вопрос, давая краткое пояснение произошедшим событиям:
   - Баруз, на тебя напали какие-то люди и забрали зеркало. Кто они были?
   Торой подумал, что ответа не последует - зеркальщик уже отходил, черты лица истончались и заострялись, однако старик мотнул головой:
   - Не... люди...
   - Не люди? Эльфы?
   Совершенно огорошенный, маг застыл с вытянутым лицом. Бред! Эльфы и нож под рёбра? Фи... Бессмертные эстеты нашли бы куда более изящный и менее болезненный способ отобрать жизнь. Например, мгновенный яд. Или, в худшем случае, стрелу с красивым опереньем. Вообще, чушь какая-то получается - неужто целый город усыпили, чтобы зеркало украсть?
   - Не может быть... - пробормотал Торой.
   Несчастный зеркальщик, каким-то чудом ещё державшийся, пробормотал, едва слышно выплёвывая слова:
   - Не эльфы... Кхалаи... И... ведьма. - На последнем слове силы покинули мастера, он запнулся, слабо и прерывисто дыша.
   Смотреть на то, как старик умирает, было больно - сколько могучей воли жило в этом человеке, как стоически держался он у страшной черты между мирами! Молодой волшебник сжал холодеющую ладонь Баруза - всё-таки легче умирать, когда рядом есть хоть кто-то сопереживающий. Увы, ничем иным помочь зеркальщику было нельзя.
   Старый мастер слабо ответил на пожатие, призывая собеседника наклониться ниже. Торой опустил голову едва ли не к самым губам - от сказанного Барузом могло зависеть очень многое.
   - Ведьма... сказала... зеркало... волшебное. - Старик едва двигал коснеющим языком, силы покидали его. - Время уходит... Вот.
   Остывающей рукой Баруз неуклюже пошарил у пояса, извлёк откуда-то карманные часы и с неожиданной силой притянул к себе Тороя:
   - Следи... за временем.
   Зеркальщик вложил в ладонь мага часы:
   - Моя семья... в соседнем... переулке... Кхалаи... убьют...
   Старик запнулся и, хотя глаза уже совершенно остекленели, губы настойчиво пытались выговорить последнюю просьбу. Наконец, хватка морщинистых рук, вцепившихся в волшебника, ослабла - несчастный Баруз обмяк, на восковом лице замерло выраженье мольбы и страданья.
   Торой в мрачной задумчивости смотрел на старого мастера. Ну и ночь выдалась в Мираре! Полнейший сумбур - всеобщий сон, какое-то зеркало, Клотильда, кхалаи (откуда они только здесь взялись), ведьма...
   ВЕДЬМА!
   Баруз сказал, кхалаев привела ведьма!
   Чародей застонал. Неужели? Девушка с наивными зелёно-голубыми глазами оказалась столь расчётливой интриганкой, столь беспринципной, что не погнушалась убийством старика, наняв себе в соратники человекообразных рептилий?
   Сидящего на полу мужчину передёрнуло. Кхалаи - народ малочисленный и очень мерзкий на вид. Но, конечно, люди, эльфы и гномы терпеть их не могут вовсе не за малоэстетичную внешность. Разумных существ, вне зависимости от их роста, формы ушей или продолжительности жизни кхалаи отвратили от себя, прежде всего, извращёнными ценностями. Жестокость рептилии почитали за высшее достоинство. В сочетании же с изощрённым интеллектом, страстью к деньгам и постоянной готовностью быть убитым более сильным, это качество превращало кхалаев в первосортных убийц.
   Ещё из уроков и наставлений Золдана Торой помнил - чешуйчатые крайне опасны. Никто не умеет пытать и загонять жертву лучше, никто не сможет чище провернуть заказное убийство. Да, эти рептилии - та ещё дрянь...
   Маг поднялся на ноги и с сомнением посмотрел на часы, которые отдал ему Баруз. Часы оказались простенькими, без узоров на крышке, без памятных гравировок - обычная вещица, удел которой не вызывать восхищение, а всего-навсего отсчитывать и показывать время.
   Кстати, о времени, Торой откинул крышку и посмотрел на циферблат - секундная стрелка судорожно дёрнулась и застыла. Судя по всему навсегда. Чародей хмыкнул и безразлично убрал часы в карман хитона. От сломанного механизма толку не будет, но и выбрасывать до поры до времени подарок зеркальщика не стоит. Там, где замешана магия, ни одна попавшая в руки вещица не бывает случайной.
   Обойдя покойника, Торой прихватил с комода чадящую масляную лампу и двинулся вглубь дома. Раз уж объявились кхалаи, следовало вооружиться получше, кинжальчиком-то не намашешься. Да и, случись что, маловато окажется одного кинжальчика.
   Ходить по дому, в котором только что умер человек, времяпрепровождение не из приятных, но волшебник, некогда промышлявший чернокнижием и некромантией, не относился к числу нервных особ. Торой быстро отыскал кухню, где, конечно же, нашёлся обязательный атрибут всякого рачительного хозяина - отменный мясницкий тесак. Торой спрятал грозное оружие в широком рукаве хитона. Впрочем, спрятал не то слово, взял на изготовку, слегка прикрыв тканью.
   Возвращаться прежним путём не имело смысла, поэтому волшебник бесшумно открыл окно и сиганул через подоконник. Неудачно приземлился в рыхлую землю клумбы, едва не вывихнул лодыжку, тихо выругался и прислушался к ночным звукам. Где-то плакал ребёнок. Значит, не все мирарцы околдованы сном? Поглядим...
   Покрепче перехватив нож, маг двинулся туда, откуда доносились рыданья.

* * *

   Люция с еле сдерживаемыми слезами смотрела на Книгу.
   Медная застёжка расстегнулась с лёгким щелчком, и испещрённые записями страницы замелькали перед глазами. Она знала эти Руны. Она умела их читать. И читала. Но разбитые безо всякой системы на слоги, даже будучи произнесёнными вслух, они не явили чуда. Видимо, коварный Рогон создал какую-то заковыку, но малограмотная ведьма не понимала, в чём подвох. Ни ключа к шифру, ни схем, ничего она не нашла на страницах, кроме беспорядочно раскиданных рунных знаков! Да и эти уродские закорючки были иногда выписаны неправильно - поди, пойми, как читать! Кусая губы, еле сдерживая желание изорвать дрянную книжонку в клочья, Люция металась по комнате. Что же делать? Что?!
   Колдунья вновь взяла фолиант в руки, пролистала, посмотрела страницы на свет. Злые слёзы катились по щекам. Дура, набитая дура, Силы у неё так и не прибавилось, зато теперь по следу мчится разъярённый маг, который только и жаждет, что стереть бестолковую деревенскую ведьму в порошок.
   Наконец, вспомнив расхожую присказку о том, что утро вечера мудренее, девчонка со вздохом спрятала Книгу под подушку и бездельно села на кровати. Спать не хотелось, но масляную лампу ведьма погасила - чего жечь, коли нужды нет? В окно, сквозь кусты шиповника пробивался свет фонарей. Тени листьев плясали на потолке причудливый танец, а Люции казалось - корчат ехидные рожи. Может, надеть сорочку да и лечь? Впрочем, чего бока зря наминать?
   - Лю! - дверь распахнулась, на пороге возник Эйлан - заспанный, кое-как одетый. - Мне приснился плохой сон...
   Мальчик забрался на кровать к няньке, прижался всем телом и, щекоча девушке подбородок взлохмаченной льняной макушкой, попросил:
   - Расскажи сказку.
   Колдунье стало тепло и уютно - всё-таки это славно, когда в тебе нуждаются. Не гляди, что с юным подопечным познакомились меньше суток назад, зато уже подружились. Семилетний мальчишка, в глазах которого плескалась тёмная зелень и отсветы уличных фонарей, смотрел на едва знакомую незнакомку и уже за что-то её любил, даже называл по-своему, на ребячий лад.
   - Ну что ж... - Люция улыбнулась и таинственным голосом начала, - давным-давно, в маленьком королевстве, далеко отсюда...
   И, хотя волшебная история певуче текла в темноту, мыслями ведьма была дальше любого далекого королевства. Всё же ей повезло наняться в работницы именно в семью Дижан. Здесь жили дружно и без злости, так что юная нянька уже чувствовала себя чуть ли не родственницей ласковой Фриде и её любопытному ясноглазому сынишке со звучным именем Эйлан. Хозяина дома - молчаливого Ацхея - ведьма видела лишь мельком, он весь день пропадал в мастерской. Да, дружная семья обеспечила бесприютной беглянке надёжную гавань. Хоть и не повезло с Книгой, так, может, Торой не найдёт. А если и найдёт, вдруг удастся откупиться от него Рогоновским сочинением? Пускай сам мучается над корявыми письменами.
   За окнами стало совсем тихо. Столица спала. Спал на плече у няньки затихший Эйлан, задремала и Люция, которой даже во сне мерещился крадущийся по её следу волшебник - будто бы ходил, проклятый по второму этажу дома Дижан, чуть слышно скрипел половицами...
   Нет, не сон! Ведьма распахнула глаза. Острый слух снова уловил негромкий скрип и совсем уж тихий (обычному человеку нипочём не услышать) шипящий звук.
   Девушка села на кровати, стараясь не разбудить посапывающего ребёнка.
   Звук не повторился, но чувство приближающейся опасности сдавило грудь. Люция тряхнула головой и потёрла лицо. Что за бред? Кому здесь шипеть тем более с таким противным прихлюпываньем? Может, приснилось? Однако чутье подсказывало - в стенах дома притаилась опасность. Да, да, определённо, здесь витал новый, весьма неприятный запах.
   Шорох, раздавшийся прямо над головой, заставил напрягшуюся колдунью вздрогнуть. В спальне хозяев кто-то ходил. Причём ходил намеренно тихо. Люция устало потёрла виски. Конечно, ходил. В конце концов, это могла быть Фрида, это мог быть и Ацхей. Но тогда откуда этот чужой запах? Его точно не было раньше! А чутьё лесную колдунью ещё никогда не подводило.
   Благие увещевания самой себя стали напрасными, когда с лестницы донеслись быстрые скользящие шаги. В семье Дижан так никто не ходил. Да и вообще - люди так не ходят! Это точно не Торой.
   Колдунья затряслась от накатившего ужаса. Действовать следовало быстро. Свободной рукой Люция выудила Книгу и спрятала её в карман передника. Стараясь не шуметь вытащила из-под кровати узелок с вещами, благо, хватило ума не перекладывать их в комод. Чутьё не подвело - ведьма, как знала, что придётся бежать из этого дома, сломя голову. Последним девушка извлекла завёрнутый в простыню меч.
   Итак, пока всё шло удачно - ни одна половица под ногами не скрипнула. Люция потянулась было к окну, чтобы отрыть створки и подготовить путь к отступлению, но тут из кухни донеслись всё те же скользящие шаги.
   Колдунья кинулась к кровати, схватила в одну руку узелок с пожитками и тяжёлый меч, а другой рывком поставила на ноги Эйлана. Мальчик распахнул глаза, но вскрикнуть не успел - сильная ладонь зажала рот. Девушка медленно пятилась к окну, одной рукой она прижимала к себе дрожащего от страха ребёнка, другой (с узелком и мечом) пыталась нащупать подоконник. Перепуганный, ничего не понимающий Эйлан не пытался вырваться, лишь бессильно повис на руке колдуньи.
   Вот дверь в комнатушку домработницы медленно отворилась. Существо, возникшее на пороге и зорко оглядывающее коморку, повергло юную ведьму в такой ступор, что она, бормотавшая заклинание невидимости, едва не сбилась.
   Стоящая в дверях тварь напоминала человека лишь силуэтом, вместо кожи тело неведомого монстра покрывала грязно-бурая короста. А из одежды была только набедренная повязка, к поясу которой крепились несколько ножен разной формы и величины. Один из ножей (очень острый и длинный) сейчас весьма зловеще посверкивал в узловатой уродливой руке. Ведьма затряслась. Окажись в дверях обычный человек - пусть даже и вооружённый до зубов - он напугал бы девушку куда меньше, чем этот отвратительный монстр. Что уж и говорить, лесная отшельница за всю свою жизнь ни разу не видела даже эльфа и гнома, не то что этакую страсть. В едином порыве подкатывающей к горлу тошноты колдунка разглядела на голом черепе чудища высокий перепончатый гребень, похожий на плавник карася. Гребень, то воинственно топорщился, то вновь складывался, словно трепетал в предвкушении схватки. Девчонку замутило.
   Эйлан же, увидев непонятное существо, вжался в нянькины юбки, не понимая, отчего тварь с огромным ножом до сих пор не замечает ни его, ни Люцию.
   Ящер между тем подошёл к комоду и зажёг лампу. Ведьма с ужасом увидела, что короста на теле монстра была ни чем иным как слоями неровной, топорщащейся во все стороны мелкой чешуи. Чудовище усмехнулось безгубым ртом и оглядело коморку - гребень, опускающийся до самой поясницы, продолжал тревожно трепетать. Жёлтые глаза придирчиво изучали каждый предмет, находящийся в комнатушке. Ведьма с отвращением увидела, что продолговатые зрачки пульсируют точно в такт омерзительному "плавнику". Тем временем монстр припал на колени и заглянул под кровать. Видимо он всё же надеялся увидеть там распростёртую домработницу. Но под кроватью было пусто.
   - Шии-са хетте? - прошепелявило от двери.
   Колдунка испуганно вскинула глаза - на пороге стоял ещё один ночной гость, тоже ящер, только повыше, да пошире в плечах.
   Обыскивающий коморку напарник в ответ зашипел на том же незнакомом языке. Рептилии обменялись несколькими свистящими репликами, а потом вновь вошедший кривя уродливую морду яростно застрекотал - подрагивающий кривой палец с чёрным изогнутым когтем указал на размазанную по полу тень. Прямо под окном в свете масляной лампы дрожал предательский силуэт женщины и ребёнка.
   - Фетьма! - на этот раз понятной Люции речью Королевства прошипело чудовище и замахнулось ножом на безликую пустоту. В тот же миг рассекреченная колдунья возникла из пустоты. Хищно ухмыльнувшись, девушка метнула к ногам стоящего поближе ящера простыню, под которой прятала Тороев меч. Уверенный пасс рукой и человекоподобная тварь взвыла, обхваченная за ноги жадно раскрывшимися порами Ведьминого Гриба.
   Пискнул и метнулся за спину Люции Эйлан. Колдунья неловко подняла перед собой меч и взмахнула им, словно дубиной.
   - Тура, полоши мещь. Оттай мальщика, отпущу... - прошепелявил с порога ящер.
   Нашёл остолопку. Уж понятно, что из этого дома ни няньке, ни её подопечному не позволят уйти живыми. Очередной нелепый взмах мечом сбил на пол масляную лампу. Светильник упал рядом с чавкающим и дрожащим Грибом, который с аппетитом закусывал соками жертвы. Горячее масло разлилось по пёстрому коврику.
   Выкрикнув несколько гортанных ни на что не похожих фраз, Люция отступила от масляной лужи на полшага. Послушный древнему ведьминскому Призыву огонь вспыхнул с неожиданной силой - между колдункой и её врагом взвилась стена пламени. Зашипел, тошнотворно подрагивая в огне колдовской Гриб, почти поглотивший свою жертву, издал противный змеиный присвист ящер, вознамерившийся шагнуть через завесу полымя.
   - Не подходи, убью! - крикнула колдунья и снова неумело рассекла воздух слишком тяжёлым для неё мечом.
   О Силы Древнего Леса! От страха у юной ведьмочки вылетели из головы даже те скудные знания, которые там до сей поры гнездились. Словно поняв это, жуткий ящер довольно прошепелявил:
   - Ты не снаешь польше саклинаний, - и ехидно подытожил. - Тура...
   Люция и впрямь чувствовала себя дурой, да и Силы были на исходе. Но тут в мозгу девушки вспыхнула ужасающая догадка - ящер-то не спешит нападать, стало быть, нарочно заговаривает зубы. От осознания неминучей смерти к незадачливой ведьме неожиданно вернулась память и услужливо предложила, хотя и не самое лучшее заклинание, зато состоящее лишь из одного слова:
   - ПУСТИ!!!
   Это слово и проорала Люция (как будто в таком деле как колдовство, громкость что-то решает), повернувшись к окну. Половицы под ногами дрогнули, дом застонал, и стена вместе с окном раскололась от угла до угла. Осколки стекла, камня, расщеплённые доски подоконника брызнули во все стороны. Один из обломков угодил ведьме в плечо, другой едва не убил Эйлана. И только сноровистый ящер ловко присел, схоронившись за комодом.
   Пользуясь тем, что противник на время выбыл из игры, ведьма и ребёнок по обломкам прорвались на улицу. Но радость была преждевременной, ибо через миг что-то со свистом пронеслось над ухом Люции и вонзилось в ствол огромной липы - метательный нож вошёл в древесину, будто в сдобную булку.
   Эйлан мёртвой хваткой держался за складки нянькиного платья и беззвучно открывал рот, не в силах даже застонать. А в разрушенный проём, ничуть не страшась языков пламени, следом за беглецами выпрыгнул ощерившийся гребнем преследователь.
   - Не подходи!!! - с истеричными нотками в голосе завизжала Люция и снова неуклюже замахнулась мечом. - Люди!!!
   Рептилия остановилась напротив жертвы, наслаждаясь её беспомощностью. Вот безгубый рот скривился в ухмылке, а потом монстр медленно двинулся на парализованную страхом девушку. Он неторопливо заходил справа, прикидывая на глаз расстояние до жертвы. Чудовище совершенно не боялось угодить под неповоротливое бестолковое оружие. Тихо стрекотал воинственно складываясь и раскладываясь гребень. Слева, из-за угла дома, вынырнул ещё один ящер и плотоядно зашипел, перебирая в когтистых пальцах метательные лезвия. Сталь посверкивала в отблесках пламени и выглядела в высшей степени опасно, хотя размером ножи были всего с указательный палец.
   "Ну, всё, отколдовалась...". На ведьму накатило тупое безразличие. За спиной поскуливал осиротевший Эйлан. В том, что мальчик теперь сирота, сомневаться не приходилось. Раз уж чудища рыскали наверху, значит, в живых там никого.
   На этот раз Люция не услышала свиста, но бедро неожиданно полоснуло болью - одно из лезвий, брошенное неуловимым для глаза движением, глубоко вошло в плоть. Девчонка охнула, дико озираясь, то на одного подступающего врага, то на другого. В запасе не осталось спасительных словоречий - она была обычной деревенской колдуньей и самое страшное, что могла сотворить - Ведьмин Гриб, жертвой которого так удачно пал один из ящеров. Боевых заклинаний Люция не знала.
   Девушка, по-прежнему пятилась от нападающих, рассудив, что опасность лучше встречать лицом к лицу, чем подставлять ей беззащитную спину. Ведьма крепко сжимала меч, хотя ушибленное плечо онемело, а раненное бедро грызла жгучая злая боль. Беспорядочные взмахи становились с каждым разом всё слабее. Ладони вспотели от страха, дыхание сбилось, а ужасная мысль о завершённости собственного бытия уже начинала казаться заманчивой.
   - Не подходите! - в последний раз прохрипела ведьма.
   И монстры послушались. Во всяком случае, оба замерли в трёх шагах от затравленной жертвы. А потом один из нападавших скосил правый глаз в сторону. Зрелище это оказалось совершенно отвратительным - левый-то глаз по-прежнему внимательно глядел на колдунью.
   - Хесхе шай, - прошепелявил ящер на своём тарабарском языке.
   Тот же час вторая рептилия отстала на шаг и повернулась в сторону развалин, прикрывая тыл вожаку. Чудища медленно, спина к спине, надвигались на обезумевших жертв и в то же время, словно готовились отражать неожиданое нападение. В свете пламени Люция увидела, как из безгубого рта нападавшего стремительно вырвался длинный раздвоенный язык, скользнул по воздуху и снова пропал в отвратительной пасти:
   - Се шои нэ, - подытожил вожак, - феххо.
   Гребень на голове второго ящера воинственно раскрылся и рептилия, приготовив метательные ножи, уставилась в противоположную сторону. Люция судорожно сглотнула.
   В следующий момент из-за фасада разрушенного дома, не таясь, вышел высокий мужчина в сером хитоне мага. Складки капюшона скрывали лицо. Новоприбывший примиряюще вскинул пустые руки и сказал, обращаясь к одному из существ:
   - Отдайте мне ведьму.
   У девушки подкосились ноги. Она узнала этот голос. Ещё бы, она хорошо его запомнила, всего несколько дней назад его обладатель советовал ей спешно покинуть город. Реакция же чешуйчатых монстров оказалась более чем странной. Они не сделали ни малейшей попытки напасть на волшебника.
   - Защем? - только полюбопытствовал старший из ящеров. - Защем тепе фетьма?
   - Задолжала. Отдайте, и я уйду, не причинив вам вреда.
   Рептилии обменялись косыми взглядами. Вожак, продолжая отвратительно коверкать слова, ответил:
   - Нам нушен мальщик.
   - Забирайте, - щедро предложил Торой. - Мне в нём никакой надобности.
   Люция бросала затравленные взгляды то на ящеров, то на мага. Первые были так поглощены торгом и столь уверены в никчёмности жертв, что заметно ослабили бдительность. Предмет грядущего обмена - Эйлан - тихо всхлипывал, хватаясь за колдунью.
   "Ну же, не стой, как колода!" - Гаркнул дремавший до сей поры внутренний голос, и ведьма изо всей силы замахнулась мечом.
   На миг девушке показалось, будто она вот-вот нелепо опрокинется на спину вместе с бесполезным оружием, но в следующее мгновенье сияющая сталь со свистом рассекла воздух и опустилась на утратившего бдительность ящера. Клинок скрежетнул, прорубая чешую, и вошёл в тело рептилии как раз между шеей и ключицей. Люции показалось, будто она хватанула топором по огромному куску мяса. Вот только мясо не падает перед тобой, сотрясаясь в предсмертных конвульсиях, издавая клокочущие звуки и цепляясь когтями за камни мостовой. Девушка выпустила рукоять застрявшего меча и отпрянула от своей жертвы. Перед глазами всё поплыло, внутренности скрутило, и колдунка повалилась на колени, с радостью отпуская на волю содержимое желудка. Окончание схватки она пропустила и, по счастью, не увидела, как Торой срезал последнему чешуйчатому монстру растопыренный гребень. Сверкнула в свете пламени тусклая сталь тесака, разорванным ожерельем брызнули капли крови, и ящер упал на гладкие камни. Пару раз его тело дёрнулось в судороге, а потом затихло.
   Мир для Люции снова обрёл краски лишь тогда, когда к ней подскочил разъярённый волшебник. К сожалению, вновь обретённые краски опять были красками боли. Обозлённый чародей намотал на кулак косу ведьмы и так резко дёрнул, что у девушки чуть не оторвалась голова (коса-то держалась на совесть).
   - Полегчало? - зарычал над ухом неузнаваемый голос.
   Люция только что распрощавшаяся с дремавшим в желудке ужином, повалилась, как тюк. Мучительная слабость вытеснила страх, руки и ноги мелко дрожали.
   - Полегчало, спрашиваю? - рявкнул прямо в ухо маг.
   Ведьма обессилено кивнула.
   - Что, не совладала со зверушками? - тут же осведомился он.
   Торжествуя победу, Торой совсем позабыл о том, что ведьма уже, наверное, прочла Книгу Рогона и стала сильнее. Впрочем, вид у неё сейчас был настолько жалкий, что мысли об опасности отпали сами собой.
   - С к-какими з-зверушками? - заикаясь, переспросила девушка.
   - Вот с этими. - Торой пнул безжизненное тело поверженного врага.
   - Я их вп-первые в-вижу. - Еле успела проговорить Люция, прежде чем очередной приступ рвоты снова согнул её пополам.
   Наконец, отдышавшись, ведьма вытерла ладонью губы и просипела, брезгливо скривившемуся магу:
   - Чт-то с м-мальчиком? - Это было сказано совершенно незнакомым, чужим голосом. А в следующее мгновенье щербатая мостовая стремительно полетела навстречу колдунье.

* * *

   Если вы лежите себе смирно без сознания и вдруг на лицо вам выливаются несколько пригоршней воды (пускай даже тёплой), первая реакция - схватить ртом побольше воздуха и сесть. Так Люция и поступила. Тело отозвалось болью, но девушка её проигнорировала. Жалко моргая, ведьма огляделась. Огни уличных фонарей колебались на волнах Канала, пологие выложенные камнем берега были безлюдны. И только здесь, под широким мостом помимо неё, Тороя и Эйлана находилось ещё несколько человек. Одетые в лохмотья нищие крепко спали под сваями.
   - Очнулась? - осведомился Торой. - Эйлан мне уже рассказал, кто ты такая. Стало быть, кхалаев не нанимала...
   Ведьма отчаянно замотала головой.
   - Нет! Мы спали, когда я проснулась от шороха, там наверху... - колдунья поёжилась, вспоминая пережитый ужас и притянула к себе бледного мальчика. Эйлан прижался к девушке.
   - Где Книга? - без перехода спросил Торой.
   - Вот. - Люция порылась в кармашке передника и достала древний фолиант.
   Торой принял реликвию. Окинул жадным взором, заглянул в тусклое зеркальце, покачал головой и лишь после этого, с трудом оторвавшись, спросил с подозрением:
   - Чего это так легко отдаёшь?
   Девчонка махнула рукой:
   - От неё мало проку. А как ты здесь оказался? Меня искал? - ведьма только теперь поняла, что маг появился там, где его меньше всего ждали.
   Торой, продолжая любовно щупать переплёт фолианта, отмахнулся:
   - Тебя, тебя. - И уклончиво добавил, - у волшебников свои методы.
   Наконец, с трудом пересилив искушение открыть Книгу, он спрятал реликвию в карман хитона, и только после этого вновь посмотрел на собеседницу:
   - Не те вопросы задаёшь, барышня. - Изрёк волшебник. - Ты бы лучше поинтересовалась, почему на твои вопли и весь этот тарарам никто не вышел.
   - А почему? - прилежно спросила ведьма.
   - Да потому, что спят все. - Зло бросил маг.
   Люция пожала плечами - понятное дело, спят, ночь ведь. Но волшебник уточнил:
   - Только сон уж больно странен - не добудишься. Не спим только мы втроём. Так что сейчас можем весь Мирар перевернуть вверх тормашками, зайти в любой дом, даже во дворец, и никто не остановит.
   Люция смотрела с отвисшей челюстью:
   - Да ладно! На это ни один маг не способен.
   Торой усмехнулся:
   - Маги на колдовство не способны вообще. Так что, нынешняя напасть, наверняка, дело рук ведьмы. Чувствуешь, какая погода?
   Девушка кивнула. Жара и правда, стояла невыносимая, даже здесь, возле воды и глубокой ночью. Зной давил, словно каменная плита.
   - Могу поспорить, - спокойно продолжил Торой, - завтра похолодает.
   Люция с сомнением посмотрела на него и спросила:
   - Ну, а мы чего ж не спим, как все добрые люди?
   Торой беззаботно пожал плечами:
   - Не знаю. Возможно, на меня чары не подействовали, поскольку я ещё не полностью оправился от яда твоего Гриба. Ты, скорее всего, выстояла потому, что сама ведьма. А мальчик... посмотри на него, он уже спит.
   Колдунья признала:
   - Наверное, ты прав. Ладно, Книгу я отдала, так что, надеюсь, больше не увидимся.
   Маг покачал головой и сказал, как об уже решённом:
   - Пойдёшь со мной. И мальчик тоже.
   - Чего-о-о?! - Люция даже попыталась подняться, однако боль впилась в бедро словно злобный хорёк. Странно, ведьма лишь теперь вспомнила о ране. - Зачем нам идти с тобой?
   Невозмутимый Торой начал объяснять:
   - Тому есть несколько причин. Первая - кхалаям был нужен Эйлан, нужен настолько, что они согласились отдать мне тебя, лишь бы забрать ребёнка. Второе - кхалаи зачем-то убили всю семью мальчика, что заставляет глубоко задуматься. И третье - кхалаи и какая-то неизвестная нам ведьма украли у Эйланова деда зеркало, которое принадлежало Клотильде - хозяйке "Перевёрнутой подковы". Причём, для того, чтобы обтяпать своё дельце, ведьма не погнушалась нанять рептилий и употребить колдовство, от которого заснул целый город. Поэтому ты и мальчик пойдёте со мной. Мы сейчас добредём до "Подковы" и попытаемся на месте выяснить, что за таинственное зеркало так понадобилось колдунье. Сдаётся мне, в скором времени нас ждут глобальные катаклизмы.
   - Пожалуйста, остановись, - взмолилась Люция, - разреши мне уйти, я не хочу никаких какатлизмов...
   - Катаклизмов, - невозмутимо поправил волшебник.
   - Да какая разница! Не хочу я ка-так-лизмов, - по слогам выговорила ведьма, - плевать мне на Клотильду. И на её зеркало тоже!
   Последние слова она выкрикнула со слезами в голосе.
   - Люция, - жёстко оборвал её причитания Торой, - сожалею, но у тебя нет права выбора. Ты просто пойдёшь со мной. Вот и всё. И мальчик тоже.
   - Но зачем?! - почти проорала ему в лицо колдунья.
   Волшебник, поморщившись отстранился, но ответил терпеливо:
   - Потому что ты - ведьма. И та, кто всё это затеяла, тоже ведьма. А для того, чтобы бороться с ведьмой, мне нужно хотя бы приблизительно знать о возможностях вашего колдовства. Ты мне в этом поможешь.
   Торой откровенно лукавил, ведьма ему была нужна на то непродолжительное время, пока он не мог воспользоваться магией самостоятельно, а там... Можно отпустить её на все четыре стороны. Ну, а мальчик... в самом деле, не мог же Торой рассказать колдунке о своих подозрениях в отношении Эйлана! Хотя, подозрений этих, особенно в свете предсказаний, упомянутых Золданом было у низложенного чародея, ой, как много.
   Ну и, наконец, хотелось волшебнику удержать девушку ещё и на тот случай, если мальчишка очухается и закатит истерику. Люция, судя по всему, из разряда тех сердобольных дам, которые при виде ребёнка сразу тают и млеют от счастья. Следовательно, заботы о хлопотной находке можно будет переложить на женские плечи. Всё-таки Торою ни разу не доводилось нянчиться с ребёнком, да ещё с таким, у которого истребили всю семью.
   Люция, между тем, никоим образом не догадывалась о намерениях авантюриста. Девушка безучастно смотрела перед собой, привалившись спиной к свае моста. Камень был омерзительно тёплым... Проклятая жара!
   Пользуясь передышкой, ведьма обдумывала сказанное магом. Безусловно, идти с ним было для неё единственным спасением, даже своего рода некоей гарантией безопасности. В конце концов, неизвестная колдунья, усыпившая Мирар, наверняка отправит за беглецами погоню, ведь кхалаи с порученного задания не вернутся и мальчишку с собой не приведут, а Эйлан, судя по поведению рептилий, их заказчице очень нужен.
   А коль скоро неизвестная мегера так сильна, она, безусловно, выследит Люцию. Шутка ли - смешала планы могущественной ведьмы, став со своим слабеньким колдовством у неё на пути!
   Да, пожалуй, идти с Тороем - единственный шанс спастись и запутать следы. Рассудив так, Люция пришла к выводу, что всё складывается относительно удачно (учитывая сложность ситуации), а потому с лёгким сердцем сказала:
   - Хорошо, пойду с тобой. - Но тут же слукавила, чтобы скрыть свою корысть. - Очень уж ты сильный маг. Будь послабее, улизнула бы...
   Торой усмехнулся этой бесхитростности и подумал: "Знала бы, как я заврался, небось, убежала без оглядки".
   Но ведьма не знала, а потому задала давно мучивший её вопрос:
   - Почему кхалаи тебя не убили?
   - Люция, я - маг, а кхалаи очень боятся волшебников. Волшебство - это то, с чем они тягаться не могут. Поэтому они не стали тратить на меня метательные ножи. Вот и весь секрет...
   Ведьма хитро прищурилась:
   - Что ж ты не испепелил этого ящера на месте? Зачем руки пачкал?
   Торой решил сыграть на самолюбии девчонки, а потому уклончиво, и словно бы с неохотой, ответил:
   - Ну... после твоего Гриба я вынужден экономить Силы.
   В точку! От этой чрезмерно прямолинейной лести глупышка даже порозовела. Но волшебник не позволил ей долго тешить гордыню.
   - Нужно идти. - Он поднялся на ноги, мельком взглянул на скорчившегося возле девушки ребёнка и сказал, - думаю, раньше утра погоню за нами не отправят, хватит времени, чтобы отдохнуть и зализать раны. А утром двинем из города. Давай сюда мальчишку.
   Эйлан уже спал крепким сном. Маг подхватил парнишку на руки, и Люция тут же позавидовала мирно сопящему ребёнку, ей-то предстояло тащиться на своих двоих. Ведьма кое-как поднялась, подобрала узелок (спасибо Торою - не бросил пожитки возле горящего дома) и двинулась следом за волшебником. Рана в бедре горела от боли, но колдунья не осмелилась говорить об этом спутнику - ну как бросит на произвол судьбы, чтобы не возиться? А потому она брела, стиснув зубы, хотя при каждом шаге перед глазами распускались алые цветы.
   С набережной искатели приключений нырнули в первый попавшийся переулок и углубились в город. Объятый неведомым сном Мирар являл собой зрелище не то чтобы удивительное, но несколько обескураживающее. Со стороны казалось, будто столица просто дремлет, как и в любую из ночей, однако пару раз путникам попались люди, свалившиеся в самых неподходящих местах.
   Первой была женщина неопределённого возраста. Она свернулась калачиком на ступеньках возле входной двери приземистого домика. Рядом лежала опрокинутая корзина, из которой наполовину выпал отрез ткани и шкатулка с рукоделием - клубки ниток да несколько мотков тесьмы раскатились в разные стороны. Должно быть горожанка - швея или модистка - припозднилась, возвращаясь от клиентки. Колдовской сон овладел женщиной так внезапно, что она даже не успела войти в дом.
   А спустя несколько кварталов Люция затуманенным от боли взором выхватила из темноты силуэт ещё одной жертвы. Парень с букетиком увядших маргариток в руке сидел на скамейке сквера - голова безжизненно свесилась на грудь, из полуоткрытого рта тянулась тонкая струйка слюны. Видимо пришёл на свидание к какой-то из легкомысленных мирарских барышень, да так и уснул на лавочке, не дождавшись подругу сердца. Когда путники проходили мимо, парень громко всхрапнул. Не ожидавшая этого ведьма шарахнулась в сторону.
   Торой заржал. Люция, сопя от злости, поковыляла прочь, охваченная одновременно и ужасом, и уважением. Ужасом потому, что оказалась ввязанной в совершенно непонятную, катастрофичную историю, а уважением потому, что только сейчас поняла, насколько сильна неизвестная ведьма, сотворившая невероятное колдовство. Сердце юной интриганки уходило в пятки при одной мысли о том, что сделают с ней преследователи в случае поимки. Девушка брела, охваченная беспокойными мыслями, спотыкалась о камни мостовой и волокла за собой надоевший узелок с вещами.
   Больше путникам спящие горожане не попадались, зато несколько раз они натыкались на дрыхнущих мёртвым сном дворняг. При этом вид у собак был настолько безжизненный, что ведьма решила, будто они не выдержали колдовства и действительно околели.
   Да, город не был умиротворённо спокоен.
   Спустя пару кварталов острое обоняние лесной ведьмы уловило сладковатый, запах дыма. Девушка настороженно огляделась. Над крышами домов, где-то на соседней улице, разлилось зыбкое марево... Торой остановился и проследил за взглядом спутницы. Зарево пожара становилось всё ярче.
   - Кто-то уснул совсем уж неожиданно, может, переходя из комнаты в комнату со свечой или масляной лампой в руке... - предположил маг, после чего заключил, - до утра эта часть столицы выгорит без остатка.
   И, подбросив на руках спящего ребенка, мужчина равнодушно, двинулся дальше.
   - Но, там же люди... - в ужасе пробормотала девушка, стараясь не вдыхать тошнотворно-сладкий запах дыма.
   - Тут везде люди, - спокойно констатировал Торой. - Это всё-таки столица королевства, а не дремучая деревня в районе Пограничья.
   Ведьма, поражённая чёрствостью спутника, остановилась.
   - Но эти люди сгорят! - воскликнула девушка.
   Как все гонимые ведьмы и чернокнижники, Люция жила в постоянном страхе быть сожжённой, поэтому ничего жутче этой участи представить не могла.
   - Сгорят... - срываясь на шёпот повторила колдунья.
   Волшебник пожал плечами:
   - Их участь незавидна. Но, что мы можем сделать? Разве только убраться подальше. Поэтому, прибавь-ка шагу. - И он действительно пошёл быстрее.
   Прихрамывая, ведьма побрела следом, с ужасом прикидывая, скольких мирарцев постигнет участь её бабки. По всем подсчётам выходило, что в огне суждено погибнуть многим сотням ни в чём не повинных людей. А очень скоро девушка заметила, что и кое-где на окраинах небо тоже озарялось пламенем пожаров. О, Силы Древнего Леса!
   Волшебник почувствовал смятение спутницы и бросил через плечо:
   - Если тебя это успокоит, могу заверить, эти люди умрут без мучений. Их сон настолько крепок, что они безболезненно задохнутся в дыму.
   Люция с ужасом сглотнула. Слова Тороя её вовсе не успокоили. Скорее даже наоборот. Теперь она просто не могла не обращать внимания на запах дыма. Мало того, ведьма была уверена - этот запах станет преследовать её до конца дней и никаким травами, духами и ароматами заглушить его не удастся. Но человеческая натура крепка и жестокосердна, а потому уже через несколько минут колдунья перестала отвлекаться как на запах, так и на зарево пожарищ - боль, которой сопутствовала усталость, затмила всё. И ещё очень хотелось спать. Видимо, волшба неизвестной ведьмы всё же оказывала, пусть и незначительное, действие.
   Путники шли долго, во всяком случае, так казалось Люции. Булыжники мостовой медленно плыли под ногами, поблескивая в ровном свете фонарей, - вот неровный камень со сколом на краешке, а вот аккуратный круглый, как будто не взаправдашний, а этот очертаниями похож на голову жеребёнка... Но вот неровные природные камни сменились фигурными брусочками декоративных кирпичей, стало быть, путники вышли на Площадь Трёх Фонтанов. Именно здесь, на Площади, ощущение реальности происходящего окончательно покинуло девушку - дальнейший путь она не запомнила.
   Торой, обливаясь потом, нёс спящего Эйлана - руки дрожали от напряжения. С каждым шагом мальчик становился всё тяжелее, и держать его было всё неудобнее. То ли от усталости, то ли от разлитого в знойном воздухе колдовства, волшебника морило - хотелось спать, а по телу разливалась давешняя слабость. Видимо, возвращалась уже позабытая "грибная" лихорадка. Изредка маг бросал короткие взгляды через плечо. Лицо ведьмы тоже не цвело здоровьем - бледное, с прилипшими к потному лбу волосами. И всё-таки девчонка покорно плелась и даже ни разу не попросила сделать остановку. Собственно, Торой был бы не против, выступи она с подобной инициативой, но упрямая колдунья молчала, уронив взгляд, а самому предложить отдышаться не позволяло самолюбие.
   Что бы забыть об усталости, Торой размышлял на отвлечённые темы. Конечно, он, хотя и опозданием, распознал манёвр Люции. Даже странно, как не догадался с самого начала? Вместо того чтобы бежать из города, хитрая девчонка вернулась обратно в Мирар, слегка изменив для подстраховки внешность. Ход смелый и неожиданный в своей простоте. Если бы не случайность, низложенный маг в жизни не нашёл бы отчаянную колдунку.
   Хм. Забавно всё же получается - деревенская дурочка-простушка спутала планы какой-то очень сильной колдуньи. А ведь усыпление Мирара - дело, к которому, наверняка, готовились даже не месяцы, а годы. Но вдруг появляется необразованная девчонка и сводит старания могучей чародейки (может, даже не одной, а сразу нескольких) к нулю...
   Да, держаться за Тороя - единственное спасение Люции, бежать от него ей очень невыгодно. Опальный волшебник горько усмехнулся - о своей участи, попади он в лапы ведьмы или какого-нибудь чернокнижника, ему даже думать не хотелось. Впрочем, теперь у него есть Книга. Ещё пара часов, и всё утрясётся. Маленький томик, спрятанный в складках хитона, буквально жёг чародея. Скорее, скорее открыть и прочесть! Люция отдала фолиант без сожаления, стало быть, написанное Рогоном как-то зашифровано и набраться магических знаний ведьмочка не успела.
   А вдруг... Торой даже задохнулся от страшной догадки. Тащившаяся позади колдунья налетела на замершего волшебника и ойкнула от неожиданности. Маг снова двинулся вперёд, только капли липкого пота ползли по спине. А вдруг, всё это - уловка? Вдруг, маленькая наивная ведьмочка на самом деле расчетливая жестокая интриганка? Что, если она давно полна Сил и видит Тороя насквозь? Что, если именно она украла Зеркало и наняла кхалаев?
   Да ну, бред какой-то! Волшебник помотал головой, словно уставший мул. На что сильной ведьме маг, который уже несколько лет, как не маг? Зачем строить столь сложную ловушку для того, кого можно обвести вокруг пальца при помощи самого слабого колдовства? Совсем уж с ума сошёл.
   Но вот перед глазами появилась, наконец, "Перевёрнутая подкова", и это отвлекло волшебника от абсурдных подозрений. Последнюю сотню шагов путники одолели едва ли не бегом, так обрадовались возможности скорого отдыха.
   Внутри питейного заведения было душно, но светло - под потолком ещё не догорели несколько свечей. Скудный свет озарял пустой зал - чисто подметённый пол, протёртую стойку и храпящую за ней необъятную Клотильду в съехавшем на бок чепце. Уродливого овального зеркала, висевшего ранее над винными полками, на прежнем месте не было. Из стены, где оно прежде красовалось, торчали два одиноких крюка.
   Хозяйка таверны мирно посапывала, причмокивая во сне полными губами. В дальнем углу зала в обнимку с кружкой выдохшегося пива дрых одинокий посетитель (Торой не сразу его заметил) - кряжистый старичок-гном в коричневом кафтане. Занесло проезжего некстати. Засиделся, стало быть, допоздна, а Клотильда, как приветливая хозяйка, караулила последнего гостя. Так оба и заснули, кто, где был. Что ж, это, как ни крути, лучше, чем, переходя из комнаты в комнату со свечой в руке.
   - Пойдём наверх, - бросил маг спутнице.
   Та пробормотала что-то невнятное. Судя по серо-зелёной бледности, девчонка собиралась опять хлопнуться в обморок, но всё же нашла в себе сил подняться на второй этаж. Тут парочка без зазрения совести ввалилась в первый попавшийся номер.
   Здесь было темно. Ведьма по привычке щёлкнула пальцами, и под потолком загорелся тусклый болотный огонёк. Комнату залило мертвенно-зелёное сияние. Торой удержался от ревнивого вздоха, опустил мальчика на узкую кровать и с наслаждением потянулся. Обессиленная спутница мягко осела на пол. Маг повернулся к девушке и только теперь, в слабом свете болотного огонька, увидел тёмное пятно крови на её бедре. Зло плюнул и, собрав остатки сил, кое-как перетащил ведьму на кровать.

* * *

   И сова из обморока девушку вывела алая вспышка боли. Похоже, Торой не знал иных способов приводить даму в чувства.
   Волшебник бросил окровавленный шип в миску, стоящую у изголовья кровати.
   - В другой раз не будешь молчать.
   Ведьма облизнула сухие губы и с мольбой в глазах попросила:
   - Вылечи. Болит очень.
   Но маг лишь отрицательно покачал головой и вдохновенно соврал:
   - Кто же лечит магией? Рана-то затянется, но болеть будет, как прежде. Тут только припарки помогут.
   Чародей смотрел на девушку, затаив дыхание - заподозрит во лжи или поверит? Однако Люция и впрямь была тёмной деревенской девчонкой. Проглотила наживку вместе с крючком. Маг едва не пустился в пляс, когда колдунка с сожалением шмыгнула носом и попросила:
   - Хоть на кухню проводи. - Она тяжело села на кровати. - Заодно и тебя подлечу.
   Он вопросительно поднял бровь, и девчонка устало пояснила:
   - За версту видать - лихорадит тебя, вон, аж лоб вспотел. Да не бойся. Не отравлю.
   Ведьмочка с трудом поднялась на ноги и побрела к двери. Торой какое-то время смотрел ей в спину, а потом двинулся следом, хочешь - не хочешь, всё равно придётся проследить, вдруг какую-нибудь каверзу состроит?
   Внизу ничего не изменилось, по-прежнему храпела за стойкой хозяйка, да трещали догорающие свечи на подвешенном к потолку тележном колесе. Волшебник усмехнулся, углядев под стойкой несколько одинаковых бутылей с жидкостью разной прозрачности. А хозяюшка-то не брезговала под видом хорошего вина плеснуть подвыпившим завсегдатаям неизвестной бурды. Тут же Торой заметил и початую бутыль хорошего рома. Без каких бы то ни было угрызений совести, чародей присвоил находку и прошёл на кухню, где уже гремела котелками Люция.
   Здесь оказалось далеко не так чисто, как в зале но всё же достаточно прилично. Настолько прилично, чтобы не вызвать брезгливость. В углу, возле огромной плиты, стояла на коленях ведьма и шуровала кочергой в топке. Поленце, брошенное на ещё горячие угли, занялось быстро и весело. Пока колдунья доставала из своего узелка мешочки с неведомыми травами, Торой занялся подробным осмотром чугунков, кастрюль и котелков, стоящих на плите. В глубоком глиняном горшке обнаружилось остывшее мясное рагу. Вооружившись неуклюжей деревянной ложкой, волшебник принялся за трапезу. Ведьме предлагать не стал - та была всецело поглощена приготовлением зелий.
   Чародей сосредоточенно жевал, изредка бросая на Люцию косые взгляды. Чудная она была - худенькая, неуклюжая (то и дело что-нибудь роняла или задевала локтями), с осунувшимся лицом и беспокойно горящими глазами. Фальшивая смуглость, как и каштановый цвет, а также новая длина волос, добавили девушке прелести, даже зелёно-голубые глаза, казалось, стали ярче. Конечно, красавицей юную ведьму назвать было по-прежнему нельзя, но определённое обаяние...
   - Чего уставился? - настороженно, даже враждебно, поинтересовалась от плиты колдунья.
   Волшебник усмехнулся и сказал:
   - Думаю, можно ли назвать тебя красивой?
   - Ну и как, знаток красоты? - поинтересовалась ведьма. - Можно?
   Помимо иронии Торой услышал в её голосе ещё и надежду на ложь, а потому весьма мстительно и искренне ответил:
   - Нет.
   Высокие брови Люции поднялись ещё выше и в глазах блеснули слёзы. Девушка поспешно отвернулась к закипающему котелку и стала, шепча какие-то труднопроизносимые слова, бросать в варево травки. Волшебник тут же раскаялся в содеянном - от обиженной ведьмы почти наверняка жди какой-нибудь гадости. Однако, хотя Люция и насупилась, вид у неё был вовсе не зловредный. Да и опыт последнего общения ясно показал - к категории злопамятных и гнусных ведьм она не относится. Хотя и доверять этой наивной провинциалке тоже не стоит. Прав был Алех, сказавший как-то Торою, что серьёзная женщина обманывает серьёзно, а легкомысленная - легкомысленно.
   Тем временем, Люция готовила не что иное, как Зелье против собственного Гриба. В последний момент, когда отвар четырнадцати трав, сдобренный заклинаниями был почти готов, девушка хитро усмехнулась: "Значит, голубчик, я для тебя недостаточно красива? Посмотрим, как ты после этого запоёшь. Действует медленно, но верно". Ведьма скосила взгляд на сидящего в стороне волшебника.
   Права была бабка, говорящая, что большинство мужчин, как дети - глупы и доверчивы. Колдунья криво улыбнулась и незаметно для Тороя подбросила в варево ещё один ингредиент, превращающий лечебное зелье в нечто большее. "От яда моего Гриба ты, конечно, вылечишься, - подумала девушка, - но заболеешь кое-чем посерьёзнее". Душа возликовала! Интриганка сняла с огня кипящий горшок и вылила содержимое в глиняную пиалу:
   - Вот, - колдунья сверкнула милой улыбкой и протянула чародею зелье, - пей. Оно, пока горячее, быстрее действует.
   Торой с подозрением посмотрел на ведьму:
   - Рога у меня после этого не вырастут?
   Она хмыкнула:
   - Наоборот, даже если есть - отвалятся.
   Торой проигнорировал насмешку. Лишь сверлил девушку взглядом. Не выдержав, Люция в сердцах бросила об пол поварёшку, которой помешивала зелье:
   - Не хочешь пить, вылей. - Девушка отвернулась.
   Торой поднялся на ноги и совершенно чужим, лишённым эмоций голосом, отчеканил:
   - Тебе прекрасно известно, что маг не может почувствовать колдовство ведьмы. (Ох, и горазд ты врать, господин низложенный волшебник!) Так что, высказывать опасения, я имею полное право. Пей первая. И учти, если хоть капля прольётся мимо, я тебя в пыль развею.
   Ведьма зашипела и, ни секунды не медля, сделала несколько обжигающих глотков. Торой удовлетворённо кивнул. Наконец-то, Люция увидела его истинную сущность - не ироничного болтуна, а жестокого чернокнижника, в своё время рассорившегося с Великим Магическим Советом. Глотая горьковатое зелье, колдунья впервые почувствовала исходящую от этого человека Силу. Да если он, хоть на секунду, увидит в ней не слабую деревенскую простушку, а личного врага...
   Лишь после того как ведьма выпила треть зелья, волшебник снова ехидно улыбнулся. Люции даже показалось, что ярость, которую она мгновение назад видела в его взгляде, была лишь игрой её собственного воображения.
   - Умница. Вовсе и не стоило препираться. - Неотрывно глядя ей в глаза, Торой допил отвар.
   Как легко ей далось лукавство! Девчонка отвернулась и снова занялась приготовлением зелья, на этот раз для себя. Эх, только бы не рассмеяться в голос. Для Люции-то приготовленная настойка совершенно безопасна. Небось, знала, с кем дело имеет.
   Ещё несколько минут колдунья потратила на приготовление нового лекарства. Пошептав над варевом загадочные заклинания, девушка перелила его в две пиалы. Содержимое одной выпила мелкими глотками, содержимое другой, добавив немного золы, вылила вместе с размокшими травами на чистое полотенце, которое плотно прижала к ране.
   Торой с интересом наблюдал за этими манипуляциями, слегка кривясь от их затейливости и какой-то излишней мистичности. Почувствовав на себе его взгляд, Люция раздражённо огрызнулась:
   - Да, ты прав, моё колдовство слабее и несовершеннее твоего, но всё же через пару часов оно исцелит тебя от яда Гриба, который ты - великий волшебник не в силах победить самостоятельно, а мне залечит рану, которую, как выяснилось, твоё волшебство тоже вылечить не может. - И девушка с достоинством похромала из кухни.
   Торой усмехнулся - слабая деревенская ведьма, простушка простушкой, а характером природа не обделила. Маг захватил бутылку с ромом и последовал за ковыляющей спутницей. То ли ведьмин отвар уже давал о себе знать, то ли трапеза, но волшебник чувствовал себя лучше. Разлившееся по телу тепло, наконец-то, вытеснило озноб, а уж пара глотков выдержанного эльфийского рома вообще открыла второе дыхание. Чародей зашёл в номер и рухнул на притулившуюся в углу промятую тахту. Он ещё успел заметить, что ведьма свернулась калачиком на кровати рядом с мальчишкой, успел подумать, что нужно быть начеку и спать одним глазом... а в следующий момент провалился в непроглядную темноту, где не было ничего, кроме обволакивающего всё тело тепла и безмятежности.

ЧАСТЬ II

   Торой проснулся от острого, прямо-таки безысходного ощущения надвигающейся опасности. Он рывком сел на провалившейся тахте и спросонья не сразу сообразил, где находится. Чужая комната, зелёный светляк над дверью и невозможная холодища. Ах, ну да! Зелёный светляк - это болотный огонёк, сотворённый Люцией. Ишь ты, не погас ещё. Волшебник потёр заросшее щетиной лицо. Чего, спрашивается, вздёрнулся? Рассвет, вон, только-только занимается. Наверное, спал не больше двух часов. Он закрыл глаза и неподвижно посидел на краешке скрипучей тахты, пока кровь не перестала стучать в висках, и в кончиках пальцев не унялся панический зуд.
   Люция и Эйлан тихо посапывали под тоненьким покрывальцем. Маг снисходительно усмехнулся, глядя на эту умильную картину. Надо же - никакого ощущения опасности! Ну, ладно, ребёнок, а ведьма-то, ведьма? Неужели не чувствует ничего? Впрочем, пусть пока дрыхнут, меньше мороки. Чародей набросил на спящих тощее одеяльце, которым недавно укрывался сам. Мимоходом Торой бросил короткий взгляд на улицу и окаменел.
   Насколько хватало глаз, взору открывался спящий в лиловых сумерках Мирар. Улицы, крыши домов, деревья и кустарники с почерневшей листвой укрыли пышные сугробы, а снег всё продолжал, медленно вертясь, сыпаться с неба. Колдовство будто не собиралось ослабевать, напротив перешло в какую-то новую опасную стадию.
   Следовательно, пока женщины и дети спят, нужно запастись тёплой одеждой да закончить то, ради чего, собственно, волшебник изначально намеревался вернуться в "Подкову". И Торой направился вон из покойчика. Однако на лестнице царила такая кромешная тьма, что волей-неволей пришлось вернуться. Не бродить же на ощупь! Беглый осмотр комода показал, что ни свечей, ни масляной лампы в комнатушке не припасено.
   И тут Торой вспомнил про болотного светляка Люции, который безмятежно мерцал над головой хозяйки. Присмотревшись к ведьминому огоньку, маг вытянул руку и осторожно попытался подвинуть мерцающий сгусток чужой Силы к выходу. Точно также он в детстве ловил снежинки - аккуратно, почти нежно. Однако огонёк Люции оказался гораздо строптивее какой-то там бесчувственной снежинки. Распознав чужака, он ускользнул из-под его руки и вернулся на прежнее место.
   - Ах ты, гад своенравный! - выругался волшебник.
   Светляк вспыхнул чуть ярче и взмыл к самому потолку. Торой хмыкнул. Сила - материя строптивая, но, конечно, не наделенная разумом. Просто огонёк чувствует постороннее присутствие и не хочет ему подчиняться. По этой же причине светляк так пугливо отзывается на всплеск чужого гнева. Маг вздохнул, подошёл к кровати, на которой спали ведьма и мальчик, и невесомым движением провёл рукой по волосам Люции (где же, как не в голове держат ведьмы своё странное Знание и разные колдовские хитрости). После этого лёгкий взмах ладони уже не напугал светляка - почувствовав Силу хозяйки, он покорно подчинился неправде и поплыл следом за обманщиком.
   Питейная зала со вчерашнего вечера не изменилась, только свечи погасли. В сиреневых сумерках, подсвеченных мерцанием болотного огонька, было видно и спящего гнома и необъятную хозяйку таверны. Маг зябко повёл плечами, разгоняя стынь. Эх, полцарства бы отдал за меховую накидку! Впрочем, авось, и не придётся царствами-то разбрасываться, уж наверняка в покоях рачительной Клотильды есть тёплая одежда.
   Ключи от внутренних комнат вор нашёл после бессовестного обыска спящей трактирщицы. Зелёный светляк, видимо, заподозрил неладное - светил едва-едва и трусливо вздрагивал. Огонёк чувствовал в происходящем неведомый подвох - связь с Хозяйкой становилась всё слабее, и болотной искорке страсть как хотелось погаснуть.
   - Да не трясись ты, - волшебник снова взмахнул ладонью, которая ещё хранила след ведьминой Силы.
   Светляк мигнул, но на время успокоился и начал переливаться ярче. В этом призрачном сиянье Торой отыскал под лестницей вход в покои Клотильды, где и принялся без стеснения заглядывать во все встречающиеся по пути комнаты. Прошло меньше минуты, а вор уже нашёл то, что искал - спальню с огромным гардеробом. Волшебник не дрогнувшей рукой распахнул створки вместительного шкафа и замер. На него повеяло сладким ароматом крахмального белья и терцены - цветка, который по общепризнанному мнению хозяек, избавлял содержимое платяных шкафов от характерного запаха слежавшейся ткани. Давно забытый горьковатый запах вызвал бурю воспоминаний. Маг застыл, вдыхая пряный аромат. На долю мгновенья перед его глазами как будто даже промелькнул рыжий локон, а потом всё исчезло. Торой дёрнул плечом и бестрепетно погрузился в недра огромного шкафа.
   На самой нижней полке маг обнаружил то, что, собственно, не сильно надеялся найти - стопку мужских вещей. На удачу вора, хозяйка таверны оказалась дамой сентиментальной и трепетно хранила одежду почившего супруга. По счастью, этот отошедший в мир Скорби супруг был почти одного роста с Тороем. А вот Люции повезло куда меньше - ей предстояло кутаться в юбки и поддёвки Клотильды.
   Поёживаясь от холода, волшебник торопливо переоделся. Книгу заботливо спрятал под рубаху - так надёжнее. От короткого прикосновения к фолианту кончики пальцев онемели. Лёгкое покалывание царапнуло ладони, пробежало по рукам, поднимая дыбом короткие волоски, вскарабкалось на плечи и скользнуло прямо в сердце. Последнее панически ёкнуло и забилось быстрее. А через миг покалывание замерло там же, где и началось - на кончиках пальцев. Ну и ну.
   Покои трактирщицы "воришка" покидал бегом и лишь в зале таверны задержался у стойки, чтобы набросить на похрапывающую трактирщицу одеяло, взятое с её же собственного ложа. Чародей очень надеялся, что эта слабая мера спасёт Клотильду от опасности замёрзнуть во сне. Укрытая хозяйка таверны в полумраке стала похожа на бесформенный стог сена.
   Плохо знающие Тороя, приняли бы его действия за бескорыстную доброту. На самом же деле подобная чуткость была продиктована не более чем предосторожностью. Раз украденное зеркало принадлежало хозяйке "Перевёрнутой подковы", значит, трактирщица может быть небесполезна. Где гарантия, что Торою не придётся вернуться в таверну за объяснениями? А раз так, пусть к тому времени Клотильда будет жива и хотя бы относительно здорова.
   Только после этого Торой, по-прежнему подстёгиваемый плохим предчувствием, поспешил наверх - закончить ещё одно дело, о котором Люции вовсе не следовало знать. А уж ради этого дела не зазорно было поступиться и ценными мгновениями... Ворох одежды, припасённый для спутников, маг бросил в коридоре.
   Комната, которую ещё несколько дней назад занимал Торой, была прибрана и пуста. Видимо, новый постоялец не успел въехать. Маг, не снимая обуви, встал на заправленную стареньким покрывалом кровать, подпрыгнул и зацепился руками за широкую потолочную балку. Подтянулся и сразу же увидел то, за чем пришёл. На месте, миленький! Куда там Люции догадаться проверить под потолком. Тайник в своей безыскусности оказался крайне надёжным.
   Там, где две широкие потолочные балки соединяла металлическая скоба, древесина рассохлась, образовав глубокую трещину. Эту трещину уютно занял старинный нож в потёртых ножнах. Торой убрал невзрачное оружие за голенище сапога и подумал, что, если и была в его жизни бестолковая афера, принесшая наименьший результат, так это сделка, заключённая два года назад со старым магом. Как напоминание о давней махинации остался уродливый нож, которому чародей не нашёл применения, да припрятанный в кладовых памяти горький, почти осязаемый запах терцены...
   И всё-таки, выходя обратно в мрачный коридор, волшебник твёрдо решил, что не станет сейчас размышлять ни о старинном ноже, ни о белых цветах терцены, ни о рыжем локоне. И вообще надо торопиться. Но пока он наклонялся за брошенной на пол одеждой, память сыграла с ним свою любимую шутку - односекундной вспышкой показала всё то, о чём Торой так целеустремлённо старался не думать.

* * *

   - Волшебник, я знаю, ты можешь помочь... - дрогнувшим голосом шептал мужчина с неожиданно старыми глазами на молодом лице. Эльф перегнулся через грубо сколоченный стол, стараясь заглянуть собеседнику в глаза.
   Торой сидел в уголке, возле стены. Лицо его терялось в тени, и на свету оставались только руки, то так, то эдак поворачивающие деревянную кружку с пивом.
   Маг сидел и думал о том, как похож зал этой портовой таверны на залы десятков, если не сотен иных таверн, в которых ему приходилось останавливаться. Разве только столы здесь, как нельзя более удачно отгорожены друг от друга высокими спинками скамей. Благодаря этому посетители (а они, как вы понимаете, в портовых забегаловках самые разношёрстные) могли спокойно вести разговоры на самые туманные темы. Потому-то таверна под названием "Старый мол" не пользовалась хорошей репутацией. О чём может договариваться сомнительная публика в такой располагающей ко всякого рода тёмным делишкам обстановке? И именно по этой же причине в "Старом моле" всегда было многолюдно.
   Да, в прокуренном табаком и пропахшем морской солью питейном зале, частенько можно было увидеть, как купцы-контрабандисты вполголоса торгуются с покупателями. Или как закутанный в бесформенный плащ посетитель о чём-то шепчется с дюжим матросом (рожа последнего, как правило, всегда бандитская). Однако происходящее рядом мало интересовало Тороя. Он и Бессмертного-то слушал равнодушно.
   - Волшебник, - оглядываясь по сторонам, снова зашептал эльф, - я могу предложить необычный вид расплаты.
   Низложенный маг с интересом посмотрел в усталые древние глаза. На какой-то миг ему показалось, будто в них мелькнуло нечто вроде мольбы. Впрочем, это было лишь игрой воображения. Такие старые эльфы не умеют ни умолять, ни любить, ни ненавидеть - их кровь давно охладела, и страсти больше её не распаляют.
   Ёлис хрустнул суставами тонких пальцев, покрутил широкое серебряное кольцо на мизинце и продолжил:
   - Много лет назад брат передал мне реликвию. Он вручил её со словами: "Когда само существование нашего рода окажется под угрозой - отдай эту вещь тому, кто сможет всё исправить". И вот, время пришло, хотя я всей душой надеялся не дожить до этого скорбного дня.
   Торой в очередной раз поразился цветистости оборотов. Ну, надо же, род Ёлиса, того и гляди, замкнётся на единственном наследнике - лефийце, а старейшина тем временем рассыпается в витиеватых сожалениях, расписывая своё бедственное положение. Всё-таки эльфы - странный народ.
   Волшебник неопределённо повёл бровями:
   - Ёлис, давай без пафоса. И не пытайся меня разжалобить. Вдруг, твоя реликвия и дилерма ломаного не стоит.
   Эльф, уязвлённый в самое сердце, поджал губы, но, тем не менее, сказал:
   - Это Рунический нож. И ценность его нельзя исчислить деньгами.
   Только шоковое изумление помогло Торою сохранить спокойствие. Эльф, кажется, удивился подобному хладнокровию. Во всяком случае, в его взгляде прибавилось уважения.
   А молодой маг, по-прежнему невозмутимый, пожевал губами и спросил:
   - Откуда же у твоего брата взялась этакая вещица?
   Бессмертный тонко улыбнулся:
   - Прости, волшебник, это не твоё дело.
   - Очень ошибаешься. - Заверил его Торой, - как раз моё. Не хочу получить бестолковую железку под видом древней реликвии.
   Теперь эльф открыто усмехнулся:
   - Никому не веришь?
   - Никому.
   Остроухий проситель с пониманием кивнул, и две тонкие косички у его висков качнулись в такт движению:
   - А моей клятве Бессмертного поверишь? - спросил он.
   Торой задумался лишь на мгновение:
   - Клятве эльфа, пожалуй, поверю.
   - Тогда клянусь тебе перед лицом Вечности, что нож, каковой будет отдан тебе в уплату за проведение обряда над моим потомком, и есть настоящий Рунический нож, на который я, после исполнения таинства, не стану притязать.
   Низложенный чародей поразмыслил, прикидывая, мог ли эльф произнести клятву таким образом, чтобы она получила ещё какое-то толкование. И лишь решив, что подвоха нет, согласно кивнул:
   - По рукам.

* * *

   Как водится, у бессмертного народа есть свои горести, отличные от человеческих. Вот и Ёлиса не обошла страшная эльфийская беда, исправить которую по силам только очень сильному (и далеко не белому) чародею. Именно поэтому древний маг так долго и много рассказывал Торою об эльфийской истории и генеалогии. Низложенный волшебник, хотя и не вынес из лекции ничего нового, собеседника слушал внимательно - помалкивал да потягивал пиво.
   Ёлис с патетикой поведал о том, каким важным для Бессмертных является факт продолжения рода. Как правило, все эльфы - волшебники, кто-то сильнее, кто-то слабее. И ни один эльфийский старейшина не может спокойно жить, не подготовив себе достойного преемника - наследника, превосходящего его в Силе. Если таковой не появляется в течение нескольких поколений, это означает только одно - род угасает, то есть медленно готовится исчезнуть, поскольку меркнущие способности к волшебству означают постепенное вырождение. А раз так, то вся бессмертная династия, какой бы древней она ни была, постепенно утрачивает влияние на политической и магической аренах.
   И вот Ёлис, уважаемый эльф, известный маг, уже несколько столетий тщетно ждёт появления на свет Наследника. Многочисленные дети, внуки и правнуки (а также ещё много раз прапра) с каждым поколением рождаются один слабосильнее другого.
   Конечно, Ёлис оказался в сложнейшей ситуации - враги ликуют, недоброжелатели злорадствуют, друзья сопереживают, родственники паникуют, понимая, что ещё несколько столетий и их прославленная фамилия сгинет из магических сфер влияния во веки веков. Между тем, у одного из многих праправнуков Ёлиса (уже, кстати, совершенно не владеющего Древней магией) в результате мезальянса с человеческой девушкой родился сынишка - лефиец. Мать, как водится, умерла в родах, а незаконнорожденный отпрыск остался на руках у похотливого остроухого папаши. В таких ситуациях ребёночек наследует от бессмертного родителя что-то одно - либо вышеозначенную остроухую внешность, либо бессмертие. Так получилось и в этом случае - мальчик родился точной копией отца.
   Но вот, что интересно - у новорожденного, появившегося на свет в лачуге деревенской повитухи, проявились выдающиеся способности к магии. От ребёнка исходили столь яростные пульсации Силы, что папаша, до сей поры умалчивавший интрижку, бросился к прародителю. Старый интриган Ёлис быстро сообразил, что способности к магии ребёнку достались никак не по отцовской линии (от папаши на долю дитяти пришлись, как в таких случаях говорят сами эльфы, "одни только уши").
   Итак, было принято решение выдать до поры, до времени ушастое чадо за эльфа. Для этого прапраправнук Ёлиса с женой усыновили плод порочной страсти. Было разыграно настоящее представление, дабы никто не заподозрил обмана (благо прапрапра и его благоверная жили на самых задворках королевства - тихо и обособленно). Короче, судьба явно улыбнулась старому эльфу, его род в одночасье обрёл утрачиваемое влияние.
   Но вот ведь незадача - на самом-то деле даровитый потомок был лефийцем. А коли так, обман обещал всплыть в самом скором времени.
   Ёлис признался Торою, что от отчаянья буквально рвал волосы на острых ушах (низложенный маг усмехнулся - ага, рвал, но не на ушах, а на месте, которое находится гораздо ниже). Лукавого старейшину бросало в пот при мысли о том, что фарс может раскрыться. Для него - древнего волшебника - такой блеф мог закончиться весьма нелицеприятно, позор на весь род падёт такой, что лучше - камень на шею и в болото. Вместе с наследниками.
   Эльф, дай ему волю, говорил бы до утра, но Торой прервал поток красноречия рубящим взмахом ладони, мол, всё понял. Ёлис смолк, а молодой маг некоторое время молчал, осмысливая ситуацию. Однако когда он задал свой вопрос, Бессмертный разом помрачнел:
   - Что ты хочешь от меня?
   Старый интриган вздохнул. Он, видимо, надеялся, что собеседник не станет уточнять просьбу - и без разжёвываний всё поймёт. Собеседник и впрямь понял, и именно поэтому хотел просьбу услышать. Устный договор - уже договор. Если же соглашение не озвучено, никто не мешает потом от него отказаться. Эльф понял, что маг с тёмным прошлым и беспросветным будущим не отступится, а потому с натугой проговорил:
   - Подари моему потомку Бессмертие.
   Торой развёл руками:
   - Я низложен. Поэтому ничего, кроме соболезнований подарить не могу. Да и вообще, обряд может стать смертельным. Ты не хуже меня знаешь, что некромантия чаще отнимает, чем даёт.
   Ёлис поморщился от избытка яда в голосе собеседника и твёрдо сказал:
   - Мой род согласен на риск.
   Торой вскинул брови. Сила их побери, вот ведь беспринципные волшебники! Любому колдуну фору дадут! И своими шкурами рискуют, и жизнью младенца и даже добрым древним именем.
   - Для проведения обряда нужны тринадцать кровных родственников-эльфов, один "жертвенный", хорошо бы из самых близких, и глава семьи, который будет объединять и направлять Силу на ребёнка.
   Эльф кивнул. И Торой только теперь заметил, что виски Бессмертного лоснятся от пота.
   - Что будет с "жертвенным"? - Ёлис заглянул магу в глаза.
   Опальный чародей пожал плечами:
   - Скорее всего, умрёт. Если выживет, станет смертным, и в считанные мгновенья рассыплется от старости, даже зубов на память не оставит. Кстати, - продолжил он невозмутимо, - скажи-ка, Ёлис, почему ты пришёл именно ко мне?
   Эльф усмехнулся, но, помня, что от решения Тороя зависит будущее его семьи, удержался от ехидства:
   - Тому две причины. Первая - ты в совершенстве постиг Некромантию. Вторая - ты состоял в Совете, значит, можешь дать соответствующую клятву, что не станешь трепаться направо и налево о нашей сделке.
   На этих словах бывший волшебник усмехнулся:
   - Я низложен, это избавляет от многих клятв.
   Ёлис не остался в долгу и тоже скривил губы в подобии улыбки:
   - У тебя есть наставник, стало быть, поклянёшься его Силой. Если нарушишь обещание, сам знаешь, Золдана низложат и выкинут за границы сопредельных королевств, а его учеников лишат права наставничества. В общем, я всецело на тебя полагаюсь. И отчего-то уверен в полной своей безопасности.
   Торой кивнул. В конце концов, от него требовалась ничтожная малость.

* * *

   Ребёнок плакал. Новоиспечённый эльф требовал срочной замены пелёнок. Однако никто не суетился возле плетёной колыбельки, в которой лежал надежда и опора семейства Ёлиса - трёхмесячный бессмертный волшебник. Увы, пока "надежда и опора" являл собой безостановочное устройство по производству грязных штанишек.
   Сыновья Ёлиса, совершенно обессиленные, сидели в креслах, расставленных вокруг колыбели. Лица у всех бледные, пальцы рук нервно подрагивают, длинные волосы слиплись от пота. Из всех участников некромансеровского таинства только низложенный Торой чувствовал себя превосходно.
   На низенькой оттоманке (которую эльфы по настоянию Тороя собственноручно приволокли из соседних комнат), откинув голову на спинку-валик, лежал "жертвенный". Живой, здоровый и даже, по-прежнему, бессмертный. Торой в очередной раз восхитился ловкости провёрнутой Ёлисом интриги. Старый маг продумал всё до мелочей. Созвал тринадцать сыновей для проведения обряда, а "жертвенным" избрал собственного внука, родившегося слабоумным лет триста назад. Как известно, на таких магия не действует. И вот, ущербный рассудком внук Ёлиса пропустил через себя Силу, которую (под руководством Тороя) его родственники вкачивали в маленького лефийца.
   Кстати, о лефийце. Он, наконец, устал надрываться и увлёкся сосанием пальца. Воцарилась тишина. Кто-то из эльфов с облегчением вздохнул. Низложенный маг с сомнением посмотрел на еле живых бессмертных. Поняв, что от них сейчас не то, что благодарности, а даже и простого мычания не добьёшься, он решил, что вознаграждение за труд может подождать до утра.
   Один из сыновей Ёлиса, кто именно, Торой так и не понял (все они были на одно лицо) еле слышно произнёс:
   - Спасибо, некромант...
   Торой обернулся, ничем не выдав накатившей злости - гляди-ка ты, ещё полчаса назад эти остроухие почтительно называли его магом и через слово кланялись, а теперь, едва дело сделано, миндальничать перестали.
   Поэтому опальный волшебник тихо ответил:
   - Не благодари меня. Вы сами это совершили.
   Торой прекрасно понимал, что родовичи Ёлиса испытывают к нему, отщепенцу, не просто с презрение - брезгливость. И этого он никак не мог понять. В конце концов, чем четырнадцать эльфов, принявших участие в обряде Черной Магии, лучше, чем он - тот, кто помог им не почить в процессе?
   Лицемеры проклятые! Маг направился прямиком в отведённые ему покои. Длинные коридоры старинного замка навевали тоску обилием арок и пестротой мозаичных полов. Всё здесь было ажурное и изящное - искрящиеся колонны из прозрачного гномьего камня, резные карнизы, затейливые орнаменты. Последние своей эфемерностью действовали на нервы - иногда по ним пробегала зыбкая рябь, после чего изображение таяло и причудливо меняло очертания. Окончательную нереальность происходящему придавали колеблющиеся на невидимых сквозняках легкие занавеси.
   Бесповоротная досада обуяла Тороя, когда он по неосторожности запутался сапогом в одной из этих трепещущих драпировок. Рассвирепев неизвестно на что, волшебник содрал колышущиеся шелка на пол и совершенно разъярённый ворвался в отведённые ему комнаты.
   Здесь обстановка была не менее пафосной - множество портьер, низкие диванчики, скамеечки для ног, цветы белой терцены в вазах и прочая показуха. Торой с тоской посмотрел на царящее кругом великолепие и рухнул на низенькую оттоманку. Несмотря на поздний час, магу совершенно не хотелось спать, и он окончательно изготовился умереть от скуки.
   Погружённый в мрачные раздумья, Торой не услышал, как открылась высокая дверь. Взметнулись шелковые занавески на окнах, дрогнули портьеры, со стоящих в вазе терцен сорвало сквозняком несколько лепестков. Маг обернулся, недоумевая, кто бы мог нарушить его уединение - эльфы еле живы, а слуг из замка отослали...

* * *

   Она не шла. Плыла. Заплетённые в косу волнистые волосы отливали медью, бирюзовое платье туго обтягивало высокую грудь, во впадинке между ключицами, словно капелька пота, блестела бриллиантовая подвеска. Торой в удивлении привстал, забыв слова приветствия. Эльфийка замерла в двух шагах и несколько мгновений довольно-таки беспардонно разглядывала низложенного волшебника.
   Человек безмолвствовал и в ответ на бестактное вторжение тоже пристально рассматривал приёмную мать новоиспечённого маленького эльфа. Она же, по-прежнему молча, подплыла к балконным дверям, отбросила реющие на ветру шелка и затворила распахнутые створки. На какой-то миг гостья застыла возле окна, прислушиваясь. Маг смотрел на неё и от всей души надеялся, что ничем не выдаёт немого мальчишеского восторга. Только теперь он понимал, отчего Золдан называл эльфиек "совершенством, воплощённым в материю". От подобной нечеловеческой красоты и впрямь захватывало дух.
   Наконец, неожиданная гостья обернулась и снова пытливо заглянула в глаза магу, надеясь, что он начнёт разговор первым. Однако Торой не собирался форсировать события. Эльфийка нервно поправила висящее на шее украшение и, наконец, мягким бархатным голосом, от которого по спине у мага побежали блаженные мурашки, произнесла:
   - Ты, наверное, гадаешь, зачем я пришла... Я и сама... Впрочем, зря... Да, напрасно... - она вдруг метнулась к дверям, но на полпути остановилась.
   Брови мага поползли вверх, намереваясь обосноваться аккурат на лбу. Торой силился осмыслить странное поведение Бессмертной, но в битве логики и подозрений явно побеждали последние. Иными словами, волшебник решил, что перед ним женщина, слегка тронувшаяся умом от счастья. Шутка ли, стать матерью этакого славного наследника.
   Красавица, видимо, уловила ход его мыслей и всплеснула руками.
   - Нет!
   Внезапно её лицо передёрнуло от обилия нахлынувших чувств, а в следующее мгновенье эти чувства выплеснулись наружу вместе со слезами. Эльфийка уткнулась в ладони и безутешно заплакала, скорчившись на оттоманке. Торой с подозрением смотрел на рыжий затылок. Что за гастроль? Эльфы крайне сдержанный народ, разрыдаться вот так - при постороннем, бормотать невнятицу, проявить слабость можно только из большого отчаянья или (если быть достаточно циничным) с целью обмана.
   Волшебник принёс из туалетной комнаты полотенце и протянул его заходящейся в слезах остроухой красавице. Гостья оторвала одну ладонь от опухшего лица, выхватила Тороево подношение и уткнулась в мягкую ткань.
   Человек взирал на Бессмертную с жалостью и сомнением одновременно. Если это не разыгранный концерт, тогда что? И, если эти слёзы не ложь, то сколько раз этой красавице приходилось плакать вот так - беззвучно и незаметно для остальных? Судя по всему часто, вон, даже всхлипывает еле слышно.
   - Меня зовут Лита, - глухо пробормотала гостья сквозь полотенце.
   Маг кивнул:
   - Ты - счастливая мать трёхмесячного волшебника.
   Эльфийка кивнула и веско подытожила, складывая полотенце:
   - Счастливая приёмная мать.
   Торой пожал плечами. До деталей ему не было никакого дела. Волшебник забрал полотенце и небрежно бросил его на столик. Эльфийка проследила взглядом щепетильной эстетки за этим неаккуратным движением, а потом снова посмотрела на мужчину.
   - Так с чем пожаловала, счастливая приёмная мать? - он сделал ударение на принципиальном для неё эпитете.
   Лита поднялась на ноги, положила горячую ладонь на запястье собеседника, и увлекла его вглубь комнат. Оказавшись, наконец, в самой отдалённой части покоев - спальне (здесь тоже благоухал букет терцен, будь они неладны), эльфийка закрыла двери и повернулась к магу:
   - Я приношу извинения за свою излишнюю эмоциональность. - Официальным тоном произнесла Бессмертная и, тут же сорвавшись на захлёбывающийся шёпот, пояснила. - Я очень зла и унижена - безвольная пешка в руках свёкра. Но Ёлис не учёл того, что доведённая до отчаянья женщина - опасный противник.
   Волшебник кивнул. Всё ясно, сейчас в его рукав ляжет козырь. И, возможно, не один:
   - Рассказывай. - Он сел на круглый, обтянутый бархатом пуфик и приготовился слушать.
   Вообще, Торой не привык внимать женским откровениям. Последний раз он слушал подобные жалобы в далёком детстве. Тогда у юного мага ходила в подружках дочка золдановского повара - смешливая веснушчатая Тьяна. Она была вздорной непочтительной девчонкой и ни во что не ставила авторитет Тороя, хотя тот неоднократно грозился превратить её в жабу. Бывали дни, когда Тьяну пороли до синяков (девчонка, знаете ли, была не промах спереть чего-нибудь на кухне). Тогда-то дочка повара приходила к Торою вся в слезах, потирала кровоподтёки на мягком месте и от души жаловалась на "батяню". И, хотя Тьянка никогда не просила о помощи, юный волшебник добровольно лечил магией рубцы, оставленные розгами. Так вот, Тьянка была единственной женщиной, откровения и жалобы которой Торою до сей поры доводилось выслушивать.
   Впрочем, это обстоятельство не смущало волшебника. Он давно усвоил, что в разговорах с женщинами главное - молчать, слушать и кивать в тот момент, когда они набирают в грудь воздуха для очередной тирады. Ведь разговор женщины с мужчиной - это, на самом деле, растянутый во времени монолог. Потому маг расположился поудобнее и с интересом воззрился на гостью.
   Лита тем временем присела на кровать, потеребила в руках рыжую косу и со вздохом (так похожим на вздох Тьянки, что у Тороя даже дрогнуло сердце) начала:
   - Ты ведь знаешь, что браки в родовитых эльфийских семьях мало связаны с любовью? У нас вопросы супружества решают старейшины. Вот и меня выдали за Натааля, не спросив согласия. Ну да, ладно. - Эльфийка махнула рукой. - И вот, недавно выяснилось, что муж променял честь семьи на любовь человеческой женщины, которая и красавицей-то не была! Конечно, настал день, когда эта история всплыла во всей своей неприглядной наготе и стала достоянием семьи. Самое унизительное в том, что отныне, по милости свёкра и мужа, я вынуждена воспитывать плод чужой страсти. Моё унижение будет расти вместе с этим ребёнком. В каждой черте его лица, в каждом жесте не будет ничего моего, а между тем я должна буду его любить. Любить ещё одного нелюбимого. Разыгрывать счастливую мать и жену. И всё это - целую вечность...
   От последних слов Бессмертной даже циника Тороя передёрнуло. Да, в неприглядной ситуации оказалась эльфиечка. Ёлис и впрямь просчитался - женщина опасный враг. А уж оскорблённая женщина и того хуже. Глядя, как горят глаза Литы, низложенный маг понял - такое не сыграешь. Сверкающий взгляд, пылающие щёки, вздёрнутые брови. Чего ему только не хватало, этому Натаалю? Но сейчас волшебника интересовало другое:
   - А ко мне ты чего пришла? - спросил он у гостьи.
   Лита закусила губу и без обиняков выпалила:
   - Я хочу мести. А потому расскажу кое-что про награду, которой тебя хотят осчастливить. Ударю Ёлиса по самому больному месту - по тщеславию.
   Маг поёрзал на пуфике и в очередной раз весь обратился в слух.
   Когда рыжеволосая хозяйка дома закончила свой рассказ, за окнами начало светать, и в комнату скользнули первые солнечные лучи. Торой молчал, ошеломленный услышанным. Подобной мерзости он от эльфийского волшебника никак не ожидал. Конечно, легенду про Рунический нож маг знал с детства. То был один из любимых мифов многих подрастающих поколений волшебников. Даже сопливые чародеи-недоучки знали эту историю назубок. Они могли не помнить основ теоретической магии, могли забывать самые простые заклинания, но историю создания Рогоном Рунического ножа пересказывали наизусть. Причём с таким упоением, что наставники только вздыхали, мол, этакое бы рвение, да в учёбе...
   Торой с молодых ногтей знал, что мифическая реликвия, пропавшая несколько столетий назад, была знаменита на весь чародейный мир. Ещё бы! Ведь именно при помощи этого ножа Рогон истребил пятерых недругов. Особенно же привлекательной делала легенду зловредность волшебника, который придумал необычную месть.
   Изобретательный по части всяких гадостей чародей отправил своих магов-недругов в Мир Скорби не какими-то волшебными хитростями, а путём пошлого умерщвления - все пятеро погибли от рук профессиональных наёмных убийц. Вот только Рогон не был бы Рогоном, если б не придумал какую-нибудь гадкую каверзу. Так случилось и в этот раз. Орудием мести стал нарочно изготовленный гномьей артелью нож.
   Лезвие ковали под неусыпным магическим воздействием хитроумного чародея. Если верить преданию, Рогон нанёс на клинок роковое сочетание древних рун, после чего сталь, согласно всё той же легенде, закалили кровью василиска. Кровь эту, опять таки, если верить мифу, Рогон обменял у демонов, в Мире Скорби, ни много, ни мало, на рог единорога. Правда легенда опускала ту часть истории, где объяснялось бы, откуда у Рогона взялся рог (единороги к тому времени вымерли уже лет пятьсот как) и зачем этот самый рог понадобился демонам. Но, легенда, она на то и легенда... В общем, в результате хитроумной магии зачарованный клинок стал поглощать Силу жертв.
   Учитывая же, что все пятеро чародеев, убитых Руническим ножом, входили в состав Совета, месть Рогона носила несколько циничный характер. Закалённый клинок поглотил Могущество лучших, отправив их самих в вечное путешествие по Миру Скорби. Более унизительную смерть было трудно придумать. Именно поэтому начинающие магики с таким восхищением смаковали сию историю. Среди чародеев-подмастерьев старинный нож традиционно считался источником Силы, причём бытовало убеждение, будто достаточно самому вонзить в себя клинок, чтобы стать обладателем Могущества древних магов. Говоря же о зрелых волшебниках, следовало отметить, что они считали Рунический нож мифом, ибо в магическом мире вообще придерживались традиции всё связанное с Рогоном выдавать за вымысел.
   Запутанный рассказ Литы о том, как реликвия оказалась в руках у её свёкра, Торой пропустил мимо ушей. И так ясно, что нож неисповедимыми путями магического артефакта переходил от хозяина к хозяину, то в качестве платы, то в качестве наследства - не суть важно.
   Но всё же имелась в рассказе эльфийки одна деталь, о которой Торою не было известно. Деталь эта устно передавалась каждому владельцу старинного ножа и более никем и нигде не разглашалась. Дело было вот в чём... Согласно тайному предупреждению Рогона, воспользоваться ножом мог лишь низложенный волшебник, лишь один раз и только в том случае, если им не руководили тщеславные помыслы. Иными словами, если маг не жаждет обретения Силы. Очередной из знаменитых рогоновских ребусов. Вот вам, дорогие потомки, источник Могущества, но, не приведи Сила, воспользоваться им из соображений корысти.
   Об этой-то тонкости и собрался умолчать Ёлис. Он искренне рассчитывал, что в надежде обрести Силу, Торой вонзит волшебный нож себе под рёбра. Нет живого свидетеля запрещённого обряда - нет опасности разглашения тайны. А реликвия опять возвратится в руки прежнего хозяина.
   Торой заскрежетал зубами от ярости, а когда первая злоба улеглась, с подозрением посмотрел на гостью:
   - Лита, а откуда тебе известны детали этого заговора?
   Эльфийка повела точёными бровями:
   - Есть такое чудное зелье, как алтан-трава, - в голосе Бессмертной плескалось столько едкого коварства, что у волшебника нехорошо ёкнуло сердце, - подсыпаешь её в вино, угощаешь им супруга, а, когда тот засыпает, расспрашиваешь его, о чём хочешь.
   Лита подмигнула Торою. Тот лишь покачал головой и спросил:
   - И откуда у тебя такое снадобье, милая?
   Рыжеволосая гостья тонко улыбнулась:
   - Мама подарила. На свадьбу. Это традиционный тайный подарок по женской линии. - И она невинно хлопнула ресницами.
   Торой содрогнулся - ну, и семейка! Да парочка этих остроухих - пострашнее всей Гильдии чернокнижников!
   - Послушай, - чародею внезапно стал крайне любопытен один, в общем-то, и без того ясный момент, - а если бы ты не держала зуб на сородичей, рассказала бы мне об их замысле?
   На лице Литы отразился искренний ужас:
   - Да как тебе только в голову такое могло придти?! - брови взлетели вверх. - Предать семью? Никогда! Но сейчас мне важнее досадить свёкру. Это месть за унижение, которого я вовсе не заслужила.
   Маг смотрел в прекрасные глаза, на безукоризненное лицо и дивные рыжие локоны, испытывая неподдельное отвращение. И вот эти-то волшебники, а также им подобные низложили его, считая опасным злодеем?
   - Что с тобой? - Лита поспешно встала с ложа. - Почему ты бледный?
   Торой искренне ответил:
   - Это же гадко, Лита.
   Эльфийка отстранилась на шаг:
   - Я тебя спасла! А ты говоришь, это гадко? Вот уж, действительно, мужская неблагодарность! Или думаешь, я солгала? В таком случае, присягаю своим происхождением.
   Он кивнул, хотя и без того верил собеседнице - сделка с Ёлисом изначально казалась слишком выгодной. Но всё-таки даже из благодарности к Лите Торой не стал лукавить.
   - Конечно, гадко. Не устраивает муж, не живи с ним. Уйди. Найди другого. Сила вас всех возьми! Да вообще не выходи замуж! Ты молода, красива, богата, бессмертна, зачем менять пелёнки чужого ребёнка? Зачем подсыпать мужу алтан-траву, мстить свёкру, нести печать унижений через всю свою невыразимо долгую жизнь?
   Лита с трепетом слушала, и глаза её становились всё больше и круглее, наполняясь истинным ужасом. Наконец, когда Торой замолчал, она прошептала с восторгом и страхом одновременно:
   - Волшебник, теперь я понимаю, почему тебя низложили. Для тебя не существует обязанностей и долга! Как ты можешь так жить?
   Торою показалось, будто мир пошатнулся. Ему-то думалось, что всё произнесённое - самые насущные азы порядочности, которые способно понять любое, даже самое бестолковое создание. А на деле выходило, что он бунтарь - инакомыслящий и опасный.
   Лита замерла в двух шагах, посматривая на мага с нескрываемым интересом. Обычно так смотрят на какого-нибудь редкого гада - змею или паука - с любопытством и отвращением одновременно. Наконец, эльфийка шагнула к волшебнику и, вдруг, прильнула к нему всем телом. Пробежалась ладонями по волосам, притянула за затылок и припала поцелуем к губам.
   Тошнотворная гадливость переполнила Тороя. Он не отстранился - отшатнулся. Она целовалась, словно кабацкая девка, с исступлённым ожесточением впиваясь в его рот. Волшебник вытер губы.
   Лита с удивлением смотрела на него. Она не понимала отказа. Прекрасной эльфийке, мучимой ревностью и обидой, хотелось отомстить мужу. Унизить Натааля! Растоптать! И Лита понимала, другого шанса на месть в ближайшее время не представится, а тут вот он - молодой красивый инакомыслящий колдун. Тем больнее хлестнёт Натааля её поступок. Что ж, пусть чувство вины и одиночества сломит его окончательно, если не сломило ещё горе по умершей любовнице.
   Торой понял всё. Он оттолкнул красавицу, теперь она была ему так же неприятна, как её свёкор, муж и многочисленные родственники. Волшебник смотрел на гостью и понимал, что ни дивные локоны, ни безукоризненность черт не делают её больше привлекательной. Наоборот, вся она стала какой-то кукольной, приторно-безупречной и этим глубоко неприятной.
   - Уходи. - Он отступил на шаг. - Благодарить не буду. У злобного колдуна проблемы с воспитанием.
   И самым галантным жестом Торой указал красавице на дверь. Глаза эльфийки вспыхнули обидой, злобой и чем-то похожим на презрение:
   - Да уж. Вижу. - Прошипела она и добавила, - всё-таки те, кто тебя низложили, были правы.
   С этими словами бессмертная красавица толкнула двери спальни и гордо прошествовала вон, сверкая на солнце медными локонами.
   Торой смотрел, как она удаляется через бесконечную анфиладу комнат, как распахиваются под хрупкими руками высокие створки, как проносится по комнатам долгожданный сквозняк и дурманно стелется аромат терцены. Гостья уже исчезла за всплесками реющих по ветру шелков, а маг-отступник по-прежнему смотрел в пустоту и понимал, что с этого дня он всей душой презирает эльфов.

* * *

   Удивительно, как может один короткий миг вместить в себя столь долгие воспоминания. В свете зелёного огонька Торой недовольно поморщился - не самое лучшее сейчас время вспоминать семейку сумасшедших эльфов.
   Люция и Эйлан по-прежнему мирно посапывали в тишине маленького покойчика. Болотный светляк, наконец-то, почувствовал хозяйку и радостно просиял. Свет огонька сделался увереннее и ярче, а сам он без раздумий улетел прочь от волшебника, чтобы преданно повиснуть над головой ведьмы, переливаясь всеми оттенками изумрудного.
   Маг на секунду задумался. А отчего в комнате до сих пор лиловые сумерки? Он бродил по покоям не менее четверти часа, и за это время уже должно было бы рассвести. Однако холодный полумрак и не думал рассеиваться. Волшебник покачал головой, гадая, что за чудеса происходят в природе по велению загадочной ведьмы.
   За спиной сонно заворочалась на своём ложе колдунка. Она натянула одеяло до самого подбородка, улеглась поудобнее и продолжила сладко сопеть, оставив на подушке только растрепавшуюся каштановую косу.
   - Поднимайся! - скомандовал Торой и потряс девушку за плечо.
   Ведьма что-то недовольно пробурчала и попыталась стряхнуть надоедливую руку со своего плеча, но потом открыла-таки один глаз, в свете волшебного огонька показавшийся пронзительно-зелёным. Несколько мгновений глаз этот пытливо изучал Тороя, а потом его обладательница сонно спросила:
   - Чего тебе?
   - Поднимайся, пора. - Повторил маг.
   В сиянии болотного светляка волшебник был похож на неприкаянного баньши - кожа отсвечивала зелёным, по лицу метались тени. Кто-то другой на месте Люции испугался бы спросонок, но ведьма с детства привыкла к обманчивому свету изумрудного огонька. А потому она лишь потёрла глаза и пробормотала, сквозь зевок:
   - Сейчас, сейчас...
   Однако волшебник словно не услышал:
   - Там на софе тёплые вещи, переодевайся и укутай мальчишку.
   Люция согласно кивнула:
   - Ага... А ты-то куда? - и она испуганно приподнялась на локте, видя, что спутник собирается покинуть комнатушку.
   - На кухню, за едой, - проворчал он.
   - А-а-а...- и ведьма, успокоенная ответом, снова плюхнулась на кровать.
   - Поднимайся, я сказал! - шёпотом рявкнул на неё Торой. - Мигом!
   И, больше не глядя на вздорную ведьму, покинул номер.
   На кухне чародей побросал кое-какую снедь в небольшой холщовый мешок и снова отправился наверх торопить копушу Люцию. Он ещё успел подумать о том, что ведьма, судя по всему, излечилась от нанесённой кхалаями раны. Во всяком случае, на умирающего, мучимого болью человека она походила мало. Точнее совсем не походила. Это радовало, поскольку означало, что беглецы смогут удирать из города во все лопатки, а не тащиться, хромая.
   Что-то неведомое подгоняло, подхлёстывало волшебника. Сердце отчаянно колотилось, обмирая от каждого шороха. Уж не потому ли, едва маг занёс ногу над первой ступенькой, левый висок взорвался болью? Ощущение было такое, будто в него вбили длинный и совершенно тупой гвоздь. Вместе с неожиданной мукой мага настигло также внезапное прозрение.
   Отчетливо и ясно волшебник увидел, как двое завернувшихся в плащи путников бредут по сугробам сквозь снежную бурю. Вот, один из них оскользнулся и чуть не упал в сугроб. Второй вовремя подхватил спутника под локоть и помог устоять на ногах. Оба с завидным упрямством шли вперёд, сгибаясь под порывами ветра. Вот они миновали скобяную лавку с покосившейся под ударами непогоды вывеской... стало быть, три квартала от "Перевёрнутой подковы".
   Теперь Торой знал не только, что по их с Люцией следу идут двое мужчин, но и то, что один из них провалился по колено в сугроб и зачерпнул полный сапог снега. Однако чародей не понял самого главного, кем были преследователи - чернокнижниками, магами или обычными людьми?
   Когда видение, столь неожиданно возникшее перед глазами, пропало, волшебник застыл, глубоко и часто дыша. Только сейчас он осознал - это магия... Незнакомая и неподвластная ему ранее, возможно, даже Древняя Магия, которой владеют лишь немногие эльфы. Именно эта магия разбудила Тороя, обостряя шестое чувство, именно эта магия вызвала странное покалывание в пальцах, именно она заставила сердце болезненно подпрыгивать в предчувствии беды, призывая торопиться. Да только чародей, свыкшийся со своим низложением, не распознал волшебство.
   Оцепенев лишь на долю секунды, маг опрометью кинулся в покойчик.

* * *

   Люция дождалась, пока Торой покинет комнату, и сбросила с себя одеяло. Холод забирался под тонкое летнее платье, лизнул горячее со сна тело и пощекотал покрывшуюся мурашками кожу. Ведьму передёрнуло, и она судорожно вдохнула стылый воздух, посмотрев странным взглядом туда, где мгновение назад стоял волшебник. К счастью, он, озадаченный предстоящей дорогой, вышел из номера, так и не заметив пытливого взора.
   А, между тем, девчонке было интересно - подействовало ли вчерашнее зелье? Вид у мага был вполне цветущий и отдохнувший. Однако вовсе не его самочувствие сейчас интересовало ведьму. Люция с некоторым сожалением посмотрела в спину уходящему чародею и вздохнула - странно, вчерашнее зелье как будто не принесло ожидаемого эффекта. То ли колдунка что-то напортачила в заклинании, то ли Торой оказался защищённым от слабой деревенской волшбы, то ли следовало подождать ещё... Увы.
   Однако кое-чему можно и порадоваться. Например, тому, что целебное зелье, сделанное для собственной раны, подействовало безотказно. Бедро совершенно не болело. Девчонка осторожно ослабила повязку и с любопытством посмотрела на рану. Впрочем, раны никакой и не было - лишь тонкий шрам, затянувшийся нежной розовой кожицей. Ведьма довольно улыбнулась и бросила повязку с остатками лечебного зелья на табурет. Сейчас она оденется и уберёт грязное полотенце в узелок, чтобы потом при первом удачном случае закопать повязку где-нибудь в лесу. Уж кому-кому, а колдунье никак нельзя оставлять следы волшбы, да собственной крови. Ну как, кто из товарок найдёт, да порчу наведёт какую?
   Но сперва одеться. Слишком уж студёный воздух в комнате. Что там Торой раздобыл? Ага, понятно, шерстяная юбка, тёплый плащ... Ведьма отчаянно воевала со своим платьем, пытаясь ослабить шнуровку пояса, когда на лестнице раздался топот ног.
   - Люция, быстрее! - маг ворвался в комнату так, словно преследователи уже ломились в таверну с чёрного хода.
   Девушка, распахнула глаза и, не успев даже осмыслить в полной мере слова Тороя, выпалила самый важный вопрос:
   - Они далеко?
   Чародей бросил на кровать принесённую снедь, подхватил с ложа по-прежнему спящего Эйлана и запахнул мальчишку в одеяло.
   - Пара-тройка кварталов. Собирайся быстрее, еду забери, я понесу мальчишку, ты провизию. Бегом!
   Ведьма лихорадочно теребила завязки на поясе, стараясь высвободиться из юбок, но дрожащие пальцы никак не повиновались:
   - Сколько их? - она истерично дёргала узел, не понимая, что тем самым только сильнее затягивает его.
   - Двое. Мужчины. Но я не знаю, кто они.
   Ведьма с благоговением посмотрела на чародея.
   - Ты их почувствовал? - она всё не переставала бороться с поясом, надеясь, что сможет одержать победу.
   - Да, почувствовал... - начал было волшебник, но, увидев, как бездарно девчонка теряет драгоценное время, только выругался сквозь зубы. - Сила тебя побери, нет времени путаться в этих верёвках!
   Торой, выхватил из-за пояса нож, неуловимым движением перерезал пояс и изо всех сил дёрнул юбки вниз. Сатин бесформенной кучей упал к ногам колдуньи. Люция не успела даже покраснеть от смущения, а маг уже швырнул ей тёплую одежду. Ведьма в панике натянула огромную юбку Клотильды, затем шерстяную тунику, широкий плащ и превратилась в нечто совершенно бесформенное.
   К тому времени Торой с крепко спящим Эйланом на руках уже покинул комнату. Колдунья схватила узелок с пожитками, запихнула в него еду и бросилась следом, разумеется, совершенно забыв про оставленное на табурете полотенце.
   Промчавшись через залитый серым светом зал питейного заведения, спутники миновали стойку и, едва не опрокинув храпящую Клотильду, пробежали через кухню. В кухне, рядом с огромным буфетом, Торой ещё вчера заприметил низенькую дверь, ведущую в хозяйственные помещения и, соответственно, к чёрному ходу.
   Пинком ноги маг высадил хлипкую створку, и беглецы пронеслись через кладовую - в лицо пахнуло пряностями, чесноком и сушёным укропом. Краем плаща Торой задел стоящую в углу растрёпанную метлу, которая не замедлила с грохотом упасть на пол. Люция споткнулась о черенок и пребольно ссаднила ногу. Ведьма зашипела и едва удержала равновесие, но всё же успела бросить тоскливый взгляд на помело. Эх, жаль, не могла она им воспользоваться и улететь из Мирара, куда глаза глядят!
   Не успела девушка сделать очередной судорожный вдох, как маленькая комнатка осталась позади. Короткий коридор преодолели и вовсе в несколько шагов. Торой щёлкнул засовом входной двери. Пронизывающий ветер ворвался в помещение, наметая на чистые половицы снег. Запахнув плащ, колдунка выбежала следом за спутником.
   Ветер сорвал с головы капюшон, разметал подол просторной юбки, снежная крупа залепила глаза и замолотила по груди и плечам. Проваливаясь в сугробах, беглецы торопились прочь от приютившей их таверны. Остервенелый бег уже через несколько минут разогнал кровь, теперь уж Люция не чувствовала стужи, по спине один за другим текли ручейки пота.
   - Почему никак не рассветёт? - прокричала ведьма сквозь вой метели.
   Рассвета и впрямь не было в помине. Зябкие сиреневые сумерки не рассеивались и словно навсегда застыли над городом.
   - Не знаю. - Торой нырнул в переулок.
   Люция увидела, как мелькнул в пурге плащ мага, и устремилась следом. Студёный ветер завывал, взметая к небесам тучи снежной пыли. Колдунка спешила вперёд, перебрасывая узелок с пожитками из руки в руку и дыша на ледяные ладони, чтобы хоть как-то отогреть пальцы. Тяжёлые башмаки увязали в сугробах и щедро черпали снег.
   Внезапно ведьме почему-то, совершенно не к месту, вспомнилась бабка и тот день, когда разъярённые деревенские жители тащили её прочь из избушки. Кажется, в толпе Люция увидела искажённое лицо женщины, которая приходила всего месяц назад за лекарством для своей единственной лошади. Кормилица, на которой селянка возила в город овощи, внезапно занемогла. Бабка тогда вручила просительнице сбор травок со словами:
   - Ладного здравия вам, милая, и скотинке вашей...
   В этот миг лицо колдунке обжёг порыв студёного ветра, и воспоминания поблекли. "Странно... - Думала девушка, торопливо переставляя ноги в зыбучих сугробах. - Чего это я, вдруг, о бабке-то?". Неизвестное сверлящее чувство не давало покоя. Казалось, будто нужно вспомнить нечто очень, очень важное, но что именно, Люция никак не могла осознать. И ещё ведьмочке чудилось, будто за ней наблюдают.
   Беглянка то и дело бросала затравленные взгляды по сторонам, однако в мешанине снежинок не видела никого, кроме Тороя. Между тем, лицо бабки - окровавленное с разбитыми губами, в синяках и кровоподтёках - так и стояло перед глазами. Старуха никак не шла из головы.
   Но вот в памяти неожиданно всплыл образ мальчишки, которого маленькая ученица ведьмы встретила на опушке леса много лет назад. Колдунке тогда было не больше восьми годков. Мальчишка сидел под старой сосной и с аппетитом трескал сочную землянику, нанизанную на стебель осота. Паренек был ровесником Люции - веснушчатым и загорелым. Увидев невзрачную девчонку с длинной растрёпанной косой, да ещё и в простеньком коричневом платье без передника, он разом смекнул, что перед ним подмастерье ведьмы. А потому, ухватив с земли увесистую шишку, селянин запустил ею в Люцию. Последняя никогда особой ловкостью не отличалась, а потому шишка попала ей прямо в щёку, до крови расцарапав кожу. Заревев во весь голос от вопиющей несправедливости, маленькая ведьма показала обидчику язык и убежала прочь, размазывая по щекам слёзы обиды. Она давно уяснила, что колдунья не имеет права на защиту и тем более выкрикивание угроз - деревенские вмиг пожалуются старосте, и уж тогда беды не оберёшься.
   Это неожиданное воспоминание исчезло также внезапно, как и появилось.
   Ведьма остановилась посреди заснеженной улицы, силясь понять, что же с ней такое происходит. Она забыла о Торое, об Эйлане, обо всех. Теперь перед её мысленным взором совершенно непроизвольно возник тот самый день, когда она пришла к Фриде наниматься на работу. А потом и это воспоминание было отброшено, не успев до конца оформиться. Вместо него в голове всплыло совсем другое - растрёпанный Эйлан, вечерняя сказка и блики фонарей на потолке комнатушки.
   Девушка пустыми глазами смотрела сквозь метель, а в мыслях царил полнейший кавардак. Только сейчас Люция начала понимать, что попытка вспомнить то или иное событие принадлежит вовсе не ей. Ещё бы! Колдунке совершенно не хотелось поминать ни гадкого конопатого мальчишку, ни кричащую в толпе селян бабку, ни последний вечер в доме Дижан. А между тем отдельные фрагменты жизни сами собой выныривали из глубин сознания.
   Ужасные ощущения! Ведьме казалось, будто неведомый чужак вторгся в её разум и принялся беззастенчиво изучать не принадлежащие ему воспоминания. Неизвестный колдун словно искал что-то, но при этом не знал, где это "что-то" спрятано. Девушке представилось, будто её память - огромная толстая книга с цветными гравюрами и подписями к каждому изображению. И к этой книге получил доступ какой-то незнакомец. Он берёт увесистый томик чужих впечатлений, взвешивает его на ладони, удовлетворёно кривит губы, а затем открывает на первой попавшейся странице, быстро прочитывает подпись к одному из рисунков, переворачивает несколько листов, бегло читает следующий комментарий, рассматривает недолго гравюру... А затем поспешно перелистывает книгу, уже не всматриваясь и не вчитываясь, просто разыскивая определённую тему.
   Ошеломлённая присутствием чужака, ведьма сжала ладонями виски. Словно это могло как-то помочь! Безжалостный незнакомец по-прежнему ловко делал своё дело. Люция чувствовала его прикосновения к самым потаённым глубинам сознания. Ведьме даже померещилось, будто её самой уже не существует. Лихорадочные, нервные поиски приносили телесную и нестерпимую душевную боль. Казалось, будто тебя лишают самого главного - возможности самостоятельно думать, возможности подчинять себе своё же сознание. Подобной беспомощности девчонке не доводилось испытывать никогда.
   "Колдунья, колдунья! На метле летунья!
   Криворучка, кривоножка, жаба, крыса, Бабка Ёжка!!!"
   Это пели, приплясывая и корча гримасы, деревенские дети. Мальчишки и девчонки заключили беспомощно ревущую Люцию в круг и теперь дразнили с несказанным упоением. Подмастерье ведьмы никогда не могла за себя постоять, а тут ещё угораздило придти искупаться на реку, когда на берегу играла сельская ребятня. Конечно, едва нескладная девчонка с тонкой косичкой увидела такое количество детворы, как сразу же бесславно пустилась наутёк. Но для загорелых сорванцов было делом чести нагнать тихоходную и неловкую колдунку. Вот и нагнали, окружили и принялись выкрикивать обзывалки. А затравленная Люция стояла в кругу кричащих сверстников и рыдала.
   Между тем, взрослая Люция, охваченная сумятицей самых разных воспоминаний, стояла среди метели, бессильно опустив руки и уронив в сугроб узелок с пожитками.
   Торой не увидел и даже не услышал (очень уж завывал ветер), а, скорее, почувствовал, что ведьма остановилась. Он обернулся, но в снежной мешанине ничего не увидел. Зло плюнув, волшебник устремился обратно. За углом, посреди заметённой снегом мостовой, словно пригвождённая к месту, застыла Люция. Маг раздражённо махнул ей рукой, мол, что замерла, пошли. Однако девушка не сдвинулась ни на шаг. Торой перебросил спящего Эйлана с руки на руку и, бормоча проклятия, поспешил к спутнице.
   - Чего встала? Пойдём! - прокричал он, сквозь завывание ветра.
   Ни один мускул не дрогнул на лице ведьмы. Зелено-голубые глаза безучастно смотрели в пустоту. На губах и щеках таяли снежинки.
   - Люция! - Торой встряхнул девушку. - Хватит считать ворон!
   Озарение пришло само собой... Чернокнижник! Да, волшебник не раз видел такие стеклянные глаза. Чего там, он и сам не раз приводил людей в подобное состояние. Проникнуть в человеческий разум нетрудно, а, умеючи, можно это сделать так, что жертва вообще не поймёт произошедшего. Однако чернокнижник выворачивал наизнанку воспоминания девушки безо всякой щепетильности.
   В двух шагах от мостовой, на счастье Тороя, стояла засыпанная снегом скамья, на которую он и швырнул завёрнутого в одеяло мальчишку.
   Теперь всё ясно. Стало быть, по их следу идут двое и один из них чернокнижник. Вполне возможно, что вместе с чернокнижником шёл некромант, таким колдунам проще работать в паре. Юная ведьма стала лёгкой добычей для преследователей, в особенности со своим неумением закрываться от чужого колдовства. Да и наследили беглецы в таверне - будь здоров. Даже повязку Люции впопыхах позабыли прибрать. А искать по крови - проще некуда.
   Ну, ладно, глупая девчонка, которая и колдовать-то толком не умеет, не то, что следы заметать, но он-то! Он-то? Вот, что делает с волшебником долгое отсутствие практики...
   Досадуя, маг снова встряхнул девушку. Может, незнакомый чернокнижник не успел забраться глубоко? Увы, ведьма по-прежнему не видела спутника.
   Как всегда бывало с Тороем в таких ситуациях, паника отступила под натиском хладнокровия. Если чернокнижник докопается до имени волшебника, это всё многократно осложнит. На счастье беглецов, чужак был не очень опытен - виртуоз своего дела (каким раньше был Торой) перевернул бы память жертвы за пару мгновений. Здесь же трудился новичок, трудился беспринципно и поспешно. Обмануть такого - дело несложное и благодарное.
   Итак, надо действовать. С детства волшебник помнил наставления Золдана о том, что самый лучший способ вывести человека из ступора - сделать что-то неожиданное. Если чужак не проник достаточно глубоко, хватало простой пощёчины, но в данной ситуации требовалось нечто, гораздо более действенное.
   - Люция, - Торой взял искажённое мукой лицо девушки в ладони, - ты меня слышишь?
   Он очень надеялся, что слышит. Если ведьма не отреагирует на спокойный, ровный голос, это будет означать только одно - помощь опоздала.
   Безмятежный, лишённый интонаций вопрос вошёл в сознание испуганной колдуньи только потому, что в нём отсутствовали эмоции. Девушка кивнула, не ощущая самой себя. Собственно, ей казалось, будто её уже нет. А как ещё прикажете себя чувствовать, когда вам не подчиняются собственные мысли?
   - Слушай внимательно, - с прежним спокойствием продолжил маг. - Посмотри мне в глаза. Ты меня видишь?
   Ведьма собрала остатки воли в кулак, судорожно вздохнула и попыталась сосредоточиться на просьбе Тороя. Странно, но усилие подействовало - перед глазами прояснилось, и колдунка смогла-таки увидеть спутника, даже рассмотреть иней на его ресницах и снег в чёрных волосах.
   Девчонка кивнула.
   - Люция, что ты видишь? - Торою надо было доподлинно знать, что она действительно видит его, а не кивает от безысходности.
   - Иней. - Выдохнула ведьма. - У тебя на ресницах иней.
   И тут, понимая, что нельзя больше терять ни мгновения - ещё пара секунд и колдунья снова растворится в безотчётных фрагментах воспоминаний - маг нежно вытер холодными ладонями мокрые щёки девушки и коснулся замёрзших губ поцелуем. Он почувствовал вкус талого снега и прерывистое дыхание спутницы.
   - Ты нужна мне, - прошептал он. - Ты очень нужна мне. Чужака можно прогнать, главное, делай всё, как я скажу. Поняла?
   Неожиданный поступок Тороя на время вырвал девчонку из западни, в которую угодил разум. Колдунья не чувствовала ни холода, ни летящих в лицо колючих снежинок, ни рук волшебника на плечах - только усилие воли, напряжение всех сил. Чужак в её голове неуклюже ворошил память, но никак не мог добраться до вчерашней ночи. То ли Люция, сама того не ведая, сопротивлялась, то ли чернокнижник был неумелым и потому тщетно копошился в слишком давних воспоминаниях, увязая в них, словно в болоте.
   - Смотри мне в глаза, - потребовал Торой.
   Колдунья послушно поймала синий взгляд спутника. Мысли вымело из головы. Даже чужак отступил под неведомым натиском. Маг пристально вглядывался в испуганные зелёно-голубые глаза ведьмы и нараспев говорил то, чему много лет назад научился у Золдана. Торой не знал, получится ли у ведьмы одолеть чернокнижника. Но выбора не было, а надежда, как известно, живуча.
   - Видишь комнату, Люция? Большая комната, в которой нет окон и очень темно? Видишь распахнутую дверь?
   Девушка на миг опешила от этой странной речи, а в следующее мгновение зрачки тёмно-синих глаз, заглядывающих, казалось, в самую душу, разверзлись, заполнив мир тьмой.
   Только теперь ведьма с ужасом поняла, что действительно находится в мрачной пустой зале. Высокая двухстворчатая дверь комнаты оказалась распахнута и открывала путь к освещённым ярким солнцем покоям. Анфилады светлиц уходили куда-то вдаль и манили прочь из темноты, в которой находилась Люция. Странно, но даже здесь - в коридорах собственного сознания, девушка слышала спокойный голос:
   - Беги на свет и захлопывай двери...
   За спиной колдуньи что-то тихо и настойчиво скреблось. Как будто десятки мышей пытались процарапать коготками каменную кладку. А ещё через мгновение раздался безобразный грохот. Люция испуганно оглянулась и увидела, как позади неё ломится в закрытые двери что-то огромное и злобное. Высокие створки сотрясались и дрожали под ударами. Вот, одна из петель не выдержала - вылетела из стены.
   Ведьма не стала дожидаться последствий и рванула прочь. Она не чувствовала усталости, не задыхалась от бега - здесь отсутствовали все привычные человеческие ощущения, но страх... Глубокий животный страх, от которого становились дыбом волосы... этот страх никуда не делся. Напротив, лишь стал сильнее.
   Она успела выбежать вон до того, как дребезжащие створки с грохотом распахнулись и в открывшийся чёрный проём по стенам, потолку и полу устремились извивающиеся чёрные щупальца. Будто растущие с огромной скоростью гибкие лозы, они заполнили пространство и поплзли следом за жертвой.
   - Люция, закрой двери, - отозвался эхом уже едва слышный голос Тороя.
   Девушка в панике обернулась, захлопнула высокие створки и налегла на них всем телом. Двери, тяжко сотрясаясь, били её в спину. Несколько щупальцев со змеиным шелестом успели проскользнуть снизу, а те, что потоньше, тянулись к жертве через замочную скважину. Чужак по-прежнему пытался завладеть сознанием неопытной колдуньи.
   Долго удерживать чудовище ведьма не могла и снова кинулась наутёк, ища спасения в следующей зале. Створки за спиной Люции хлестнули стены, и хищные ловцы устремились по следу. Беглянка захлопнула двери очередной комнаты, с упоением прищемив рвущихся вон гадов. Вполне осязаемый крик боли и удивления, явно не принадлежащий колдунье, пронёсся эхом по коридорам. Одно из гибких щупальцев мстительно ухватило жертву за щиколотку и дёрнуло.
   Вот теперь ведьма почувствовала боль, но не в теле, а, в собственном рассудке, будто кто-то с жадностью рванул из него кусочек воспоминаний. Колдунья взвизгнула и свободной ногой придавила живую петлю. Новый вопль изумления разнёсся по залам. Щупальце отпустило вожделенную жертву и стремительно скрылось под дверью. Люция воспользовалась временным отступлением врага - во всю прыть кинулась дальше. Но солнечные залы, по которым во весь дух мчалась девушка, стремительно темнели от присутствия чужака, щупальца заполняли пространство и кишели безобразным месивом. Один раз преследователь плотоядно лизнул ведьму между лопатками, но беглянка вовремя увернулась и не позволила ловцу захлестнуться петлёй.
   - Уходи! - всей силой рассудка прокричала колдунья. - Уходи прочь!
   Впереди ждали очередные двери. Закрывать створки было бессмысленно - засовы на них отсутствовали, удерживать не хватало сил. Как быть? Неужто мчаться от погони до скончания воли? Тут неожиданное прозрение осенило колдунью. Она поняла, что покамест ещё остаётся хозяйкой своего разума. А значит...
   Торжествуя близкую победу, Люция захлопнула двери. Но теперь уж не руками, как делала раньше, а могучим мысленным приказом. Створки с грохотом ударились о косяки, и широкий засов, появившийся неведомо откуда, задвинулся сам собою. Девушка услышала, как скребутся с обратной стороны скользкие мысли чужака и, сломя голову, бросилась в следующую комнату. Душа колдунки преисполнилась ликования. Огромные двери с грохотом закрывались следом за девушкой, засовы щёлкали, словно капканы. Ведьма бежала, каждым нервом ощущая гнев и бессилие отторгнутого ею чужака. Наконец, колдунья, вновь очутилась в пустой тёмной комнате, а ещё через несколько секунд окружающая темнота превратилась в чёрные зрачки напряжённо глядящих синих глаз.
   Тороя замело снегом - на плечах и голове уже выросли небольшие сугробы, но маг не чувствовал холода, он впился взглядом в лицо ведьмы, наблюдая за её внутренней борьбой. Наконец, взор Люции обрёл осмысленность, и девушка повисла на шее у волшебника, плача от облегчения. Мужчина неловко похлопал спутницу по спине, но прорыдаться не позволил - снова встряхнул.
   - Хватит. До каких воспоминаний он добрался? Узнал об Эйлане и о том, что ты дала отпор кхалаям? - чародей встряхнул колдунью.
   Она закрыла глаза и отрицательно покачала головой:
   - Нет, увяз в детстве...
   - Ты молодец. - Скупо похвалил Торой и подхватил со скамьи завёрнутого в одеяло ребёнка.
   Люция отёрла со щёк застывающие на морозе слёзы, накинула капюшон и устремилась следом. И всё же, как ни старались путники идти быстрее, за четверть часа едва смогли миновать несколько кварталов. Вьюга разыгралась нешуточная, противиться ветру и снегу становилось всё сложнее.
   Боль вонзилась в висок так же неожиданно, как в первый раз, и маг вновь увидел преследователей. Некромант как раз бросал в снег невзрачную Молнию Ищейку. Сгусток Силы воспарил над сугробам, отыскивая цель - посторонние магические пульсации. Увы, после битвы Люции с чернокнижником всплеск, наверняка, был такой, что след беглянки найдётся без труда. И действительно, уже через миг Молния налилась густой синевой, а потом заскользила от "Перевёрнутой подковы" в тот самый переулок, где скрылись беглецы. Некромант оживился, махнул рукой вымотанному спутнику, и оба заторопились следом за Ищейкой.
   Теперь от них не уйти, хоть бегом беги.
   - Люция, стой, - со спокойной отрешённостью попросил Торой и привалился к облепленному снегом фонарному столбу. - Они взяли след. Как ни плутай, всё равно догонят...
   Сквозь вой пурги ведьма не разобрала слов мага, а потому крикнула, придерживая капюшон плаща:
   - Чего встал? Идём!
   Волшебник отрицательно покачал головой:
   - Они взяли след.
   Колдунка побледнела и вновь прокричала сквозь непогоду:
   - Что же делать? Ты примешь бой?
   Торой горько усмехнулся и, избегая смотреть в глаза собеседнице, ответил:
   - Нет.
   Люция устремилась к магу, проваливаясь в сугробах. Резкий порыв ветра сорвал с головы девушки капюшон и мигом насыпал за ворот снега, но колдунья этого не заметила.
   - Почему? Почему, нет?!
   - Их двое, они сильнее. - Сказал Торой и не соврал. Преследователей действительно было двое, и они действительно были сильнее его - низложенного.
   Ведьма замерла, глядя в ту сторону, откуда должна была явить себя погоня. Девчонка всё никак не могла поверить, что её спутник - защитник, на которого она столь уповала - так легко сдался.
   - Но ты же волшебник, сделай что-нибудь! - девушка вцепилась в мага. - Чего встал, как пень?! У тебя есть меч, в конце-то концов!
   На последних словах колдунка сорвалась на крик. Торой открыл утомлённо смеженные веки и посмотрел в пылающее от гнева и страха лицо спутницы. Кипящая волна, нет, не злости, а свирепого бешенства поднялась в душе мага. Бешенства на себя самого. И впрямь, какой он мужчина, если не может защитить не то что свою спутницу, но и себя самого? От досады защемило сердце. Что же теперь и впрямь покорно сдаваться на милость преследователей? Хорош заступничек, ничего не скажешь. Горячая ярость полыхала в крови. Низложенный маг дал ей выход наиболее привычным для себя способом.
   - Знаешь что... ты, - прошипел он, даже не пытаясь подбирать слова, - дура деревенская, хватит на меня орать, иначе я оторву твою бестолковую голову раньше, чем это делают те колдуны! Понятно?
   Он знал, что она права. Права совершенно. Должно быть, именно поэтому ему и хотелось развеять колдунку в пыль. Ведьма отпрянула. Человек, что недавно целовал её, стал, как и прежде, странно далёким, да ещё и неожиданно свирепым.
   - Значит, ты хочешь сдаться? - как-то вяло поинтересовалась девушка, вытирая рукавом мокрое от снега лицо. - Просто сдаться?
   Видеть её смирение перед неизбежной гибелью оказалось ещё тошнее, и маг проорал:
   - Нет! Но мне нужно хотя бы немного побыть в тишине и собраться с мыслями, а не слушать твой скулёж! Поняла?
   - Да! - с такой же яростью крикнула ему в лицо колдунья. - Да! Я поняла! Ты ничего не можешь сделать! А попробуешь улизнуть вместе с мальчишкой, расскажу про тебя колдунам. Так что собирайся с мыслями как следует!
   Теперь Люция была готова выхватить из ножен волшебника тяжёлый меч и, в первую, очередь зарубить им самого Тороя, а там под раздачу попали бы и колдуны. Чего там! Сейчас ведьма чувствовала себя способной умерщвлять взглядом, не то что оружием.
   Торой, не покойся у него на руках ребёнок, должно быть, задушил вздорную колдунью. Разорвал в клочки! И в тот самый момент, когда в голове мага звенело от отчаяния и неистовой ярости, он ощутил знакомое уже покалывание на кончиках пальцев. Через миг, в онемевшие от стужи руки словно вонзились сотни иголок - будто стиснул ладонями ежа. Волшебник не успел изумиться, как вновь пришло понимание - беглецов и их преследователей разделяют два квартала. Чародей снова увидел погоню и плывущую по снегу Молнию Ищейку.
   - Люция, быстро! - он взвалил Эйлана на руки девушке. По телу стремительными волнами расходилось давно забытое ощущение нахлынувшей Силы.
   - Чего? - ведьма опешила от столь резкой смены настроений - лицо Тороя, минуту назад пылавшее гневом, вдруг сделалось сосредоточенно и спокойно.
   - Прячься. - Глядя в метель, сказал маг.
   Колдунка быстро смекнула, что лишних вопросов задавать не стоит, и резво заковыляла прочь с мальчишкой на руках. К счастью, тащиться в сугробах пришлось недалеко - несколько десятков шагов, аккурат до сгоревшего дома. Чёрный остов оказался самым близким укрытием. Огонь на пепелище погас ещё ночью, но и сейчас пожарище выглядело страшно. Колдунья нырнула в закопчённый дверной проём и с ужасом вдохнула дымную горечь. Самый страшный запах, который преследовал её с детства - запах вечной угрозы, висящей над каждой ведьмой - запах костра. По головёшкам девушка пробралась вглубь развалин и рухнула на колени возле чёрной стены. Здесь можно положить Эйлана, пускай себе спит. Лишь после этого Люция выглянула на улицу. В мешанине снежинок она увидела, как Торой невозмутимо поправляет сапог. Ветер рвал полы его плаща.

* * *

   Хладнокровие пришло само собой - сердце стучало размеренно и спокойно. Торой видел обоих преследователей и знал, что через пару десятков шагов они достигнут конца квартала и повернут налево, в точности повторяя путь, проделанный беглецами. Лишь только путники обойдут двухэтажный дом с изящным крыльцом, волшебник окажется в поле их зрения.
   Чародей сделал глубокий вдох и наклонился поправить голенище сапога. Преследователям он подставил беззащитную спину, знал - сразу не набросятся. Как-никак, он единственный бодрствующий человек в городе, где, скованный чарами, спит даже королевский маг. А уж это чего-нибудь да значит.
   Через пару секунд волшебник почувствовал, что замечен. Он, не спеша, поднялся на ноги, отряхнул колено от снега и, по-прежнему не поворачиваясь, простёр к земле порядком окоченевшую ладонь. Покалывание усилилось, а потом застывшие пальцы приласкало тепло, это Молния Ищейка уютно легла магу в ладонь.
   Лишь после этой небрежной, но весьма впечатляющей демонстрации Силы волшебник обернулся к преследователям. Чего уж там, Торой с детства любил покрасоваться, ибо прекрасно знал - ничто не пугает и не очаровывает сильнее эффектного выхода. Путники, надо отдать им должное, бесстрашно устремились навстречу незнакомцу. Капюшоны плащей, низко надвинутые на лбы, скрывали лица колдунов. Но маг был абсолютно уверен, что каждый из преследователей едва ли старше двадцати пяти лет. Собственно, для колдуна это был почтенный возраст, как правило (стараниями Магического Совета) они не доживали и до тридцати.
   И вот Торой ждал, когда преследователи подойдут ближе. Ждал, ничем не выдавая глубокого внутреннего напряжения и, чего там скрывать, трепета. Он уже определил, что в этой паре сильнее некромант, но когда тот отбросил с головы капюшон, волшебник не без удивления признал свой промах относительно возраста. Преследователю было лет девятнадцать-двадцать, однако Сила, волнами исходящая от него, впечатляла. Конечно, как таковое, наличие Мощи вовсе не означало наличие мастерства, но главенствовал в паре, вне всяких сомнений, именно этот рыжий субтильный юноша с веснушками на лице.
   - Как нога? Замёрзла? - светским тоном поинтересовался маг.
   - Что? - озадаченный некромант замер, а ветер между тем трепал его длинные ржавые волосы.
   - Нога не замёрзла, спрашиваю? - насмешливо повторил Торой. - Ты же пару кварталов назад, в сугроб провалился. Наверное, окоченел совсем?
   Преследователи переглянулись. Чернокнижник последовал примеру своего напарника и тоже откинул капюшон. Торой едва сдержался от изумленного выдоха - второй юноша был точной копией первого. Близнецы. Чего только не увидишь в мире.
   - Не окоченел, - между тем ответил первый из братьев. - Кто ты?
   Маг перевёл взгляд со своего собеседника на сгусток тёмно-синей Силы, по-прежнему пляшущий в согревшейся ладони.
   - А зачем тебе? - и он лёгким движением перебросил Молнию в руки некроманту.
   Брать чужое нехорошо. А уж присваивать чужую Силу - самый дурной тон.
   Колдун ловко выбросил вперёд руку, и Молния, сверкнув синевой, растворилась на кончиках его пальцев.
   Торой равнодушно проводил глазами сгинувшую Силу и спросил:
   - Лучше скажи, чего ради вы тащитесь за мной уже битые полчаса?
   Братья снова переглянулись. Они-то шли по следу загоняемой жертвы. А жертва, оказывается, давно почувствовала облаву и не убоялась. Да и, если подумать, такая ли уж она на самом деле жертва? Как бы охотникам и дичи не поменяться местами. Иными словами, лихие чернокнижники оконфузились так, как могли оконфузиться только не в меру самонадеянные юнцы.
   Наконец, тот из колдунов, что был сильнее, ответил:
   - Мы ищем ведьму и ребёнка. Ты их видел?
   Волшебник склонил голову к плечу, внимательно всмотрелся в тонкие, прямо-таки аристократичные черты двух одинаковых лиц и подытожил:
   - В городе все спят.
   Близнецы вновь переглянулись, словно мысленно совещаясь между собой.
   - Она не спит, - произнёс один из юношей. - Я заарканил её сознание, но она закрылась, и след потерялся. Пришлось воспользоваться Молнией.
   Торой внутренне улыбнулся. Умные ребята. Не врут. Не хотят быть уличёнными во лжи более опытным противником. Волшебник покачал головой:
   - Не видел никакой ведьмы. Иду своей дорогой.
   И тут Торой поймал неосторожно брошенную мысль близнеца-чернокнижника - прикрытие у него было слабее, чем у брата. "Он нам врёт", - поделился тот подозрением с некромантом. И не успел мысленный посыл достигнуть второго близнеца, как волшебник нахмурился:
   - Обвинять мага во лжи, да ещё и мысленно советуясь со старшим - это дерзость. Похоже, я зря вернул вам Силу. Надо было её присвоить.
   Чернокнижник вспыхнул, аж веснушки просияли, а его брат сокрушённо покачал головой:
   - Прости нас за невежливость, маг. Позволишь ли задать тебе вопрос?
   Торой пожал плечами, мол, валяй.
   Некромант спрятал окоченевшие пальцы в рукава одеяния и спросил:
   - Как твоё имя и куда ты держишь путь?
   Чародей в ответ усмехнулся:
   - А силёнок-то хватит отличить правду ото лжи?
   Уши некроманта заполыхали от возмущения, и юноша вперил в мага пронзительный взор. От напряжения на висках вздулись жилы, а веснушчатое лицо стало багровым. Некромант изо всех Сил напрягался, обостряя внутреннее видение. Торой же стоял расслабленный и заинтересованный. Несколько мгновений колдун тщетно пытался пробить защиту волшебника, а потом сдался.
   Маг удовлетворённо кивнул и заключил:
   - Тогда какой смысл отвечать на ваши вопросы?
   Братья в очередной раз беспомощно переглянулись, не зная, что делать. Оба понимали - лезть в драку опасно.
   - Скажи хотя бы, откуда ты? - без особой надежды спросил чернокнижник.
   Торой смахнул с лица капли талого снега:
   - Кто вас прислал, мальчики? И зачем вы ловите ведьму?
   Некромант дёрнул уголком рта, совершенно справедливо обидевшись на "мальчиков". Собственно, Тороя это не взволновало, пусть обижается.
   - Мы не можем сказать, - сухо ответил чернокнижник.
   Чародей прищурился и внутренним зрением прикоснулся к мерцающим янтарно-оранжевым пульсациям Силы братьев. И вправду не могут. Витиеватая руна Ан парила над головами обоих. Руна Молчания. Что же это за ведьма такая, которая, отправив двух (далеко не слабых) колдунов в погоню за жертвой, накладывает на обоих заклятие Немоты?
   - Да уж, вижу, - с сожалением признал Торой. - Кто же вас так?
   Близнецы промолчали. Ещё бы! Скажи они хоть слово на запрещённую тему и руна Ан из туманной дымки превратится в вязкий сгусток. Сгусток этот скользнёт по воздуху, просочится сквозь сомкнутые губы, навсегда запечатает язык и ледяным холодом выжжет грудь. Да, участь клятвопреступника незавидна.
   - Ну, раз ответить вы не можете, что толку беседовать? - развёл руками Торой. - А, коли так, я иду своей дорогой.
   С этими словами он спокойно зашагал прочь. Маг не знал, как долго продлится "приступ" магических способностей и предпочёл уносить ноги. Он даже наивно понадеялся, что братья позволят ему уйти. И, конечно, эти надежды не оправдались. Молодые колдуны все одинаково и глупо ретивы.
   Не успел чародей сделать и пяти шагов, как обжигающая петля захлестнула его плечи. По опыту волшебник знал - за этим броском последует рывок, который выдернет из тела всю имеющуюся Силу. Очень опасный приём, требующий от колдуна огромного опыта - чуть переусердствуй и вместе с Силой вырвешь жизнь. Погубишь противника, погибнешь и сам, как-никак аркан связывает и нападающего и жертву, словно пуповина. Но разозлённые юноши от горькой обиды совсем позабыли про возможные последствия этакого удара. На счастье колдунов маг был готов к нападению.
   Люция с ужасом наблюдала за происходящим из своего укрытия - она припала щекой к закопчённой стене дома, совсем позабыв о том, что должна прятаться. Впрочем, ведьма могла бы, не таясь, подняться во весь рост. Да, что там - подняться - спляши сейчас колдунья на обуглившемся подоконнике какой-нибудь затейливый танец, её всё равно не удостоили бы внимания! Троим мужчинам, что замерли посреди оледенелой улицы, было, мягко говоря, не до ведьмы, пускай и очень ценной - трое мужчин вступили в схватку.
   Из своего укрытия девушка не слышала, о чём говорили противники, а потому не поняла, с чего вдруг колдуны выбросили вперёд один правую, а другой левую руки. С разведённых ладоней рванул в пургу искрящийся золотой поток. От ужаса крик застрял в горле. О, Торой, самонадеянный позёр, ну зачем, зачем ты повернулся спиной?!
   Конечно, доведись магу услышать раздумья перепуганной спутницы, он бы ответил, что подобный бросок чужой Мощи опытный волшебник чувствует заранее - столь велико в этот момент напряжение Силы. Но, к сожалению, Торой находился далеко и не мог утешить перепуганную ведьму, которая уже видела, как её спутник корчится на снегу в предсмертных судорогах.
   И тут произошло странное. Морозный воздух уплотнился, словно изготовился обратиться в кисель. Из-за этого всё вокруг сделалось медленным и величавым: снежинки едва двигались, ветер ослаб, словно на его пути возникло неведомое препятствие. Чудовищный аркан, неторопливо вращаясь, пролетел через эту вязкую пургу и плавно осел на плечи мага. В своём мягком торжественном полёте колдовской бросок растерял не только скорость, но и Силу. У ведьмы, словно гора свалилась с плеч. Девушка видела могучее усилие близнецов-чародеев, видела напряжённое дрожание золотой нити, изливающейся из двух белых ладоней, видела лёгкую усмешку, тронувшую губы Тороя, а потом... всё застыло.
   Снежинки повисли в воздухе, ветер прекратил тоскливые завывания, и воцарилась тишина. Ведьме даже показалось, что она оглохла, но в этот самый момент безмолвие нарушил спокойный голос:
   - Нельзя быть такими олухами. - Торой сказал это со скукой.
   Он по-прежнему не поворачивался к противникам. Золотистый аркан, объявший плечи волшебника, вибрировал от напряжения, а потом Люция услышала звук рвущегося колдовства. Как будто кто-то дёрнул в разные стороны кусок плотной ткани. Пронзительный хруст разнёсся над улицей - петля, захлестнувшая мага, рассыпалась искрами.
   И вот тогда чародей повернулся к преследователям. Торой простёр к земле открытые ладони, и к ним тот час же устремились клочья янтарно-золотой Нити. Близнецы замерли, признавая право победителя на невозбранное изъятие Силы, и лишь с ужасом следили, как неизвестный волшебник стремительно поглощает то, что они создавали. Удар невероятной мощи словно прошёл мимо жертвы. Братья угробили на сокрушительный бросок почти всё, что имели, и теперь были совершенно беспомощны перед лицом опасности. И какой опасности!
   Колдуны, смирившись со своей участью, запоздало гадали, почему никто не знал о том, что в Мираре находится столь сильный маг? Почему никто не знал о том, что в пределах трёх королевств находится столь сильный маг? Откуда он взялся, и что сейчас сотворит с ними за дерзость? Некромант всматривался в бесстрастное лицо чародея и тщетно пытался прочесть на нём хоть какие-то мысли, относительно дальнейшей судьбы двух незадачливых братьев. Юноша замер, понимая, что сопротивляться бессмысленно. Искушение пуститься наутёк было отброшено, как позорное. И некромант лишь надеялся, что сможет принять смерть, не опускаясь до мольбы. В свою очередь близнец-чернокнижник собрался было кинуть брату прощальную мысль, но не нашёлся, чего сказать, а потому лишь беспомощно промолчал. Жаль, что их жизнь оказалась такой короткой.
   Торой увидел, как смертельно побледнели братья - веснушки на меловых лицах казалась ржавыми кляксами. Ребята, по всей видимости, прощались с жизнью и друг другом. Маг подавил смешок. Пускай немного потрясутся - впредь неповадно будет.
   На безмолвной улице воцарилась тишь. Время словно перестало существовать. Ветви деревьев, наклоненные порывом ветра, так и замерли - неестественно выгнувшись. Вихрь позёмки тоже оцепенел в сиреневом воздухе, не успев достигнуть земли. Всё замерло. Окаменели и колдуны, да только эти больше от страха и почтения. Но тут глубоко под землёй что-то дрогнуло, заворчало, будто там повернулся, просыпаясь, огромный зверь. Близнецы в безотчётном порыве кинулись друг к другу и обнялись, словно испуганные дети. Они, видимо, решили, что разгневанный маг призывает из тёмных глубин Подземья неведомых и страшных демонов.
   Волшебник и в мыслях не держал звать на помощь мистических тварей. Он лишь сделал небрежный взмах рукой, и внезапный толчок, идущий из-под земли, разметал близнецов по разные стороны улицы. Некромант приложился о каменную стену небольшого домика, чернокнижник впечатался лбом в толстый ствол каштана. Тут-то из сугроба и брызнули в сторону близнецов огромные чёрные комья. Люция запоздало поняла, что это по Тороевой прихоти взметнулись из-под снега булыжники мостовой.
   Наказуемые, которым предстояло умереть от абсурдного камнепада, жалко скорчились каждый со своей стороны улицы. Люция ахнула и закрыла руками лицо. Она не хотела видеть гибель несчастных мальчишек, про коварство которых уже забыла. Ведьма не ожидала от своего спутника подобной жестокости.
   Но жестокости не последовало. Камни, которым по всему полагалось лавиной обрушиться на колдунов, в самый последний момент мягко опустились на землю. Но Торой не был бы Тороем, если бы ограничил воспитательный процесс только лишь страхом. Поэтому один из увесистых булыжников мстительно рухнул на ногу некроманту. Юноша вскрикнул и смешно запрыгал в сугробе. Другая каменюка, гораздо меньшая по размерам, но летящая куда резвее первой, угодила точнёхонько в плечо чернокнижнику. Колдун охнул и сел в снег.
   Маг слишком уж пристально наблюдал за происходящим, из чего Люция и сделала вывод, что камни отыскали свои цели не случайно, а строго по приказу разгневанного чародея. Близнецы кое-как приходили в себя. Оба недоумевали унизительному, но пустяковому наказанию, которое учинил над ними противник. Оба ждали продолжения экзекуции.
   - Идите своей дорогой. - Вдруг приказал странный волшебник и добавил. - А в следующий раз не бейте в спину того, кого не знаете в лицо.
   Только тут колдуны, наконец, поняли, что незнакомец и впрямь не намерен их убивать. А ведь мог бы запросто вытянуть Силу жертв и бросить издыхать прямо здесь, в рассыпчатых сугробах. Потихоньку близнецы поднялись на ноги, не забывая с боязливым благоговением коситься на неприятеля. Торой равнодушно наблюдал за тем, как юноши отряхиваются от снега и, бочком, бочком, хромая и корчась от боли, обходят его по крутой дуге. Наконец, некромант, который неуклюже ковылял в снежно-каменном месиве, пристыжённо опустил голову и произнёс:
   - Прости нас, маг. Мы были не правы.
   Торой кивнул, то ли соглашаясь, то ли даруя прощение.
   - Спасибо, что оставил нам жизнь, - едва слышно вторил брату чернокнижник. - Но по твоему следу пойдут другие. Ты не сможешь защищать колдунью долго.
   Волшебник равнодушно безмолвствовал и в этот раз. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять - загадочная ведьма, приславшая близнецов, вскоре изобретёт какую-нибудь новую гадость.
   Тем временем, оба колдуна отвесили магу почтительные поклоны, круто развернулись и сквозь пелену неподвижно замерших снежинок побрели туда, откуда пришли. Ещё пару мгновений на улицах Мирара царила тишина, а потом природа пришла в движение.
   Только теперь Торой, наконец, позволил себе перевести дух, понимая, что каким-то неведомым чудом остался жив. Чернокнижники-подранки уже пропали за углом. Больше не придут. А, маг терялся в догадках, что за странная Сила приходила к нему, помогая и спасая? Бросок близнецов, мог свалить с ног почти любого. Но он-то выстоял. Каким образом? Тут волшебник, погружённый в свои мысли, неожиданно оказался в чьих-то крепких объятиях - ведьма вцепилась в него, словно в родного, и повисла на шее. Её лицо, мокрое от снега, было перемазано жирной копотью, а зелёно-голубые глаза сияли от радости и восхищения:
   - Ты их прогнал! Ты их прогнал!
   И девушка снова стиснула мага в объятиях. Он согласился с некоторым удивлением в голосе, сам не веря случившемуся:
   - Прогнал...
   На чумазом лице колдунки цвела счастливая белозубая улыбка. Торой попытался вытереть грязные щёки девушки, но только сильнее размазал копоть. Странное нечто, лишь отдалённо напоминающее барышню - в бесформенном плаще, огромной юбке, с грязной, угольно-чёрной мордочкой и сияющими глазами - снова прижалось к спасителю. Сейчас Люция больше походила на восторженное огородное пугало, нежели на зловредную ведьму. Волшебник чуть было сам не начал глуповато улыбаться, но вовремя спохватился и сурово сказал:
   - Идти надо. Где Эйлан?
   Ведьма исчезла на пепелище, а через пару мгновений вернулась уже со спящим пареньком. Маг принял ребёнка и, как ни в чём не бывало, зашагал в пургу. При этом он чувствовал себя так, будто только что оббежал по кругу весь Мирар. Люция поспешила следом. Она заметила, что после схватки Торой как-то разом посерел лицом и осунулся. Видимо противостояние стоило ему немалых Сил. "Но он же забрал Могущество колдунов, - напомнила себе девушка. - Чего ж случилось-то?" Однако спросить ведьма не осмеливалась.
   Путники прошли ещё пару кварталов. Волшебник чувствовал себя надорвавшимся - голова кружилась, ноги подгибались. Эта слабость была ему знакома. Весьма похоже Торой чувствовал себя после низложения. Да, весьма похоже, но несравнимо лучше. Странно...
   И тут маг прозрел. Невесть откуда взявшаяся Сила, дарованная Книгой, не была безвозмездной, как решил поначалу самонадеянный волшебник. Старинный фолиант Рогона оказался так же коварен, как и всё его наследие. Да, Книга каким-то странным образом дарила Могущество, но, судя по всему, взамен забирала жизненные силы. И теперь Торой расплачивался за щедрую помощь. Хорошо ещё поймал Удар близнецов. Сейчас Могущество братьев-колдунов стремительно покидало тело - Книга жадно поглощала чужую Мощь, но полученного ей явно недоставало, и теперь она взялась тянуть душу из Тороя.
   Люция брела по правую руку мага и бросала на спутника настороженные взгляды. Заострившиеся черты лица, смертельная бледность тяжелобольного, заплетающийся шаг, - девушка видела, как глаза волшебника стекленеют, утрачивая всякую мысль. И, уж конечно, колдунка понимала - держится он на одном упрямстве. Про такого доходягу, как Торой, бабка Люции сказала бы безо всяких сантиментов: "Не помрёт, так зачахнет". Тогда девчонка собралась с духом и решила взять бразды правления в свои руки. Очень скоро на углу одной из улочек она, наконец-то, увидела трактир. Залепленная снегом вывеска сообщила, что называется заведение "Сытая кошка".
   - Идём, - голосом, не терпящим возражений, приказала колдунья и дёрнула спутника за рукав.
   Маг покорно поплёлся следом. Кое-как поднявшись по ступенькам, волшебник ввалился в таверну и рухнул на широкую скамью. Он с трудом положил Эйлана рядом и закрыл глаза, перед которыми сразу же замельтешили цветные пятна. А в следующее мгновенье к пылающим вискам прикоснулись ледяные пальцы ведьмы. Девушка осторожно ощупала лоб волшебника и тихо произнесла:
   - Давай-ка, выкладывай, что с тобой такое? Не скажешь правду, брошу прямо здесь. Говори. - Потребовала она.
   Торою было настолько плохо, что он готов был выложить любые тайны самой невероятной секретности, даже те, которых не знал. Но какой-то частью рассудка, не до конца затравленной немочью, волшебник помнил - Люция ведьма - доверять ей нельзя. Однако и врать он был не в силах. Поэтому маг поступил как всякий хитрец, то есть сказал половину правды и тем удовлетворился.
   - Я обессилен. Даже отобранное Могущество не может восполнить потерю. - Просипел он.
   Ведьма сосредоточенно кусала бледные губы. Да уж, она знала, что такое - надорвать магические силы. Однажды, ещё в далёком детстве, она тоже вот так "переколдовала" и после седмицу валялась в горячке, пила заговоренные травяные чаи да мучалась от непереносимой слабости.
   Люция исподлобья смотрела на спутника. Тот сидел бледный и ко всему безучастный. Девушка прикоснулась к его запястью - живчик под пальцами едва трепетал. Ах, если бы она могла хоть чем-то помочь! Имелось, конечно, у ведьм несколько зелий, которые вполне могли справиться с этой задачей, но на лечение требовалось время, которого у беглецов не было. Колдунка вздохнула и решила, что на данный момент необходимо сосредоточиться на другом, а потому оставила Тороя отдыхать на лавке и поспешила разыскать обязательную при трактире конюшню. Пока маг не сморился, надлежало поторапливаться, а то уснёт - не добудишься.
   Стойло, как и следовало ожидать, находилось на заднем дворе, но прежде чем попасть внутрь девчонке пришлось, ругаясь сквозь зубы, долго утаптывать сугроб. В башмаки сразу набился снег, а полы одежды так оледенели, что задевая ногой огрубевший подол, девушка слышала, как хрустит смёрзшаяся ткань. Ах, как же хотелось выпить чашку горячего чаю, лечь в тёплую постель и забыться уютным сном! Но пришлось шмыгнуть красным носом, постучать ногой об ногу, чтобы стряхнуть с башмаков налипший снег, и войти в полумрак конюшни.
   В лицо ударил знакомый каждой деревенской девчонке запах конского пота, навоза и опилок. В стойле безмятежно дрыхли три лошадки - из их едва трепетавших ноздрей вырывались облачка сизого пара. Собственно, только по этим облачкам и можно было понять, что несчастные создания, с заиндевевшими от инея гривами, всё-таки живы. Девушка решительно открыла первое стойло и, погладила спящего пегого конька по морде. Животное фыркнуло, но не разлепило сомкнутые колдовским сном веки.
   Как ни прискорбно, но колдунка знала лишь одно заклинание, которое можно было сотворить над лошадью. Вообще-то незатейливый заговор (или, как его называли колдуньи - "словоречие") существовал для того, чтобы придать сил загнанному скакуну. Но... вдруг повезёт? Люция прижалась губами к конскому уху, вдохнула исходящее тепло - родное, успокаивающее - и нараспев заговорила:
   На семи холмах по семи мостов,
   На семи мостах только вороны,
   Говорю, твержу семь старинных слов,
   Надо их разнесть во все стороны.
   У семи дорог по семи колей,
   У семи колей упряжных не счесть -
   Семь небес, семь солнц, семь лихих коней,
   По семи ветрам мою пустят весть.
   Семь старинных чар, семь старинных сил
   Заберу у них, чтоб тебе вернуть.
   Семью семь колей, что ногами взрыл,
   Колдовством моим твой облегчат путь.
   Девчонка замерла. Как-то не верилось, что старый, известный каждой ведьме заговор сможет развеять могучее чародейство. Но... вот конёк дёрнул ухом и прянул в сторону. Налитый кровью глаз посмотрел на незнакомку испуганно и недоверчиво. Ведьма ловко ухватила пегого за гриву и погладила, чтобы успокоить. Конь погарцевал-погарцевал, но вскоре угомонился. Товарка пегого, гнедая мохноногая кобылица, что спала в соседнем стойле, проснулась также быстро. Она немного подрожала, но скоро притихла и стала благосклонно поглядывать на бодрствующего жеребчика.
   Некоторое время Люция провозилась, седлая и взнуздывая лошадок, поправляя попоны, затягивая подпругу. Кони же с удовольствием обнюхивались, нетерпеливо топтались на месте и, похоже, были рады пробуждению.
   В "Сытую кошку" ведьма ворвалась спустя четверть часа. Подышала на застывшие ладони и посмотрела на волшебника. Он был бледен, едва ли не сер, под глазами залегли фиолетовые тени. Колдунья испуганно принялась тормошить мага. Тот открыл подёрнутые мукой глаза и спросил хрипло:
   - Ты чего?
   - Сможешь ехать верхом? - отряхивая с себя снег, справилась Люция и с сомнением посмотрела на спутника.
   Тот ответил уверенно:
   - Смогу. Ты бы носки поменяла. Промокла, небось, в своих башмачках...
   Девушка подняла брови и округлила глаза - никак не ожидала столь трепетной заботы. Впрочем, на удивление времени не было, поэтому настойчивые руки тут же подхватили мага под мышки и потянули прочь из трактира - обратно на лютый мороз. Впрочем, Торой был кроток и исполнен смирения. Привычным движением он сгрёб со скамьи спящего Эйлана, вышел на улицу и побрёл туда, куда его, словно покорного вола, направляла ведьма. Когда волшебник остановился возле пегого жеребца, спутница осторожно тронула его за плечо, мол, забирайся в седло. Маг посмотрел на неё невидящими глазами и сказал помертвелым голосом:
   - Садись. Подам мальчишку.
   Колдунья собралась следовать приказу, но Торой с неожиданной силой схватил её за запястье:
   - Погоди...
   Волшебник бухнулся коленями в сугроб, уложил рядом Эйлана и принялся рыться в узелке. Судя по всему, маг ничего не соображал. Девушка уже хотела отобрать узелок и со всей строгостью потребовать, чтобы спутник забирался на лошадь, но тут Торой извлёк на свет шерстяную тунику. Шатаясь, подошёл к рыжей кобылке, набросил тунику на холодное кожаное седло и сказал:
   - Теперь садись.
   Ведьма залилась краской. И впрямь, как бы она сейчас села в ледяное кожаное седло? Юбка, это тебе не штаны - под себя подоткнёшь, ноги будут голые, по конскому крупу расправишь... ещё хуже.
   Красная, как свёкла, колдунья кое-как взгромоздилась в седло и немного поёрзала, поправляя шерстяную подстилку. Торой несколькими движениями расправил её юбки так, чтобы девушка не сверкала голыми лодыжками, а после поднял со снега розовощёкого Эйлана и кое-как передал ребёнка ведьме. Он вообще обращался с мальчишкой, словно с мешком гороха. Собственно, Люция не обратила на это внимания, ибо раздумывала о странном поведении мага, его неожиданной заботе и внимательности. Этот его поцелуй... теперь вот ухаживания. Неужто?..
   Девушка рассеянно следила за тем, как Торой вскарабкивается на смирного пегого конька. Да, да, именно вскарабкивается. С третьей попытки попав ногой в стремя, волшебник потратил остаток сил на то чтобы затащить себя в седло. Жеребец вытерпел все эти ёрзанья и покорно двинулся туда, куда направил его всадник. А Люция так и не догадалась, что маг безуспешно борется с обмороком. Он, конечно же, не видел, как они выехали из Мирара. Все силы уходили на то, чтобы удержаться в седле. Ведьма ехала рядом, держа ребёнка. Она давно поняла, что от спутника в ближайшие часы не будет никакого толку, поэтому подхватила уздцы пегого, и теперь обе лошади шли рядом. Люция из-за этого, нет-нет, а задевала ногой стремя Тороя. Сей факт, отчего-то повергал девушку в смущение, близкое к панике. И только магу было совершенно всё равно - касается его ноги прекрасная нимфа или вздорная деревенская ведьма с красными от мороза носом и щеками.
   Дорога, ведущая прочь из Мирара, оказалась засыпана снегом также, как город и окрестные леса. Над флуаронскими землями по-прежнему висели недобрые сумерки. Солнце не поднималось над горизонтом, а по сугробам скользили знобкие синие тени, какие бывают только на рассвете. И рассвет плыл над королевством Флуаронис. Плыл, но никак не мог превратиться в день. Ведьме было страшно.
   И всё-таки, несмотря на испуг, Люция уверенно правила к лесу. Она боялась открытой дороги. Дорога проглядывалась далеко вперёд и всякий, бредущий по ней, был очень заметен. Колдунья вела лошадей окраинами чащобы, чтобы вечером, при первой возможности, выйти к какой-нибудь деревне и там заночевать. Правда, бросая короткие взгляды на Тороя, ведьма подозревала, что остановку на ночлег придётся делать раньше. Вон как волшебник качается в седле - словно смертельно раненый.
   Тем временем обледенелые стены Мирара, его замёрзшие на ветру флюгера, шпили, башни и крыши, покрытые снегом - остались далеко позади. Заметённый сугробами город растаял в сиреневом сумраке. Ветер со свистом гнал к столице новые тучи, нёс колючую позёмку и завывал тоскливо, словно оплакивая беспробудно спящих жителей. Люция не оборачивалась. Помнила ещё наставления бабки, которая вразумляла воспитанницу: "Чтобы испугаться - три раза оглянись через плечо". Это было правдой - только начни испуганно бросать взгляды за спину и сама на себя нагонишь такого страху, что всем ведьмакам и ведьмам не по силам.
   И вот, памятуя давнее наставление, колдунка предпочла погрузиться в мысли о плачевном состоянии Тороя. Тема эта тоже была невесёлая, но заставить себя думать о чём-то другом или, тем паче, снова затравленно озираться по сторонам, колдунья просто не могла. Тут, конечно, вспомнился поцелуй на заснеженной улице...
   Нет, ведьмочка, конечно, прекрасно понимала, для чего Торой её поцеловал - обычная уловка, которую можно сравнить с пощёчиной, но отрезвляющей не тело, а рассудок. Однако было бы ложью сказать, что эта "пощёчина" пришлась молоденькой ведьме не по вкусу. При одном воспоминании о поцелуе, Люция заливалась жгучей краской. Никто и никогда её не целовал. Будь у колдуньи раньше какой никакой ухажёр, то поцелуй Тороя навряд ли так сильно запал ей в душу и тогда навряд ли вообще отрезвил, но...
   Додумать свою мысль девушке не довелось, ибо в этот самый момент её спутник, далёкий от сердечных терзаний, повалился на шею пегого коня. Колдунья вскинулась и поняла - её волшебник, по всей видимости, умирает, тогда как она зачарованно вспоминает всякие нелепости.
   - Торой... - ведьма тронула мага за плечо и едва не разрыдалась - он молчал! Не говорил ни слова! А цветом лица соперничал со снегом!
   - Торой! - взвизгнула девчонка и беспомощно разревелась. - Торой!!!
   По лицу колдунки, замерзая на ветру, текли слёзы. Что теперь делать? Даже с лошади не слезть - на руках мальчишка. И в мягкий сугроб паренька не бросишь - кругом кусты и валежины! Разве швырнёшь ребёнка на ощетинившиеся сучья? Жалобный скулёж юной ведьмы плыл над сугробами, разлетаясь по заснеженной чащобе.
   Сквозь липкую пелену забытья Торой услышал полное отчаяния подвывание. Всхлипывания были столь безутешны, что мешали погрузиться в сладостное забытьё. А заснуть хотелось невероятно. Должно быть, именно поэтому, превозмогая вязкий туман беспамятства, волшебник открыл глаза. Рядом, на расстоянии двух шагов, сидела на лошади и громко ревела Люция. Её щёки уже покрылись заиндевелыми дорожками слёз, нос распух. Девчонка тряслась от истерики.
   Маг с усилием выпрямился в седле и замёрзшими губами проговорил, насколько смог внятно:
   - Не плачь. Дай ребёнка.
   Люция заставила кобылку подойти вплотную к пегому коньку и, по-прежнему всхлипывая, поместила спящего Эйлана перед Тороем. Маг кое-как устроил паренька и снова поник головой. Он даже не почувствовал, как медленно и неумолимо заваливается на бок и как соскальзывает с седла, крепко прижав к себе мальчишку. Не услышал он и новый приступ рыданий испуганной ведьмы, не заметил, как её пальцы, в попытке удержать его, скользнули по складкам плаща.
   Сладкая истома заключила волшебника в объятия, и объятия эти были столь уютными, столь избавительными, что воспротивиться маг не захотел. К чему? Смерть оказалась вовсе не такой страшной, как он привык о ней думать. На самом деле смерть была похожа на крепкий детский сон, полный нечётких образов и безмятежного покоя.
   Приземление в колючие кусты показалось приятным и спасительным, Торой будто опустился на мягкую перину. Сквозь безмятежный сон отголоском постылой яви послышался напоследок громкий надрывный крик, который мог принадлежать только вусмерть испуганной девчонке. Но даже этот крик не заставил волшебника очнуться.

* * *

   - Милый... милый... - в голосе слышались боль и мольба. - Милый, открой глаза! О, любовь моя, открой глаза!..
   Этой просьбе Торой не мог воспротивиться, хотя всё существо восставало против того, чтобы вырваться из сладких объятий беспамятства. Волшебник пытался разомкнуть спекшиеся губы и хоть что-то сказать. Какие-то слова утешения, которые обнадёжили бы испуганную девушку. Но ничего не получалось. С пятой или четвёртой попытки он смог лишь приоткрыть глаза, однако увидел только размытые, плавающие перед самым лицом пятна.
   - Милый мой... я здесь. Посмотри на меня! - ладонь Тороя ласково, но требовательно стиснули.
   Лицо магу щекотнуло что-то мягкое, пахнущее пряной травой. Надо же, а он ведь уже совсем забыл это прекрасное ощущение, когда по щеке скользит шелковистый женский локон...
   - Он пытается открыть глаза. - В юношеском голосе звенели одновременно восторг и ужас. - Подожди, не тормоши его.
   Пятна над Тороем замельтешили, на пылающий лоб легла прохладная тряпица, смоченная в растворе воды и уксуса. Это скромное средство принесло несказанное облегчение. Вот только странно - голоса говорили, что он пытается открыть глаза, тогда как Торою казалось, будто он всё же пересилил себя и разлепил сомкнутые веки. Потом до него дошло, что на самом деле он лишь едва-едва смог размежить ресницы, оттого-то всё происходящее вокруг и казалось свистопляской размытых пятен. Маг глубоко вздохнул - воздух пах травами, хвоей и зноем. Ещё он расслышал фырканье лошади да скрип колёс, какой может издавать только разбитая телега. Его куда-то везут? И зима в Мираре кончилась?
   - Милый, как они посмели сделать это с тобой?! - на лицо Торою закапало что-то горячее. Одна тяжёлая капля упала на спекшиеся губы и показалась до горечи солёной.
   Маг вздохнул и хриплым, неузнаваемым голосом просипел:
   - Не плачь...
   То был шёпот даже не смертельно больного, а умирающего. Но и этот невнятный шелест, отнявший у волшебника последние силы, оказался услышан. Где-то рядом плеснула вода, а через секунду губы и пылающее лицо заботливо протёрли мокрым полотенцем.
   - Любимый... - страдальческий всхлип оборвался, и к груди Тороя доверительно прильнула щекой... кто? Он не видел, но слышал, что этой женщиной была не Люция.
   - Дай ему раздышаться. - Голос донёсся с другого конца телеги и показался смутно знакомым, однако волшебник не успел понять, откуда знает говорившего.
   А потом кто-то осторожно, но настойчиво попытался оторвать от Тороя женщину. Зачем? Причитания и порывистые объятия незнакомки совсем не мешали волшебнику. Пусть себе плачет, чего расстраивать бедняжку? В то же мгновение смехотворность этих мыслей стала очевидна, и Торой хмыкнул сквозь вяжущее страдание. Смешок отозвался болью, и неожиданная мука заставила распахнуть глаза.
   - Итель! - почти закричал стоящий на коленях у самого изголовья юноша. На смуглом лице обеспокоено сверкнули раскосые глаза. - Итель!
   Маг проследил мутным взором за взглядом паренька и только теперь увидел перед собой кудрявую пепельную макушку. Женщина, обнимающая волшебника, вскинула голову. Торой смотрел на красивое нежное лицо, на высокий лоб, немного курносый нос с россыпью светлых веснушек, в дивные фиалковые глаза, покрасневшие от слёз, и даже сквозь туманное забытье чувствовал, что тонет. Хороша...
   Лишь после этого страдалец нашёл в себе силы оглядеться, точнее, слегка скосить глаза в сторону. Он находился в повозке с крытым верхом - лежал прямо на голых досках, только под голову что-то было подложено, кажется, свёрнутый плащ. Больше Торой ничего рассмотреть и понять не успел. Мерное покачивание и едва слышный скрип колёс заставили желудок подпрыгнуть к горлу. Маг поспешно зажмурился.
   - Итель, умоляю, не тормоши его... - это снова был голос, показавшийся Торою знакомым.
   Однако говоривший тут же смолк, поскольку девушка, к которой он обращался, с неожиданной яростью зашипела:
   - Да что ты ко мне пристал?! Не покойник же он, в конце концов!
   Она осторожно сняла со лба Тороя уже ставший тёплым компресс, но через мгновение вернула освежённую тряпицу обратно, смиряя пылающую кожу.
   - Милый, ты меня слышишь? Ты ведь слышишь? - теперь в её голосе снова звучала лишь щемящая нежность.
   Низложенный волшебник собрался с силами и кивнул. Что-то из только увиденного не давало ему покоя. Что-то в людях, которые окружали его. Он всё силился это понять, но мешала обступившая разум дурнота. Снова приоткрыв на короткий миг глаза, маг понял - девушка и юноша, склонившиеся над ним, были слишком странно одеты.
   Женщин в подобных платьях Торой видел на старинных картинах - квадратный вырез с коротким воротничком-стойкой, длинные рукава, в другое время волочащиеся по земле, а сейчас бесформенными складками покоящиеся на полу повозки. Да и гребень в роскошных пепельных кудрях казался каким-то... допотопным? Волшебник с трудом перевёл взгляд полуоткрытых глаз на юношу-иноземца, что сидел слева от него и держал в руках миску, наполненную водой. Этому было от силы лет девятнадцать - невысокий, худощавый и одет также чудно - в длинную рубаху, подпоясанную широким кожаным ремнём, и диковинного кроя штаны.
   Торой перевел взгляд на пепельноволосую девушку и попытался было хоть что-то сказать, но не смог. Гортань ожёг сдавленный хрип, который даже отдалённо не напомнил человеческий голос. Та, которую юноша называл Ителью, улыбнулась и ласково притронулась к щеке Тороя. В этом жесте было столько нежности, что у волшебника защемило сердце - так прикасаются к безгранично любимому, но навсегда уходящему из мира живых человеку.
   - Молчи, береги силы. Мы обязательно тебя излечим... - Итель не сказала, выдохнула эти слова, и закусила нижнюю губу, чтобы сдержать рвущееся прочь рыдание. Она закрыла глаза, но из-под сомкнутых ресниц всё-таки выкатились две тяжёлые слезы.
   Однако девушка тот час же взяла себя в руки.
   - Рогон! - Итель положила узкие ладони на плечи Тороя, еле сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его как следует. - Не смей умирать!
   Юноша, сидящий рядом, поспешно отставил миску с водой в сторону и перехватил руки красавицы, мешая ей чинить самоуправство.
   Рогон? Теперь Торой успокоился. Всё стало на свои места. Именно так и сходят с ума. Сначала всё болит, потом рассудок покрывает густая пелена, а после этого начинаются видения, подобные нынешнему - повозки, прелестницы, Рогоны и прочее. Волшебнику, конечно, не нравилось думать о себе, как о безнадёжно сумасшедшем, но иначе объяснить происходящее он не мог.
   В этот самый момент, когда маг в какой-то мере начал свыкаться с мыслью о собственном скоропостижном безумии, он отчего-то посмотрел на свои руки. Посмотрел и понял, что, наверное, ещё не сошёл с ума. Поскольку не может сумасшедший человек так явственно представлять себе чужое тело. Руки, которые он по праву считал своими, и которые теперь безжизненно болтались в такт покачиванию телеги, руки эти были сильными мужскими руками, однако... они никогда не принадлежали Торою. Маг даже увидел тонкий шрам, пересекающий могучее левое запястье и на мизинце правой руки простенькое стальное колечко. Он наречён? Кому же? Уж не этой ли красавице с фиалковыми глазами?
   Да, не может бред воспалённого рассудка быть таким подробным.
   - Рогон... - юноша, сидящий у изголовья, жадно всматривался во внезапно распахнувшиеся глаза Тороя, но тут, словно увидев в них нечто ужасное, отпрянул:
   - Алех! Алех, посмотри...
   Мужчина, что правил повозкой и изредка косился на своих спутников, резко натянул поводья и обернулся. Сквозь бьющее в глаза солнце, Торой видел лишь силуэт незнакомца. А потом повозка остановилась (магу сразу сделалось легче - перестало мутить), и Алех забрался в телегу. Здесь он, пригибаясь, чтобы не задеть макушкой рогожное полотнище, подошёл к распростёртому на полу болящему. Торой, только-только проморгавшийся, уставился на возницу так, словно увидел призрака...
   Над волшебником склонился не кто иной, как эльф Алех Ин-Ксаам - лучший друг Золдана. То-то его голос показался Торою знакомым! Правда, этот Алех был молод. Молод даже по эльфийским меркам. Скорее всего, ненамного старше вот этого юноши, позвавшего его. Белокурые волосы эльфа колыхал ветер, а в зелёных спокойных глазах и сейчас плескались столь свойственное его народу хладнокровие и глубокомыслие.
   Алех? Торой хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Алех?! Мысли цветным хороводом понеслись в голове. Алех, лучший друг его наставника, Алех, которого молодой маг чтил едва ли не как второго отца, Алех, поучавший Тороя, что истории, связанные с Рогоном - не более чем вымысел?.. Голова закружилась. Да, он спятил, и с этим нужно смириться. Теперь ему, по всей видимости, предстоит жить в мире остроухого Алеха, полуживого Рогона, симпатичной незнакомки и скрипучей телеги.
   Но всё-таки, неожиданно всплывшее имя Рогона отрезвило и подтолкнуло к новым мыслям. Рогон, Итель... неужели он, Торой, каким-то образом оказался в прошлом, шагнул более чем на триста лет назад и очнулся в теле одного из сильнейших магов?
   Тем временем Алех склонился над распростёртым страдальцем и озабоченно покачал головой. Видимо, что-то в лице Рогона насторожило его.
   - Итель, посмотри, какие у него глаза. Они же синие! - бросил он через плечо ведьме.
   Да, да, ведьме. Ведь жена Рогона была ведьмой. Это Торой помнил прекрасно.
   Девушка метнулась к лежащему, жадно заглянула ему в лицо, а потом словно состарилась на несколько десятков лет. И такая тоска исказила прекрасные черты, что у Тороя защемило сердце.
   - Где мой муж? - потухшим голосом спросила эльфа Итель, и лицо её стало белым от отчаяния. - Что с ним случилось?
   Она снова склонилась над Тороем, коснулась его виска и едва сдержалась, чтобы не зарыдать.
   - Кто ты?
   Волшебник молчал. Он не знал, достанет ли у него сил ответить. Да и что ответить? Как он оказался здесь? Уж не Книга ли перетащила его сквозь капканы времени? Маг облизал губы и попытался взять Итель за руку. Это простое движение стоило ему немыслимых усилий. Мир вокруг затанцевал, перед глазами поплыли белые пятна, однако сознание не покинуло измученное тело. Торою хотелось удостовериться, что красавица-ведьма - не бесплотный дух и не плод воображения. Рука оказалась тёплой со слегка подрагивающими пальцами.
   - Меня зовут Торой, я живу на триста лет позднее вас. - Он потратил остаток сил на то, чтобы притянуть к себе побледневшую осунувшуюся девушку.
   Волшебник замолчал, понимая, что сказал совершенную невнятицу. Он не знал, верит ли ему Итель, понимает ли? Но ведьма слушала внимательно. А когда маг замолчал, она протёрла его лицо влажной тряпицей, освежая пылающую кожу, и задумчиво произнесла:
   - Моего мужа низложили три дня назад за то, что он поднял чернокнижников против Великого Магического Совета. Всё это время он был в бреду и бормотал про какого-то Тороя и какую-то книгу...
   Итель посмотрела на страдальца, а потом перевела взгляд на Алеха и строго спросила:
   - Что происходит?
   Спросила так, словно именно эльф был ответственен за случившееся. Алех же в ответ лишь по-мальчишечьи пожал плечами. Если бы Торой не чувствовал себя так плохо, то, наверное, рассмеялся бы, настолько юным и растерянным выглядел Бессмертный.
   - Почём я знаю... - растерянно ответил эльф, потирая подбородок.
   Торой попытался было снова что-то сказать, но закашлялся скорчился на полу. Короткий приступ высосал из волшебника остатки сил. Маг клял себя последними словами, потому что не мог больше проронить ни звука - губы отказывались повиноваться, голос пропал. При малейшей попытке сосредоточиться накатывала необоримая тошнота. Он утратил интерес к ведьме, Алеху и неизвестному темноволосому юноше. Такое уж свойство всякой хвори - подчинять и смирять тело, заставляя человека думать только об одном - о себе. Вот и сейчас всё казалось мелким и незначительным в сравнении со страданием.
   Волшебник ещё жадно хватал ртом воздух, когда ласковые прохладные руки снова легли на его пылающий лоб.
   - Не говори ничего, - Итель смотрела с жалостью.
   Эльф же был настроен не столь человеколюбиво, он с подозрением смотрел на беспомощного мага и, наконец, спросил:
   - Если верить твоим словам, ты родишься только через триста лет, значит пока - не существуешь. Как в таком случае ты здесь оказался? - тут Алех повернулся к темноволосому пареньку, что молчаливо сидел рядом, и поделился с ним своим подозрением. - Слушай, Зен-Зин, может, это вообще не человек?
   О! В этом был весь Алех - невозмутимый, хладнокровный, подозрительный и... жесткосердный, как все Бессмертные. Да и что с них взять - с эльфов, чей век в сотни раз длиннее человеческого? Разве могут они быть похожими на людей, проживая десятки человеческих жизней? Конечно, нет. И всё-таки Алех был ещё очень молод, чтобы набраться эдакой жёсткости.
   Тем временем тот, кого бессмертный назвал Зен-Зином, прикрыл глаза и коснулся пылающего запястья Тороя-Рогона. Некоторое время он сидел неподвижно с самым глубокомысленным выражением на круглом лице, а потом, по-прежнему не размыкая век, покачал головой:
   - Это человек. Но не Рогон. Цвет тот же, а рисунок пульсаций совсем другой.
   Торой покосился на колдуна неведомых кровей. Рисунок пульсаций? Стало быть, перед ним чернокнижник, который не только может нащупывать пульсацию Силы и видеть цвет, но ещё и способен отличать один рисунок от другого? Волшебник слышал ненаучное предположение (естественно, зарубленное Советом) о том, что вибрации Силы у каждого мага неповторимы, но он никогда не знал о том, что есть колдуны, которые могут видеть и различать эти рисунки.
   Волшебник хотел спросить Зен-Зина, как тот мог увидеть пульсацию его Силы, если он - Торой - низложен? Вопрос этот казался сейчас самым важным. А потому маг попытался облечь его в слова. Это ему, конечно, не удалось, а как расплата за излишнюю самонадеянность в груди вспыхнула такая резкая боль, что сердце, казалось, лопнуло. Торой последний раз бросил угасающий взор на угрюмого Алеха, и мир перед глазами в очередной раз померк. Проваливаясь в чёрное ничто волшебник запоздало сообразил: "Зен-Зин - тот, кто во время смуты предложил Совету откупиться обрядом Зара! Чернокнижник-некромант! А на истории в Академии говорили - бесталанный и посредственный колдун...".

* * *

   Руки казались стеклянными. Они до того замёрзли, что чудилось - ударь друг о дружку посильнее - разобьются. Лицо онемело. Торой судорожно вздохнул. Ледяной воздух стал поперёк горла, а потом, обжигая, пролился в лёгкие. Когда же удалось разлепить смёрзшиеся веки, волшебник увидел сиреневое небо, в котором плыли низкие тучи и чёрные макушки засыпанных снегом сосен. Сверху мягко сыпались белые хлопья. Огромные снежинки торжественно оседали на деревья, сугробы и, попутно, в распахнутые глаза Тороя. Крахмально и зябко скрипели сугробы.
   Удивительно, но волшебника кто-то куда-то тащил. На этот раз, не особенно церемонясь - волоком. Люция? Он слышал где-то у себя за плечами упрямое сопение. Всё происходящие воспринималось безучастно. Кажется, маг лежал на куске какой-то ткани, наверное, это был его собственный плащ, который ведьма тянула по сугробам. В глубине души шевельнулась жалость к маленькой упрямой девчонке, что нипочём не хотела бросить спутника. Куда она его тащила? Зачем?
   Пыхтение изредка прерывалось жалобным всхлипыванием. Торою хотелось ободрить Люцию, подать голос, но тут кроны сосен, что парили в сумеречном небе, закружились, и волшебника снова поборола сонливость.

* * *

   Тихо поскрипывало перо. Звук этот был для Тороя давно забытым и восходящим к детству, к тому далёкому времени, когда юный маг упражнялся в волшебстве. Его наставник имел привычку, свойственную многим учителям - с одной стороны вполглаза следить за своим практикующимся учеником да делать ему замечания, а с другой вполглаза заниматься чем-то ещё, например, писать письма.
   Торой открыл глаза. Теперь ничего не болело, даже слабости не осталось.
   - Вот и очнулся. - Без удивления произнёс незнакомый мужской голос.
   Волшебник огляделся, гадая, где окажется на этот раз. Увиденное не разочаровало - маленькая горница в деревенской избе. В комнате царили темнота и тишина. Такая тишина бывает по ночам, когда все звуки умолкают и остаются лишь стоны ветра за надёжными стенами дома, да потрескивание углей в камине. И, правда, в углу горел очаг, а у тёмного окна за самым обычным обеденным столом устроился на скамье человек неслабого сложения. При свете сальной свечи он что-то писал на малом листе пергамента. Человек сидел вполоборота к Торою. Волшебник видел длинные русые волосы, рассыпавшиеся по широким плечам, да бородатый профиль. Больше в комнате не оказалось никого и ничего - разве только ещё лавка, на которой покоился сам Торой.
   Низложенный маг неуверенно сел, ожидая, что тело в любой момент подведёт и вновь откликнется приступом необъяснимой немочи. Но нет, обошлось. Голова оставалась ясной и по-прежнему лёгкой.
   -Ты, садись, садись. И часы достань, - посоветовал, не отвлекаясь от своего занятия, сидящий за столом богатырь.
   Да, мужик и впрямь был крепким. Из таких, как этот неизвестный писарь (до чего смешно он смотрелся с тонким гусиным пером в могучей руке) можно было скроить двух Тороев, да ещё и на половинку Люции осталось бы...
   - Ты кто? - решился, наконец, маг.
   Слышать собственный голос оказалось невыразимо радостно. Всё-таки замечательно, когда можешь говорить без усилий, исторгая из груди не жалкий хрип, а вполне внятную человеческую речь.
   Богатырь хмыкнул и ответил:
   - Следи за временем. Достань часы-то. - И добавил со знанием дела, - они у тебя в правом кармане.
   Торой решил не спорить, хотя оставалось только гадать, откуда детинушка знал о том, в каком кармане у мага находятся часы. Внезапно в памяти волшебника всплыл образ умирающего зеркальщика Баруза и его последние слова, перекликающиеся со словами сидящего за столом богатыря: "Следи за временем".
   Потому-то чародей и замер на долю мгновения, осенённый неожиданным откровением. Конечно, препираться было бессмысленно, а самое главное - незачем, и маг подчинился приказу неизвестного собеседника. Часы и впрямь нашлись в правом кармане. Он достал их и нажал на кнопочку. Крышка откинулась с лёгким щелчком. В ущербном свете догорающего очага циферблат переливался красными сполохами, но вот что было странно - часы шли! Причём шли в другую сторону!
   - Сколько там? - по-прежнему не оборачиваясь, спросил дюжий молодец.
   Торой растерянно ответил:
   - Да нисколько. Справа налево идут.
   Богатырь кивнул:
   - Здесь время не движется вперёд. Только назад. Но я думаю, что у нас есть полчаса, может, чуть больше, может, чуть меньше. - С этими словами он отложил, наконец, перо и обернулся к собеседнику. - Здравствуй, Торой.
   Маг пристально всмотрелся в лицо нового знакомого.
   Возраст мужчины в эдакой темноте, да ещё под прикрытием густой растительности на лице установить оказалось весьма непросто. Однако Торой подозревал, что незнакомцу никак не меньше сорока.
   - Здравствуй. - Волшебник чувствовал себя круглым дураком. Оказался неизвестно где, неизвестно с кем, неизвестно как. И при этом человек, сидящий напротив, знал его, а вот он этого человека видел впервые. У Тороя была неплохая память на лица и он мог поклясться, что раньше не встречался с незнакомым богатырём. Меж тем богатырь поднялся со скамьи и подсел к магу.
   - Меня зовут Рогон. - Ответил он на самый первый вопрос собеседника.
   Собеседник, который в момент откровения делал очередной вдох, подавился и закашлялся, ухватившись руками за лавку.
   - Следи за временем. - Напомнил ему назвавшийся Рогоном, - когда стрелки замрут, наша встреча завершится. Нельзя проворонить, иначе ты навсегда потеряешься между своим миром и миром Скорби.
   Торой всматривался в лицо богатыря и не мог свыкнуться со странной явью. С детства он мечтал увидеть Рогона, с детства мечтал о таких же магических способностях, с детства представлял волшебника умудрённым опытом тщедушным старцем вроде Золдана или молодым подтянутым юношей, вроде Алеха, но уж никак не дюжим бородачом из тех, кто, не моргнув глазом, согнёт в пальцах подкову. Он и одет-то был как простой деревенский пахарь - в рубаху из небелёной ткани и холщовые штаны. И в этакого-то простецкого детину влюбилась томная красавица с фиалковыми глазами? Н-да... А потом Торой понял, насколько смешны все эти мысли, промелькнувшие в сознании буквально за долю мгновения. И, правда, маг, развязавший войну, должен и сам быть похожим на воина.
   - Я не развязывал войну, друг мой... - улыбнулся Рогон. - Войну развязал Аранхольд, ну да, Сила с ним, не о том нынче речь.
   Низложенный волшебник вздрогнул, осознав, что новый знакомец без труда и стеснения прочёл его мысли. Да, несомненно, Рогон перед Тороем был так же силён, как Торой перед близнецами-колдунами. Этот факт настолько восхитил молодого чародея, что он, растерялся и ляпнул нечто совсем глупое:
   - Я представлял тебя другим.
   - Ну, прости, - дюжий маг развёл ручищами. - Знал бы, явился тебе в образе прыгающей с ромашки на ромашку феи.
   Торой усмехнулся.
   - Ладно, - посерьёзнел Рогон и продолжил, - слушай внимательно. Времени у нас мало, а, чем больше ты будешь задавать вопросов, тем быстрее оно будет идти, поэтому пока молчи. Я постараюсь сперва рассказать всё, что озадачило меня и подвигло на эту встречу. Таким образом, мы сможем выиграть какие-то мгновения.
   Торой послушно помалкивал и смотрел на циферблат барузовских часов. Странное дело, стоило заговорить Рогону, как секундная стрелка побежала медленнее. И всё-таки низложенный волшебник с присущей ему страстью первооткрывателя, не удержался от мальчишеской выходки и спросил, по-прежнему глядя на циферблат:
   - Я что же, в твоём времени?
   Секундная стрелка дёрнулась и полетела вперёд, покрыв за считанные мгновения расстояние в четверть минуты. Рогон покачал головой, давая тем самым понять, что он думает о научных опытах и детских выходках непутёвого Тороя, а потом терпеливо заключил:
   - Воруешь время. - При звуках его голоса стрелка вновь поползла медленнее. - Ну да пусть. По крайней мере, удовлетворил любопытство.
   Богатырь прислонился спиной к ребристой стене избы и прикрыл глаза. Когда он начал рассказ, Торой замер, не решаясь даже шевельнуться.
   - Ты понял, наверное, что я смог оказаться здесь только путём обряда Зара, в коем мне помогли друзья некроманты. Сейчас двадцать очень хороших чёрных магов удерживают нити моей жизни, чтобы я, погружаясь в пучины Безвременья не сгинул в них вовсе. Тебя сюда перенесла моя Книга, которая вобрала твою Силу и тем самым швырнула за тонкую грань - туда, где ещё не заканчивается жизнь, но ещё и не начинается смерть. Последние годы мне всё не давали покоя рассказы жены о том, как я бредил после низложения, говоря что-то о зиме, какой-то Книге и маге по имени Торой. А уж после того, как я узнал, что ты на короткое время очнулся в моём теле, любопытству моему и вовсе не было предела. Я задумался над тем, что могло произойти такое, дабы неизвестный маг из далёкого будущего, каким-то образом оказался в прошлом. И пришёл к выводу, что ты многим сильнее меня...
   На этих словах волшебника Торой горько усмехнулся. Да, когда-то Золдан и Алех считали, что их своенравный ученик и впрямь очень силён, конечно, не сильнее легендарного Рогона, но уж определённо не из середнячков. Но после низложения...
   - Торой, - устало вздохнул маг, снова без натуги прочитав его мысли, - как ты можешь, будучи сильным и далеко не глупым чародеем, верить в то, что кто-то способен отобрать твою Силу? Это же не кошелёк с золотом. Отобрать Силу, низложить, опустошить - называй это, как хочешь - невозможно. Ну, вот задумайся, можно ли отобрать у человека нечто эфемерное? Скажем, способность мыслить?
   Рогон внимательно посмотрел на волшебника, глаза его оказались тёмными, но в полумраке судить о цвете было невозможно. И уж, конечно, Торою вовсе не было дела до цвета, он погрузился в раздумья. В свою очередь широкоплечий бородатый волшебник кивнул, словно его собеседник ответил на вопрос утвердительно:
   - Вот именно. Нельзя запретить человеку думать. Ну, пока он жив, во всяком случае. Однако можно отвлечь, заставить думать о чём-то другом, посвятить все его чаяния иному предмету. Так же и с Силой. Не в человеческих возможностях лишить тебя того нематериального, что дано природой. Я знаю. Меня низлагали. На самом же деле способ низложения прост до идиотизма - из тебя выкачивают всё, что ты имеешь на конкретный момент...
   На этих словах Торой вскочил со скамьи, тупо глядя в пустоту, а потом забыл про предупреждение Рогона и затараторил:
   - Если это так, то я мог восстановиться. Магические силы тут ничем не отличаются от обычных. Хватило бы двух-трёх лет, чтобы...
   Рогон взмахнул рукой, обрывая поток его красноречия, и горько сказал:
   - Я думал, после моей смерти мир поумнеет. Но миру это, как видно, не грозит. Торой, не трать моё и своё время на обмусоливание простых истин. Тебя опустошили и сказали, что это - навсегда. Ты поверил. Мало того, направил свою же собственную постепенно накапливаемую Силу на ещё большее внушение никчёмности. Этим человек отличается от животного, загнанный в угол, он не умеет сопротивляться с отчаянной злостью достаточно долго. И ты не смог. Не смею за это упрекать, особенно если учесть, какими идиотами ты, наверняка, был окружён. Так вот, послушай, раз уж это так важно. Сила - не бессмысленная стихия на кончиках пальцев, Сила - часть твоего сознания. Да, у тебя отобрали то, что ты имел, а взамен этого навесили затейливое заклятье...
   Рогон внимательно посмотрел поверх головы своего собеседника и уважительно поднял брови. Только теперь до Тороя дошло, каким образом маг догадался о том, что он низложен - стало быть, всё это время над ним реяло заклятие, которое мог углядеть только очень опытный чародей. Так сам Торой в порыве вдохновения разглядел руну Ан над головами молодых чернокнижников.
   - Но, - продолжил тем временем Рогон, - ты всё-таки не до конца смирился со своей никчёмностью и смог сломать запрет, коли моя Книга нашла, что у тебя забрать.
   Торой хотел было сказать Рогону, что Книга на самом деле забрала Силу двух чёрных магов, но в последний момент бросил взгляд на циферблат и заметил, что беседа продолжается уже без малого четверть часа, а потому не решился спорить.
   - Ты накопил достаточно мощи, чтобы использовать её направо и налево совершенно бездумно, вот только ещё не можешь до конца преодолеть неверие. Впрочем, оставим. Итак, сейчас я хочу услышать, чем ты бредил, будучи в моём изничтоженном теле. Всё в подробностях. Скажем, мне очень любопытно, что такое произошло в мире, если наши судьбы столь тесно переплелись.
   Богатырь устроился поудобнее и приготовился слушать. Торой прошёлся по комнате, посматривая на медленно ползущую секундную стрелку часов и собираясь с мыслями. Говорить следовало кратко и исключительно по делу, потому волшебник восстанавливал чреду событий, произошедших за последние сутки. Наконец, собравшись, он начал рассказ.
   Рогон оказался благодарным слушателем, не перебивал и не задавал вопросов, только сидел, прикрыв глаза. Торой старался не подходить близко к магу, знал, что во время обряда Зара нельзя прикасаться к тому, с кем доведётся встретиться, иначе никогда не вернёшься в мир живых, да, собственно, и в Мир Скорби не попадёшь. Конечно, Рогон это тоже знал, но... Привычка ожидать подлости заставляла низложенного мага держаться от собеседника на почтительном расстоянии.
   Пару раз за время своего рассказа Торой переводил взгляд с часов (стрелки которых словно взбесились) на маленькое окошко. За окном не было ничего, только чёрная пустота, и волшебник ничуть не сомневался, что если он решится распахнуть створки, или Сила убереги, открыть низенькую дверь, ведущую прочь из комнаты - эта бездушная пустота просочится внутрь и беспощадно пожрёт сознание находящихся под прикрытием стен мужчин. Торой знал и то, что убогая комнатушка есть не более чем умелая защита, которой окружили его и Рогона те самые двадцать чёрных магов, что отдавали сейчас Силу на свершение обряда Зара. Потому-то силуэты находящихся в комнате предметов были нечёткими, размытыми, краски какими-то блеклыми и вялыми, даже угли очага и те блестели маслянисто, тускло, словно являлись не более чем искусной подделкой.
   Рогон выслушал речь и, когда собеседник, наконец, замолчал, удовлетворённо кивнул. Торой без утайки поведал и о Книге, и о Люции, и о зеркальщике, и о самом зеркале, и о маленьком Эйлане, и о зиме, и о кхалаях. Но, закончив рассказ, тут же запоздало пожалел о своей откровенности. Волшебника посетила гаденькая мысль, что перед ним мог сидеть вовсе не Рогон, а... Да кто угодно мог сидеть! Но в последний момент что-то подсказало - обмана нет. А сам великий маг внезапно произнёс:
   - Хорошо, что ты ничего не утаил. Однако, время на исходе. - Последнее было не вопросом, утверждением.
   Торой посмотрел на циферблат - секундная стрелка, до этой поры стремительно несущаяся, вдруг замерла, словно споткнулась. В этот миг иллюзорная комнатушка дрогнула. Убогая обстановка колыхнулась, словно в знойном мареве. Очаг и свеча уже едва теплились, призрачные звуки поглощала глухая тишина. Но всё же, волшебник успел прокричать в это страшное безмолвие:
   - Эльф Алех сейчас состоит в Совете, вы были друзьями?!
   Ответа не последовало, зато до Тороя донеслись, словно уносимые ветром слова:
   - Я написал тебе кое-что, найдёшь в Книге. Когда очнёшься, торопись в Гелинвир, там безопаснее.
   Маленький мирок окончательно утратил и реальность, и материальность - бревенчатые стены расплылись, угли в очаге подёрнулись голубоватым жаром, а стекло в оконце начало пузыриться, будто мыльная пена.
   Неизвестные Торою маги ещё держали оборону, ещё не впускали Безвременье туда, где корчилось, удерживаемое ими сознание двоих людей. И всё же прожорливая Пустота спешила поглотить тех, кто отважился вторгнуться в её вотчину - царство, в котором отсутствовало всё: время, пространство, цвет, жизнь. Торой почувствовал, как исчезают, тают под ногами половицы, увидел, как растворяется в пустоте силуэт дюжего волшебника, а потом часы в руке мага (единственное, что никуда не пропадало и не меняло очертаний) налились обжигающим холодом. Торой увидел, как его пальцы, сжимающие серебряный корпус становятся прозрачными, а потом всё исчезло.

* * *

   Когда он в очередной раз открыл глаза левая рука, судорожно сжимающая часы Баруза, уже окоченела. Торой попытался расцепить сведённые судорогой пальцы, но обнаружил в них не часы, как ожидал, а комок слипшегося, подтаявшего снега. Над головой в сером предутреннем небе по-прежнему плыли верхушки сосен. Левая рука безвольно свалилась с полотнища, на котором лежал маг, и теперь пальцы снова загребали снег. Волшебник хотел спросить у настырно пыхтящей за его спиной ведьмы, долго ли был в беспамятстве, но не смог. Торой закрыл глаза и снова рухнул в темноту. Он успел на секунду ужаснуться, что вот опять начнутся непонятные видения и снова придётся о чём-то говорить, что-то предпринимать, но видения решили оставить его в покое.
   Последнее, что вспомнилось магу перед чертой забвения, был слегка насмешливый и удивлённый взгляд Рогона. Прежде, чем исчезнуть, волшебник внимательно всмотрелся в пульсации Силы, вьющиеся над головой низложенного мага и что-то из увиденного в них позабавило богатыря-чародея. Во всяком случае, он улыбнулся улыбкой человека, который заметил нечто трогательное и тщательно от него скрываемое.
   На этом Торой снова выпал из действительности.

* * *

   Люция обернулась. Ей отчего-то показалось, что волшебник очнулся. Но нет, Торой как и прежде лежал без движения, только левая рука свесилась с плаща и теперь чертила по сугробам. Плакать ведьма больше не могла. Глухое отчаяние вытеснило все сантименты. Она кусала обветренные губы и упрямо брела вперёд. Ей, к счастью, хватило ума использовать все подручные средства для того, чтобы тащить мага и мальчишку. Пальцы ведьмы, сжимавшие углы плаща, на котором лежал бесчувственный Торой, потрескались на лютом холоде. Кровь давно замёрзла, но руки замёрзли ещё раньше и потому не болели.
   Спешка всегда изнурительна, она отбирает не только телесные, но и душевные силы. А и тех, и других у худосочной девушки было, прямо скажем, не много. Грустные лошадки брели рядом. Эйлан лежал на спине смирной кобылки, доверчиво прижимаясь щекой к тёплой шее животного.
   Хорошо ещё во время давешнего полёта девчонка заприметила в чаще небольшую сторожку. Сейчас крошечный домик должен был находиться где-то неподалёку. В маленькой избушке странников ждала крыша, четыре стены и хоть какой-то очаг. Это сейчас казалось самым главным. В сторожке можно будет согреться и заняться Тороем. Колдунья сильно подозревала, что без помощи волшебных отваров маг не выживет. Вот так, думая о предстоящем лечении, она и брела вперёд.
   На первых порах у ведьмы даже оставались силы непотребно сквернословить, злясь на собственную хилость. К сожалению, очень скоро стало ясно - радующие душу крепкие ругательства годны лишь на то, чтобы сбивать дыхание и усугублять изнеможение. А потому теперь девушка крыла снег, холод, темноту да бездорожье мысленно.
   Люция торопилась. Торой на этакой стуже мог замёрзнуть насмерть. И ещё, девушка боялась волков. За деревьями, нет-нет, посверкивали переливчатые глаза, а пару раз в сиреневом полумраке, промелькнули поджарые тени. Ведьма гортанно выкрикнула несколько заклинательных слов, которые обычно отпугивали дикое зверьё. Конечно, лесную колдунью не тронет ни один хищник, даже самый свирепый, но девушка была не одна - сладкий запах спящих людей и конского страха манил серых охотников. Они скользили в стороне, припав носами к сугробам, и замирали тогда, когда путница останавливалась, чтобы перевести дух. Девчонка с тоской глядела на бредущих рядом лошадей и умирала от досады - у неё было два коня, а приходилось самой тащить бесчувственное тело! Колдунке казалось, что ещё немного, и она умрёт прямо в сугробе. Поэтому, когда домушка и впрямь вынырнула из сумерек, остатки сил разом покинули девушку.
   Про себя Люция уже решила, что домик будет заперт и придётся разбивать маленькое оконце да пытаться протиснуться внутрь, но... видимо, иногда случаются чудеса. Дверь оказалась открыта и ведьма, вытягивая жилы в последнем усилии, втащила спутников под прикрытие стен. Определённо, даже поскитавшийся по свету Торой не знал и половины забористых ругательств, которыми сыпала в этот момент его спутница.

* * *

   Маг очнулся, когда кто-то поднёс к его губам ложку со спасительно горячим питьём. Он разлепил веки и увидел над собой осунувшуюся измождённую Люцию. Сквозь вязкое забытьё Торой покорно сделал несколько глотков. Травяной взвар был терпким и горьким, но от него сразу стало легче. Волшебник почувствовал жар яростно пылающего очага, услышал треск поленьев и снова уснул.
   С той поры, как Люция притащила мага в сторожку, прошли сутки. Ведьма даже, скрепя сердце, отважилась раздеть волшебника. Конечно, прежде чем решиться на эдакий смелый поступок, девчонка некоторое время расхаживала по сторожке кругами, собираясь с духом. Как ни крути, а дело предстояло ответственное. С одной стороны, подумаешь, ерунда какая - раздеть человека. Вот только, человека - одно дело, а совсем другое - пускай обессилевшего и полумёртвого, но всё-таки мага. Ну как не разберётся со сна, примет за тать или воровку какую, да развеет в прах, чтобы помирать не мешала. Мало ли чего ему в бреду примерещится?
   Девчонка постояла над волшебником, раздумывая, следует ли так рисковать собой. Решающим же аргументом в пользу раздевания мага стал сам маг. Вид его был настолько жалок, что ведьма поневоле уверилась - в этаком состоянии Торой не то, что развеять, а и просто оттолкнуть её не сможет. Вон, скрючился и еле дышит. Кое-как Люция всё-таки подступилась к бесчувственному телу, подбадривая себя тем, что оставлять волшебника в непотребно мокрой одёже попросту нельзя. Болотный огонёк со свойственным ему любопытством спустился с потолка и замаячил над головой хозяйки, мешаясь и сопереживая. Ведьма зло зашипела и отмахнулась от светляка.
   Огонёк отпрянул и гневно задрожал в сторонке - надо же хозяйка предпочла ему - верному другу - какого-то подозрительного помирающего мужика! Но Люции не было дела до обиженного светляка. Девчонка сосредоточенно стягивала с мага одежду, вполглаза косясь на крепкое мужское тело. А ничего - ладный волшебник ей достался.
   Оставался, правда, некий риск, что Торой по пробуждении взгреет колдунку за учинённое самоуправство со всей яростью. "Только попробуй! - пробормотала Люция, продолжая своё бесстыдное дело. - Я тебе тут жизнь спасаю, дураку такому!" И, исполненная решимости, она рванула на себя штаны волшебника, едва не оторвав их вместе с ногами.
   Но Торой не очнулся, и не взгрел её, только свернулся калачиком под одеялом и, по-прежнему бледный, как смерть, не открыл глаз. Да, всё бы хорошо, вот только, после всех перипетий сама Люция выспаться не могла. Ведьма боялась, что заснёт слишком крепко и тогда волшебник преставится, лишённый поддержки отварами и заклинаниями. Поэтому колдунья чутко дремала, приказав болотному огоньку будить себя каждые полчаса. Но бестолковый светляк, не знал, что такое полчаса и потому будил хозяйку, когда вздумается - то есть каждый раз, когда чего-нибудь пугался - свиста ветра за окном или треска поленьев в очаге.

* * *

   Волшебник открыл глаза и, наконец-то, не почувствовал себя умирающим калекой. Мало того, жутко хотелось есть. Когда Торой пошевелился, зелёный болотный огонёк, что висел аккурат под потолком комнаты, резво спикировал вниз. Трусливый изумрудный шарик с разлёту впечатался в щёку Люции, но ничего этим не добился. Девушка спала, свернувшись калачиком на низеньком топчане. Вид у неё был изнурённый и несчастный. Вместо платья на колдунье оказалось надето нечто бесформенное, и ведьма зябко поджимала голые ножки, пытаясь во сне укрыть их подолом странного одеяния. Только приглядевшись получше, Торой узнал таки в чудном наряде тунику Клотильдиного мужа.
   Чародей ещё рассматривал утомлённую спутницу, когда болотный светляк, разобиженный тем, что хозяйка беззастенчиво его игнорирует, пошёл на второй круг. Огонёк взмыл к потолку, залился оскорблённо-ярким сиянием и снова устремился вниз.
   Торой вскинул руку, преграждая путь зелёной искорке. Своенравный сгусток ведьминой силы замер и обиженно приглушил сияние. Вот, мол, тебе, раз не пускаешь меня к хозяйке - сиди, как дурак, в темноте. Маг и сам обомлел. У него получилось остановить чужую волю! Пускай даже волю слабой деревенской ведьмы.
   Не особенно надеясь на удачу, волшебник едва слышно щёлкнул пальцами и над его ладонью расцвёл язычок белого пламени. Чародей изумлённо выдохнул, а комната озарилась ярким светом - не чета всяким там болотным светлякам. Зелёный огонёк тем временем боязливо поплыл вдоль стены, намереваясь шмыгнуть к хозяйке. Торой усмехнулся. Он всегда думал, что у Силы нет характера, а вот, поди ж ты, огонёк Люции явно не был бездушным сгустком чужого Могущества, вон, какой строптивый. Впрочем, у огонька с волшебником отношения были натянутые ещё с момента первого знакомства, когда маг его обманул.
   Покамест зелёная бестия опасливо кралась к хозяйке, Торой выбрался из-под одеяла. И лишь сейчас заметил, что, оказывается, раздет. Одежда - сухая и горячая от жара очага висела рядом. Волшебник неторопливо оделся. Краем глаза он следил за вредным огоньком, что стелился по полу, намереваясь незамеченным прошмыгнуть к топчану и разбудить хозяйку.
   - Только попробуй, - шепнул ему волшебник. - Мигом развею.
   Огонёк обиженно мигнул и завис в сторонке.
   - Не буди. - Попросил Торой, чувствуя себя дурак дураком оттого, что разговаривает с чужой Силой.
   Однако Сила его, как это ни странно, поняла и воспарила обратно к потолку, сторонясь неведомого белого сияния. Торой хмыкнул и лишь сейчас осознал нелепость происходящего. Как он оказался здесь (кстати, где именно?), почему лежал на полу под одеялом, как сумел впервые за неведомо сколько лет сотворить волшебство? У мага закружилась голова. Некоторое время он стоял, ошарашено оглядываясь, а потом решил, что часть из упущенных событий поможет восстановить Люция, когда проснётся.
   Волшебник повернулся к спящей ведьме. Какой крохотной и беззащитной она ему показалась... Девушка сжалась в комочек, ютясь на краешке топчана, Эйлан безмятежно дрых слева от неё возле стены, заботливо укрытый одеялом. Надо же, обо всех побеспокоилась, а сама лежит нагишом, ноги в подол кутает. Торой поднял с пола одеяло, под которым спал, и укрыл им Люцию. Однако колдунка в последние часы, видимо, слишком часто просыпалась, проснулась и теперь. Открыла зелёно-голубые глаза и изумлёно уставилась на Тороя.
   В ярком свете белого огонька маг казался белей муки, но он поднялся на ноги! Сумел одеться! И, похоже, неплохо себя чувствовал. Ведьма села, скинув одеяло.
   - Ты жив?
   Её голос был таким усталым, таким отчаявшимся, что Торой растерялся:
   - Жив.
   Он лишь сейчас заметил, что у неё обветрились и потрескались губы. А в следующий миг Люция разревелась, по-детски сморщившись, захлёбываясь в слезах. И повисла на Торое, душа в объятиях:
   - Я думала, ты не выживешь, у меня так мало трав, и я с перепугу забыла все заклинания, а ты был весь белый и даже дышал через раз. Я еле тебя дотащила до этой сторожки, а потом боялась, что усну, и заставила огонёк меня будить. Но он такой трусливый, что будил постоянно, и я почти не спала...
   Она уткнулась волшебнику в плечо и заревела навзрыд.
   Торой обнял девушку, чувствуя, как содрогается от плача худое нескладное тело. Волшебник гладил ведьму по растрепавшимся волосам. Вскоре слёзы иссякли, Люция затихла, а маг, наконец-то, заметил, что тыльные стороны ладоней у колдуньи изуродованы безобразными цыпками.
   - Что это? - он придержал тонкое запястье.
   Ведьма тут же вырвала руку и спрятала её за спину:
   - Это от мороза. Я тебя положила на плащ и тянула, а ты постоянно сва-а-а-аливался-я-я-я... - и она снова завсхлипывала от жалости к себе.
   Торой опять погладил её по волосам:
   - Плакса ты, плакса...
   Он, совершенно огорошенный, смотрел перед собой.
   Колдунья тащила мага через лес? Не бросила в снегу? Сила побери! Да как вообще эта пигалица справилась? Изранила все руки, устала, а потом ещё и не спала из-за того, что каждые полчаса его нужно было поить снадобьями?
   - Люция, а почему ты руки себе не вылечила? - спросил волшебник, чтобы отвлечь девушку от нового приступа рыданий. Утешать Торой не умел, да и не знал он слов утешения, всегда был чёрствым, чего греха таить...
   Она вытерла заплаканное лицо уголком одеяла и ответила:
   - Трав не осталось. Так заживут. - И попросила она, шмыгнув носом. - Ты только больше не падай.
   - Не буду, - заверил её волшебник, и в его словах было столько твердости, что колдунья успокоилась.
   Торой взял израненные ладони ведьмы и накрыл их своими. Люция прижалась пылающим лбом к плечу мужчины и в последний раз всхлипнула, а когда маг отпустил её руки, ведьма с удивлением увидела, что на них больше нет и следа саднящих ран. Кожа стала нежная, белая, словно у знатной девицы, не избалованной тяжёлым трудом. Колдунка широко распахнувшимися глазами смотрела на волшебника. Она хотела было что-то сказать, но он провёл указательным пальцем по обезображенным воспалённым губам, стирая боль. Ведьма уютно устроилась возле чародея и сжалась в комочек. Торой рассеянно гладил её озябшие ноги. Девушка прошептала:
   - У тебя в сапоге был нож, я его не трогала, он лежит на лавке.
   Маг кивнул:
   - Ты спи, утром я тебе расскажу кое-что.
   Она что-то пробормотала в ответ и затихла.
   Некоторое время Торой сидел, боясь пошевельнуться, а потом осторожно высвободился из ослабших объятий спутницы. Худенькая рука соскользнула с его плеча, но волшебник успел подхватить её прежде, чем она упала на доски. Маг погладил тонкие едва ли не прозрачные пальчики и неожиданно понял, что никогда прежде не видел ничего прекраснее. Удивлённый этим фактом, он остался сидеть рядом с ведьмой, прислушиваясь к свисту ветра в трубе. Сладкое посапывание Люции, да треск поленьев в очаге навевали неведомое и незнакомое мятежному волшебнику чувство умиротворения. Он зачаровано смотрел на огонь, совершенно забыв и про погоню, мчащуюся по следу, и про Рогона, и про Книгу. Хотелось только одного - глядеть на сполохи пламени, слушать ровное девчоночье дыхание и ни о чём не заботиться. Как хорошо!
   Громкий и надрывный звук вернул волшебника в действительность. Торой вздрогнул. Вот тебе и покой. Вот тебе и умиротворение. Размечтался. А душераздирающий звук за спиной повторился и окреп. По коже сразу же побежали мелкие мурашки, а всё оттого, что звук, нарушивший тишину, Торой ненавидел сызмальства. Всхлипывания ребёнка.
   - Доброе утро, Эйлан. - Сказал маг и обернулся. Детей он умел утешать ещё хуже, чем женщин. - Хочешь поесть?
   Но мальчишка в ответ лишь затрясся. Крупные, словно бобы, слёзы безудержно покатились по его щекам, а губы кривились в мучительной попытке удержаться от свойственного только глупым девчонкам хныканья. Увы, он был всего лишь ребёнком, очнувшимся в незнакомом месте, рядом с незнакомыми людьми, да ещё и смутно помнящим страшное нападение на собственный дом.
   Торой взял трясущегося паренька на руки и, набросив на плечи плащ, вышел в морозные сумерки. Разговор предстоял долгий.

* * *

   Ах, как же вкусно пахло! Наверняка бабка опять тушит зайчатину. Пожалуй, никто во всей округе не умеет приготовить из тощего лесного зайца умопомрачительное яство так, как это получается у старой колдуньи. При этом аромат в кособокой ведьминой избушке стоит такой, что впору хоть королевского повара зазвать, дабы разрыдался от зависти, а потом и вовсе сложил полномочия, разочаровавшись в собственном мастерстве. Ах, какой запах!
   Юная ведьма против воли сглотнула голодную слюну и причмокнула во сне. Однако всё же странно, что бабка, вопреки обыкновению, не тыкает ученицу в бок костлявым пальцем и не зовёт к столу, сварливо укоряя за бездельность и прожорливость. Сквозь дрёму Люция жадно потянула носом аромат любимой стряпни, но просыпаться и не подумала. Ещё чего! Проснешься, окажешься в маленькой сторожке, где не то что тушёного зайца, а и сухарика в запасах не осталось. Нет, лучше уж спать и вдыхать несуществующий дивный аромат.
   Над ухом кто-то хихикнул. Ну, что, спрашивается, за издевательство - смеяться над спящим человеком, которому снится такой прекрасный и вкусный сон! "Вот я сейчас проснусь, устрою вам всем..." - обиженно подумалось Люции. Ведьма даже приоткрыла один глаз и стрельнула взглядом из-под полуопущенных ресниц. Аккурат напротив стояла скамья, а на скамье...
   Второй глаз растопырился сам собой. Взлохмаченная соня рывком села на топчане, сбрасывая одеяло.
   - Ух, ты! - она с обожанием посмотрела на огромную миску дымящейся похлёбки и даже потёрла ладоши.
   Рядом снова хихикнули. Люция с трудом перевела взгляд с пузатой исходящей ароматами плошки на неведомого насмешника. Эйлан, подобрав ноги, сидел на скамье, поодаль. Лицо его хранило следы недавних слёз, но всё же сейчас он улыбался. Как и все дети, выплакавшись, мальчишка на время утешился, а теперь от души посмеивался над нянькой, которая зачем-то обрядилась в мужскую тунику.
   - Эйлан? Ты когда проснулся? - охрипшим со сна голосом спросила Люция.
   Паренёк шмыгнул носом и с небрежным превосходством ответил:
   - Давно... Мы уж зайца приготовить успели, а ты всё дрыхнешь.
   Ведьма закуталась в одеяло и с сомнением огляделась:
   - А где волшебник? - бестолково спросила она, словно бы уж и шагу не могла сделать без Тороя. Прямо маленькая, заблудившаяся в лесу девочка, которой непременно нужен провожатый.
   - Здесь я.
   Хлопнула входная дверь, и вместе с зябким сквозняком в сторожку ввалился, отряхиваясь от снега, Торой. Его едва можно было разглядеть за охапкой дров. По чести сказать, лишь набрав приличную стопку поленцев, маг вспомнил, что отныне, вроде как, может поддерживать жар в очаге и без хвороста. Ну да ладно. Силу надо беречь. И вот он стоял у порога, старательно топая ногами, чтобы сбить с сапог снег.
   - Сама проснулась, или мальчишка разбудил? - с подозрением спросил волшебник.
   Люция мотнула головой. Она, конечно, догадалась, что проказник Эйлан попросту водил у неё под носом ароматной миской и наслаждался тем, как она чмокает во сне, но не выдавать же озорника.
   - Давайте завтракать. - Распорядился Торой.
   А ведьма покосилась на мальчугана. Он, хотя и имел весьма зарёванный вид, но старался держаться по-взрослому невозмутимо. И всё-таки девушка (как выяснилось - на беду) не удержалась от соблазна пожалеть сиротинку - посмотрела с жалостью и сочувствующе погладила по вихрастой макушке, даже против воли всхлипнула, вспомнив покойницу Фриду Дижан. И, видно, было что-то во взгляде жалельщицы такое, отчего мальчишка сперва горько потупился, а потом и вовсе забыл о напускной взрослости - уткнулся колдунке в плечо и незамедлительно зашмыгал носом.
   Волшебник, который только-только поднёс ко рту ложку, досадливо поморщился и испепелил ведьму взглядом. Девушка попыталась было пожать плечами - мол, а я-то чего? - но Тороя это, как и следовало ожидать, не проняло.
   Волшебник сокрушённо вздохнул и потрепал всхлипывающего Эйлана по макушке:
   - Не плачь, всё же не совсем один остался, вон и Люция рядом, с ней не пропадёшь.
   Утешение на поверку оказалось сомнительным, поскольку лишь пробудило новый приступ слёз. А мальчик ещё яростнее вцепился в рубашку (а заодно и бока) ведьмы.
   Паренёк всхлипывал, навсегда прощаясь с тем привычным, что потерял - родным городом и домом, заботливыми и ласковыми родителями, любимым дедом, так и не родившемся братом (или то была сестра?)... Люция поглаживала льняную макушку и шептала что-то ласковое. Постепенно её голос и привычные уже интонации оказали своё действие - мальчик начал успокаиваться, оторвал зарёванное лицо от ведьминого плеча и виновато посмотрел на Тороя. Волшебник был невозмутим и, словно озадачен. Встретившись глазами с мальчишкой, маг по-свойски подмигнул ему, а потом раскрыл ладонь, над которой вспыхнул, переливаясь, лепесток белого пламени - точь-в-точь такой же, как тот, что парил под потолком.
   Эйлан, непривычный к каким бы то ни было чудесам, восторженно распахнул глаза и с некоторой опаской протянул руку. Искрящееся пламя стекло в мальчишечью горсть. Огонёк плясал и переливался, не обжигая кожу. Паренек осторожно, кончиками пальцев, подвинул диковину на ладони и с восторгом вздохнул - подарок волшебника засиял всеми оттенками жёлтого, превратившись из ослепительно-белого в золотой.
   Люция поверх головы Эйлана посмотрела на Тороя, который наблюдал за собственным творением с ничуть не меньшим восторгом, словно создал огонёк впервые в жизни. Почувствовав взгляд ведьмы, чародей посерьёзнел и спросил:
   - Ну, мы поедим сегодня?
   Мальчик, наконец, оторвал завороженный взгляд от переливающегося лепестка пламени и обрадовано кивнул. Люция, которая отчего-то чувствовала себя ужасно виноватой, радостно потёрла руки в предвкушении грядущей трапезы - дурманящие ароматы вызывали едва ли не головокружение.

* * *

   Они как раз заканчивали завтрак, когда за оконцем сторожки начало светать. Зябкие сиреневые сумерки сменились нежно-розовыми красками рассвета. Люция так и застыла с ложкой, не донесённой до рта:
   - Колдовство идёт на убыль!
   Согласный кивок Тороя был невозмутим, Эйлан же, который одной рукой ловко управлялся с ложкой, а другой играл с переливающимся огоньком, вскинул голову. Да, когда он проснулся, маг рассказал ему обо всём, что случилось без утайки - и про зиму, и про колдовской сон. Внучку зеркальщика даже понравилось, что самый настоящий волшебник говорит с ним, как с равным.
   А теперь паренёк сидел в маленькой сторожке, держал на ладони переливающийся огонёк и чувствовал себя так, словно стоял на пороге какого-то увлекательного приключения. Наверное, ему следовало бояться. Но отчего-то на душе было спокойно. Вот только не маячили бы в голове жуткие воспоминания о ночи, когда ящерообразные люди вторглись в дом родителей, да не мучили бы мысли о том, что отныне он стал сиротой. Лучше уж думать, что родители и дед живы, здоровы, а он всего лишь отправился в путешествие с их на то позволения. Да, если думать так, будет, пожалуй, легче. Мальчик вздохнул. Люция словно почувствовала испуг и смятение Эйлана. Ладонь ведьмы мягко опустилась на мальчишечье плечо.
   Вообще говоря, у колдуньи была куча вопросов к Торою и, сказать по правде, она несколько досадовала на то, что Эйлан проснулся так некстати и теперь вот приходилось уделять ему внимание - жалеть и опекать. Девушка винила себя за чёрствость, но всё равно отделаться от мерзкого чувства досады не могла. Очень уж хотелось потолковать с магом с глазу на глаз, не отвлекаясь. Торой же спокойно уплетал зайчатину и, погруженный в глубокие раздумья, смотрел куда-то в пустоту. Ведьме показалось, будто волшебник борется сам с собой, принимая какое-то важное решение...
   - Торой, - наконец нарушила тишину колдунка, - ты собирался...
   Маг вскинул голову и прислушался. Девушка осеклась на полуслове. Чего ещё ему примерещилось? За оконцем в полную силу разгулялось утро - сугробы сияли, небесная синева радовала глаз, в лесу царили тишина и покой. Хорошо!
   Однако Торой швырнул ложку на скамью и скомандовал ведьме:
   - Одевайся, мигом!
   Люция вытаращила глаза, не понимая, чем вызвана неожиданная спешка. Опять что ли чародей кого-то там почувствовал? Вон, замер, как борзая, взявшая след, разве только носом не водит. Видать и вправду прислушивается к чему-то. Девушка озадаченно посмотрела на мага, а потом изо всех сил напрягла слух, стараясь уловить ту неведомую опасность, которая переполошила волшебника. Ничего. Колдунка потёрла кончик носа и, решив, что паника преждевременна, снова взялась за ложку. Когда же Торой перевёл глаза на спутницу и увидел её по-прежнему невозмутимо и со вкусом жующей, то так яростно цыкнул, что Люция едва не подавилась.
   - Мигом! Кому сказано?!
   Однако вредная девчонка успела-таки забросить в рот ещё пару ложек похлёбки и лишь после этого, поспешно жуя на ходу, бросилась к своему платью. Голод, конечно, не тётка, но и спорить с взбешённым чародеем - себе дороже, тем более, он и впрямь мог услышать что-то эдакое.
   Эйлан, растерянный превращением мирной трапезы в поспешное бегство, застыл на скамье - перепуганный и белый, словно лежащий за окном снег. Торой склонился над сжавшимся в комок ребёнком и мягко сказал:
   - Не бойся, мы тебя в обиду не дадим, - он ещё помнил себя мальчишкой, а потому знал, как это страшно - оказаться перед лицом неизвестности.
   Паренёк кивнул и сглотнул застрявший в горле ком. Маг продолжил:
   - Трусить не надо. Ты же мужчина. Маленький, но мужчина, и мы с тобой должны?..
   Он вопросительно поднял брови, ожидая ответа.
   Торопливо одевающаяся ведьма внимательно прислушивалась к разговору. Краем глаза она видела, как Эйлан неожиданно исполнился важности, и что-то зашептал на ухо волшебнику - не иначе, отвечал на поставленный вопрос. Ведьма напрягла слух и уловила-таки не предназначенное для её ушей:
   - ...защищать Люцию, потому что она женщина и боится гораздо сильнее.
   Каково, а? Это она-то боится сильнее? Она, которая дотащила этих доходяг до сторожки? Ну и методы воспитания у этого волшебника! Заговорщики ещё о чём-то шушукались, пока волшебник поспешно укутывал мальчика в одеяло. Золотой огонёк, подаренный Эйлану, по-прежнему парил в его ладони, переливаясь и искрясь.
   Пока маг опоясывался мечом и набрасывал на плечи плащ, у Люции шевельнулось в душе нехорошее подозрение. Ведьма подумала - уж не посмеялся ли над ней спутник, так сказать, не отомстил ли за излишнюю склочность? Ну, чтобы припугнуть, да заставить побыстрее собраться. С него станется. Уж чего-чего, а яду в характере Тороя было хоть отбавляй. Но нет, судя по поспешности, с которой собирался сам волшебник, подвоха в его словах не крылось.
   - Торой, - не вытерпела Люция, - может, скажешь, куда мы так торопимся?
   Он не ответил. Вместо этого снова прислушался неизвестно к чему и уронил в тишину комнаты:
   - Уже никуда. Идём.
   Маг направился к выходу. Смутное видение, неожиданно ворвавшееся в его сознание, не отступило, напротив, приблизилось настолько, что казалось уже не видением, а горькой реальностью. И, хочешь - не хочешь, а придётся столкнуться с этой реальностью лицом к лицу.
   Яркое солнце и белизна сугробов ослепили троих беглецов, заставив болезненно прищуриться. Зимний лес искрился и сиял. Волшебство неизвестной колдуньи мало-помалу ослабевало, однако приятный хрустящий морозец, не чета давешней лютой стуже, ещё держался. Люция потёрла глаза и выдохнула облачко пара. Ей не хотелось снова куда-то бежать. Да и Торой, хоть изо всех сил бодрился, а выглядел далеко не живчиком - бледный, осунувшийся, даже как будто похудевший. Хорошо хоть Эйлан пока не прятался, по привычке, за спину ведьмы, а исполненный отваги стоял рядом. Паренёк кутался в мантию из шерстяного одеяла и поглядывал на волшебника, пытаясь по его лицу определить - велика ли опасность?
   Торой чувствовал пытливый взгляд ребёнка, а потому старался ничем не выдать волнения, лишь неспешно оглядывался. Показалось? Примерещилось? Нет никакой угрозы? Увы, острое чувство тревоги, что неожиданно царапнуло рассудок, явно не было случайным. Оно и сейчас трепетало в груди, заставляя сердце вздрагивать в ожидании неведомой опасности. Волшебник прислушался. Тихо. И всё же незваный гость находится где-то поблизости. Настолько близко, что попытка скрыться от него будет глупой, нелепой и, самое главное, слишком запоздалой. Поэтому маг терпеливо ожидал появления чужака.
   Люции же, напротив, надоело топтаться на месте. Девушка перебросила из руки в руку свой заметно отощавший узелок и шмыгнула носом. Судя по звенящей тишине никакой погони не было и в помине. Чего только взбаламутились?
   - Идём что ли? - неуверенно спросила колдунья, сделав осторожный шаг вперёд.
   Снег звонко скрипнул под башмаками.
   - Стой, - Торой удержал спутницу за плечо и пояснил, - она уже здесь.
   Ведьма обернулась, внимательно глядя на мага - издевается что ли? Никого на всю округу. Вон, какое безмолвие, даже ветер и тот стих. Уж, кабы кто шёл через сугробы, хруст было б за версту слыхать.
   - Чего ты ещё... - с неудовольствием начала Люция, но не договорила.
   Огибая заросли молодого сосняка, к сторожке неслась стремительная позёмка. Снежная россыпь весело выпорхнула из чащи, искрясь на солнце. У края поляны пороша встретила на своём пути две стройные ели, засыпанные снегом. Это препятствие не остановило снежную волну - позёмка разделилась на два сверкающих потока и обошла деревца, попутно сорвав с отяжелевших ветвей пушистые сугробы. Еловые лапы пружинисто распрямились и зябко ощетинились иголками.
   Снежные вихри меж тем скользили вперёд. По мере приближения к застывшим на крыльце сторожки людям, они становились всё плотнее, всё выше и теперь уже казались двумя огромными снежными волнами. Но вот аккурат перед домишком летучие волны столкнулись, брызнули во все стороны снегом и взвились к верхушкам сосен.
   Эйлан отступил за спину Люции, ойкнув от страха и восторга - в центре бушующей стихии возник искрящийся льдистый смерч. Победно взвыл ветер, а потом совершенно неожиданно всё стихло - снежинки с шелестом осыпались в сугробы, а на месте недавнего вихря осталась стоять высокая стройная женщина - не чета всяким нескладным пигалицам, вроде Люции.
   Складки роскошного плаща незнакомки серебрились от инея, однако полы одежды почему-то не покрывала ломкая корочка льда, какая возникает при длительном пешем переходе по сугробам. Да, неизвестная гостья действительно прибыла к сторожке в образе искрящейся позёмки, но уж точно не для того, чтобы тем самым пустить пыль (точнее, снег) в глаза беглецам. Женщина отбросила с головы широкий капюшон и Люция даже зажмурилась - так ярко полыхнули на солнце белокурые волосы. Незнакомка сделала уверенный шаг вперёд и слегка поклонилась. Нет, конечно, не ведьме - её спутнику. Неказистую колдунку вновь прибывшая не удостоила даже взглядом, не то что приветствием.
   - Здравствуй, волшебник. - Чувственный с едва заметной хрипотцой голос оживил безмолвие зимнего леса.
   Юная ведьма, что топталась на пороге сторожки, обняла за плечи сробевшего Эйлана. Разумеется, на того красота незваной гостьи произвела куда меньшее впечатление, нежели эффектный выход. А вот Люция, напротив, с ревнивым недовольством рассматривала появившуюся. И, надо сказать, россыпь ярких, безуспешно припудренных конопушек на носу дамочки вынудила сельскую колдунку втайне позлорадствовать. Немалое мстительное удовольствие доставило девушке и то, что глаза белобрысой дылды оказались разноцветными - один карий, другой голубой. Да при этом ещё голубой заметно косил. Люция облегчённо выдохнула - не такая уж и раскрасавица, если приглядеться. Из всех богатств только и есть, что волосищи, да голос. Эка невидаль! Отчего-то юной ведьме вовсе не хотелось, чтобы её волшебник восхищался неизвестной чаровницей.
   - Здравствуй, Нирин, - ответил тем временем Торой самым будничным голосом и замолчал.
   Люция изумлённо посмотрела на мага - так они, стало быть, знакомы? Ну, ничего себе!
   Названная же Нирин сделала ещё один шаг и... близоруко прищурилась. Ореол горделивого величия, который удалось создать вокруг себя белокурой ведьме, мигом рассеялся. А юная колдунка, топчущаяся на пороге сторожки, едва сдержалась, чтобы злорадно не расхохотаться на всю округу - слепая курица! Так ей и надо! Люция однако совершенно не задумалась над причиной этой своей неожиданной неприязни.
   - Торой??? - голос незваной гостьи непостижимым образом вместил в себя едва ли не десяток самых разнообразных чувств, начиная от удивления и заканчивая... да, да... злостью. Однако женщина в красивом плаще быстро взяла себя в руки и вкрадчиво, но в тоже время насмешливо спросила:
   - Уж не ты ли напугал до смерти близнецов, а?
   Похоже, она и впрямь не верила, что именно он схватился с колдунами в Мираре.
   - Конечно нет, их напугала собственная наглость, - холодно ответил волшебник.
   Нирин улыбнулась и впервые с момента своего появления стрельнула глазами в сторону Люции.
   - А эта замухрышка, стало быть, с тобой? - она смерила юную ведьму настолько снисходительно-презрительным взглядом, что та, против воли покраснела.
   Однако девушка, не особенно надеясь на заступничество Тороя, нашла в себе сил заносчиво вздёрнуть подбородок. Но вообще сейчас было самое время провалиться сквозь землю от унижения и злости. Надо же! Вынесло белобрысую дрянь! Холёная вся, аж лоснится! Волосы, вон, небось, всё утро на папильотки завивала, да и нарядную накидку, явно не в сельской лавке купила. А она, Люция, вся в обносках - мужская туника, бесформенная юбка, плащ с чужого плеча и тощая всклокоченная косёнка. Ведьма едва не взвыла от бессильной, понятной только женщине ярости. Она и без того не блистала красотой, а тут ещё наряды - обхохочешься.
   - Нирин, я вижу, ты принесла сюда свои прелести исключительно для того, чтобы вдоволь поплеваться ядом. - Равнодушно сказал волшебник. - Именно поэтому разговаривать с тобой нет ни малейшего желания. Идём, Люция.
   И маг протянул руку своей спутнице. Колдунка с королевским достоинством оперлась о протянутую ладонь (словно полжизни так ходила) и не без злорадства отметила про себя, как злобно полыхнули разноцветные глаза противной гостьи.
   - Нет! - появившаяся из снежной позёмки примирительно вскинула руки. - Нет, постой.
   - Что тебе, ведьма? - Торой сделал лёгкое, едва заметное ударение на последнем слове, но Люция всё равно чуть не прыснула со смеху - очень уж едко получилось. Вроде не оскорбил и в то же время - эдак двусмысленно прозвучало.
   - Как ты смог... да где ты вообще взял Силу?! - Нирин смотрела на мага едва ли не с паникой. - Тебя ведь низложили!.. Но близнецы сказали...
   Белокурая колдунья, видимо, решила говорить только короткими незаконченными фразами. Ну, а Люция в шоке уставилась на спутника. Вот он - момент истины! То-то волшебник не хотел её лечить, то-то рвался получить книгу! Низложенный! А она-то, дура, поверила, что он полон Сил! Стоп, стоп, стоп! А как же битва, а как же огонёк, что горит в ладони Эйлана? Девушка захлопала глазами, ничегошеньки не понимая.
   Торой недобро глядел на незваную гостью и, когда она перестала исторгать из себя нечленораздельные междометия, спросил, игнорируя многочисленные вопросы:
   - Зачем пришла? Хочешь что-то предложить - предлагай, а нет, так не стой на дороге.
   На самом деле он догадывался о причине появления Нирин. Вероятно, неизвестная ведьма, затеявшая всю эту заваруху, решила отправить на поиски таинственного мага и его спутников свою товарку. Видимо, товарка эта должна была выступить парламентёром. Скорее всего, от неё требовалось достигнуть некоей договорённости, дабы мирным путём вернуть внучка зеркальщика. Только кто ж знал, что таинственный волшебник и Нирин окажутся давними врагами?
   Пока Торой размышлял, Эйлан боязливо косился из-за плеча няньки, рассматривая женщину в роскошном плаще. Надо же, ведьма. И совсем не похожа на Люцию - такую добрую, ласковую, знающую сотни сказок и в то же время, такую потешную. Нет, эта ведьма - каким-то непостижимым образом стоящая в рыхлом сугробе так, что не примялась ни единая снежинка - эта ведьма ему не нравилась.
   - Верни мальчика. - Тем временем выплюнула Нирин свой ультиматум. - Верни мальчика, дурак! Девку эту страшную можешь себе оставить, но мальчишку отдай. И так уже дров наломал! Сам не знаешь, с кем связался!
   Но всё-таки, несмотря на угрозы она, по-прежнему стояла неподвижно, словно опасалась что-либо предпринять. Торой напряжённо прислушивался к безмолвному лесу. Как поняла Люция - боялся коварного подвоха. Маг и вправду не на шутку опасался засады, а то и вовсе облавы. В конце концов, нет уверенности, что, пока разноглазая ведьма заговаривает беглецам зубы, сторожку не окружают плотным кольцом её сообщники. Однако ощущения подсказывали - кроме трёх путников да незваной колдуньи, на несколько вёрст вокруг нет ни души.
   Маг нарушил тишину тогда, когда надменная гостья уже отчаялась услышать от него хоть слово:
   - Нирин, - вздохнул Торой, - а я гляжу, ваша шайка медленно соображает. Ведь сказал - мальчик пойдёт с нами. Чего ты припёрлась-то? Думаешь сломить меня уговорами?
   И он собрался идти прочь, совершенно уверенный в том, что колдунья не осмелится напасть. Однако чисто по-мужски недооценил глубину её ярости.
   Прогневлённая ведьма с неожиданной прытью ринулась вперёд, полы её плаща снежной крупой осыпались в сугроб и тут же с шелестом взметнулись в воздух. Теперь уже не разъярённая колдунья, а бушующий порыв метели нёсся на трёх несчастных. Яростный визг Нирин слился с воем пурги и снежная волна, обрушилась на хлипкое крыльцо сторожки. Люция с ужасом увидела, что колдовская метель несёт не сотни снежинок, а ощетинившиеся ледяные жала. Эйлан взвизгнул от ужаса, и маг заслонил ребёнка собой, подставляя Нирин беззащитную спину.
   И тут перед ледяной погибелью выпрыгнуло на снег нечто бесформенное, но очень решительное. Люция. Девчонка выбросила вперёд незащищённые ладони и проорала такое, отчего Торой, будь он почувствительней, непременно покрылся бы испариной. К счастью, волшебник успел таки зажать Эйлану уши. Хороша была бы нянька, услышь паренёк из её нежных уст подобные словечки!
   Хлёсткое деревенское ругательство ожгло воздух. Непотребная брань рассекла курящуюся вьюгу и швырнула ледяные иглы, устремившиеся к крыльцу, в разные стороны. Мёрзлая смерть брызгами разлетелась по поляне. Некоторые из ледышек вонзились в стылую кору елей, некоторые - в припорошенные снегом стены лесного домика. И всё-таки стараниями юной неопытной колдунки ни одно сверкающее лезвие не задело стоящих на крыльце людей.
   Меж тем вьюга, в которую вновь обратилась белокурая ведьма, отхлынула к противоположному краю поляны, где взревела ещё яростнее. Похоже, Нирин никак не ожидала, что ей осмелится противостоять какая-то неказистая пигалица в сомнительном наряде.
   - Люция! - отчаянно проорал сквозь завывания ветра Торой. - Люция!
   Колдунка, шокированная собственной смелостью, рванула к магу во всю прыть длинных худых ног. Она, конечно, оскользнулась на ступеньке и, взмахнув руками, неуклюже рухнула на колени, но тут же намертво вцепилась в сапоги волшебника - никакими силами не оторвёшь. Столб позёмки, которую девчонка так ловко разогнала крепким словцом (а всякое ругательство, сказанное ведьмой с должным чувством, обретает немалую силу), конечно, никуда не исчез. Девушке удалось лишь отшвырнуть свирепую противницу к краю поляны.
   Рядом отчаянно и гневно закричал Эйлан. Испуганная Люция краем глаза заметила, как мальчишка швыряет огонек, подаренный магом, точнёхонько в снежную круговерть. Метко пущенное волшебное пламя ворвалось в ледяной вихрь раскалённой слезой и ослабило натиск стихии. Это, конечно, не убило Нирин, но трое беглецов выиграли несколько драгоценных секунд.
   Увы, Люция больше ничего не могла противопоставить опытной и злобной ведьме, потому теперь девушка всецело полагалась на Тороя. Хотя, какой из него - доходяги - спаситель? Так, смех один. Сейчас вон взмахнёт рукой, да и рухнет замертво, как после схватки с близнецами чернокнижниками.
   А Нирин снова ринулась к маленькому, засыпанному снегом домику. Позади сторожки испуганно заржали, срываясь с привязи, лошади. Животные острее людей чувствовали натиск неведомой Силы, её гнев и неистовство. Люция совершенно не к месту подумала о том, что так и не успела отблагодарить лошадок угощением. А потом глупые мысли вымело из головы, и колдунка ещё крепче вцепилась в волшебника, надеясь на его заступничество.
   - Эйлан, держись! - снова крикнул Торой.
   Сражаться с обезумевшей от ярости ведьмой - дело неблагодарное, ибо остановить колдунью в такой ситуации может только смерть. Убивать дурищу волшебнику не хотелось - пускай её наказывает та, которая прислала. Уж она-то задаст товарке самую достойную трёпку. Одним словом, дамы разберутся сами.
   Меч вылетел из ножен, пронёсся в воздухе, разрубил кисею снежинок, и вонзился в промёрзшие ступеньки крыльца. От истерического вопля, исполненного ненависти и боли, у троих беглецов заложило уши. Торой рухнул на колено, одной рукой прижал к себе обомлевшего Эйлана, а другой, для устойчивости, покрепче вцепился в рукоять грозного оружия. Спутницу он держаться не просил, чувствовал - она и без того вкогтилась мёртвой хваткой. После этого произошло нечто совсем уж непонятное - мир перед глазами Люции закрутился, верх и низ перепутались. Сосны, сторожка, снежный вихрь, исчезающие в чаще лошади замелькали по кругу, будто ведьма и её спутники стали осью огромной карусели.
   Казалось, вокруг коленопреклонённого чародея взвихрился неостановимый круговорот упругой, бесплотной Мощи. Эта Мощь, словно играючи, отбросила снежную ведьму, а потом поглотила волшебника и его перепуганных спутников. Люция почла за благо зажмуриться, дабы хоть как-то сохранить внутренний покой. Однако охочий до чудес Эйлан всё-таки приоткрыл один глаз. Увы, ничего интересного мальчишка не увидел - только стремительное мельтешение каких-то размытых пятен. Не в меру любопытного паренька замутило, и он с опозданием зажмурился.
   Испуганная колдунка держалась за Тороя и боялась, что от всей этой круговерти её вот-вот стошнит. Однако желудок выдержал. А спустя несколько мгновений досадливый визг Нирин растворился в пустоте. Ещё мгновенье, и Люция почувствовала, что летит. Точнее не летит, а падает. "Ну, ничего себе!" - восхитилась она способностям мага и сразу после этого куда-то пружинисто приземлилась. По всей видимости, прямиком в сугроб - рыхлый и глубокий. Следом кубарем покатился, завизжав от испуга, Эйлан и, наконец, последним, приземлился Торой - этот не визжал и не охал, лишь зло выругался сквозь зубы и тут же спросил:
   - Все целы?
   Люция, лёжа на спине, приоткрыла один глаз и огляделась - вот уж красота, так красота - над головой безоблачно-синее небо и воздух такой сладкий! После непривычно яркого, до боли мучающего глаза зимнего солнца теперешнее не терзало, а нежно ласкало. Потом обоняния коснулся знакомый и родной запах... сена! Ведьма поднялась на локте и огляделась. Вот уж диво, так диво - сторожка исчезла, и теперь изрядно помятая и перепуганная троица находилась... Хм, а пёс его знает - где она находилась! Пока что в огромном разворошённом стогу сена, аккурат посреди просторного, уже скошенного луга. Было тепло, умиротворённо тихо, да ещё внизу, в траве, уютно стрекотал кузнечик.
   Растерянный Эйлан сидел рядом с нянькой. Всё случившееся казалось таким жутким и непонятным, что мальчишка едва сдерживался, дабы не захлюпать носом. Но это мучительное усилие ничего не дало. Уголки губ страдальчески дернулись, а к горлу подкатило удушливое рыдание. Паренёк отчаянно стиснул в потных ладонях клочья сухой травы и зажмурился. Крепко-крепко зажмурился. Однако это не помогло. Противные девчоночьи слёзы упрямо не хотели оставаться там, где им следовало - в плотно закрытых глазах. Острые плечи мальчика затряслись, а где-то в глубине сердца всколыхнулась глухая тоска. В этот самый момент крайне, постыдно сильно, захотелось к маме. Спрятать заплаканное лицо в складках её домашнего платья (голубое, в синих васильках и с простенькой вышивкой по подолу), вдохнуть родной запах (запах хлеба и вкусной стряпни), почувствовать, как тёплая ладонь привычно ложится на затылок и ерошит непослушные волосы.
   Сирота, устыдившись, упрямо вскинулся и встретился взглядом с Тороем. Тот стоял напротив. Тёмно-синие глаза смотрели внимательно, не мигая. Мальчишка хотел было отвести взгляд, тем более что позорные солёные дорожки предательски сверкали на веснушчатых щеках, но ничего не получилось. Маг в ответ на этакую жалкую потугу мягко, утешительно улыбнулся, а потом произошло невероятное.
   На миг Эйлану показалось, будто он тонет в зрачках волшебника, и в подступающей зеркальной черноте вдруг отразилось лицо мамы. Да, да! Словно Фрида Дижан стояла за спиной своего сына и тоже смотрела Торою в глаза. И родная тёплая ладонь легла на затылок и привычно взъерошила вихрастую макушку, прогоняя тоску и незнакомую доселе, удушающую боль. Скорбь и страдание отступили. Не навсегда, на время, изматывающая мука оставила сердце. Мальчишка судорожно вздохнул, будто только-только очнулся от полуденного сна, и удивлённо огляделся, забыв о том, что собирался плакать.
   - Ух, ты! Лето! - и Эйлан, который всего несколько мгновений назад стоял на пороге бурной истерики, радостно вскочил на ноги, увязнув в сене. - Лю, посмотри, здесь лето!!!
   Он счастливо запрыгал, подбрасывая в воздух пучки высохшей травы.
   Рядом начал выбираться из сухой травы невозмутимый Торой. Маг с высоты своего роста сурово оглядел собравшихся в стогу:
   - Все целы, спрашиваю? - несколько сварливо повторил он свой вопрос.
   Люция, которая только что умудрилась выпутаться из складок плаща и сесть, перевела таки взгляд на волшебника. Во взгляде была опаска - ну, как чародей опять начнёт в обмороки хлопаться и помирать? Но нет, он казался ничуть не более умирающим, чем радостно скачущий в сене Эйлан. Вот разве что морщины на нахмуренном лбу обозначились чётче, как это бывает у людей усталых, отягощённых невесёлыми думами.
   - Да целы, целы. Не видишь что ли? - в тон магу отозвалась ведьма и выплюнула сухую травинку, неведомым образом угодившую в рот.
   Пошатываясь в неустойчивом стогу, девушка кое-как поднялась на ноги. Она ещё не пришла в себя после схватки с Нирин и всё не верила в то, что оказалась за тридевять земель от мерзкой ведьмы и студёной зимы. Колдунья потёрла ушибленные во время падения на крыльцо коленки и попыталась снять тёплый плащ. Увы, руки до сих пор дрожали, поэтому совладать с застёжкой на вороте никак не получалось. Торой повернул спутницу к себе и ловко справился со строптивой пряжкой.
   Эйлан же, забыв о своих печалях, кубарем скатился на землю, не дожидаясь взрослых.
   - Торой, ты прогнал зиму? - с восторгом поинтересовался мальчишка, оглядываясь.
   Волшебник помог Люции снять плащ и ответил, усмехнувшись:
   - Нет, Эйлан, я прогнал нас. Из зимы.
   Ведьма отшвырнула в сторону тёплую накидку и торопливо стащила вязаную тунику клотильдиного мужа.
   - Ух, хорошо-то как. - С облегчением выдохнула девчонка, оставшись в рубашке и юбке.
   Однако сразу после этого приняла постный вид. Нарочно, чтобы Торой не очень-то задавался. Волшебник был тем ещё гордецом, а Люция вовсе не собиралась подливать масла в и без того жаркий огонь его тщеславия. Поэтому она решила опустить восторженные провинциальные ахи, охи и вздохи. В конце концов, ерунда какая - утащить волшебством! То ли дело волоком, да по морозному лесу. Хотя, ведьма, конечно, понимала свою неправоту - волоком любой дурак сможет, а вот так - с шиком да через неведомые пространства - это редкому магу по силам. Впрочем, она всё-таки решила не услаждать Тороя своей простодушной восторженностью. Ещё чего.
   - Кстати, где мы? - с изысканной небрежностью снизошла всё-таки колдунья до вопроса (не удержалась).
   Конечно, она вполне резонно ожидала, что волшебник лишь пожмёт плечами и скажет, мол, Сила его знает. Где-то. Но он, тоже освобождаясь от тёплой одежды, ответил абсолютно уверенно:
   - Мы в Фариджо, - голос из-под плотной тёплой туники звучал приглушённо.
   - Где-е-е-е??? - ахнула Люция, забыв о том, что минуту назад собралась хранить степенную невозмутимость.
   Девушка ухватила Тороеву одёжу за ворот и потянула на себя, вызволяя мага. Тот, наконец, стащил одеяние и, приглаживая взъерошенные волосы, повторил невозмутимо:
   - В Фариджо.
   А потом, как ни в чём не бывало, выкарабкался из стога не твёрдую землю и подал руки спутнице - безмятежный и спокойный, словно каждый день вот так переносился за сотни вёрст. Колдунья взялась за протянутые ладони и чинно выбралась следом, прихватив с собой лишь узелок. Вопросов она больше задавать не стала. Снова сделала постное лицо, будто по-прежнему считала, что ничего диковинного не произошло.
   Надо сказать, вид у Люции снова был донельзя потешный - мужская рубаха, заправленная в шерстяную юбку и при этом, всё - размеров на пять больше, чем требовалась. Ни дать, ни взять - уличная нищенка. Магу даже стало жаль девчонку. "Надо раздобыть ей приличное платье, - неожиданно для себя подумал Торой, - какое-нибудь зелёное или голубое, чтобы подошло к цвету глаз".
   Ведьма, разумеется, не догадывалась о благих намерениях спутника. Она сосредоточенно выбирала травинки из всклокоченных волос и озиралась, как показалось магу, исподтишка. Словно бы намеренно не хотела льстить ему восторгами. Волшебник спрятал улыбку.
   Люция, обрадованная, что Торой отвлёкся, огляделась уже смелее - широкий, скошенный луг, утыканный стогами, простирался вокруг, насколько хватало глаз, и только вдалеке маячили аккуратные домики. Странно, в Фариджо не пришла зима. Могло ли статься так, что и люди здесь не засыпали? Колдунья почесала кончик носа и полезла в узелок за гребешком. Торой тем временем ловко перехватил восторженно бегающего по скошенной траве Эйлана и принялся приводить мальчишку в порядок - очищать от сухих травинок, расправлять одежду. Паренёк терпеливо поворачивался то так, то эдак, чтобы волшебнику было удобнее.
   - Ты очень храбро дрался, - похвалил его маг.
   Именно ловкий бросок мальчика подарил беглецам необходимые для бегства мгновения. Растеряйся Эйлан, и ноги унести не удалось бы никому. Внучок мирарского зеркальщика порозовел от гордости.
   - Торой, - застенчиво сказал он, - я тоже хочу стать волшебником.
   И потупил глаза, словно признался в чём-то постыдном. Маг даже заподозрил, уж не внушал ли кто пареньку мыслей о том, что здешний мир был бы куда как спокойнее без волшебства? Собственно, в свете последних событий, нельзя было не согласиться с правотой подобных замечаний. Чародей развёл руками и ответил:
   - Магом нужно родиться.
   Внучок зеркальщика шмыгнул носом, но не особенно расстроился. Про себя он решил, что всё равно попробует. Ну, мало ли, вдруг получится. Мальчишка рванул вперёд, туда, где вдалеке маячили крыши деревенских домов и куда устремился большой резвый кузнечик. Взрослые, хотя и менее поспешно, отправились следом.
   - Люция... - Торой внимательно посмотрел на ведьму, словно раздумывая, стоит ли продолжать. - Я всё хотел поблагодарить тебя, ну, что не бросила умирать в снегу, не оставила на растерзание волкам и вот, сейчас. Знаешь, я не думал, что Нирин осмелится напасть, по правде сказать, я был к этому совсем не готов и даже не смог толком отразить удар, лишь отвёл в сторону.
   Он сбился и замолчал. Ещё никогда в жизни Торой не признавался перед кем-то в своей несостоятельности. Делать это оказалось далеко не так трудно, как он представлял раньше, но всё-таки неприятно. А потому волшебник до крайности не хотел, чтобы Люция охотно подхватила его самобичевания и, не приведи Сила, усилила их какими-нибудь едкими замечаниями, до которых была та ещё мастерица. Однако этого не произошло. Ведьма рассеяно кивнула, принимая благодарность и опуская всё остальное, а потом спросила:
   - Эта Нирин, она кто?
   Маг на мгновение замялся, а потом ответил:
   - Она погодная ведьма. Ну, знаешь из тех, что тянут силы из всяких природных явлений - снега там или дождя. Очень сильная колдунья. Пожалуй, самая сильная из всех, каких я только знал. Честно говоря, я сперва подумал, уж не она ли так круто обошлась с Мираром, но потом понял - не она. У неё над головой тоже парила руна Ан. Как у тех близнецов.
   Люция с наслаждением вдохнула прогретый, напоённый ароматом подсыхающей травы воздух и беспечно спросила:
   - Что за руна Ан?
   Торою пришлось вкратце рассказать и о руне, и о её назначении. Некоторое время после этого путники шли в молчании, смотрели на приближающуюся деревню и думали каждый о своём. Наконец, девушка нарушила тишину:
   - Ты так и не ответил мне, кто такая Нирин. - Колдунка хитро прищурилась, давая понять, что уж узнать в товарке погодную ведьму и сама умеет, чай, не глупее полена.
   Маг усмехнулся. Разве что утаишь от этой вредной неказистой прощелыги?
   А девушка, устремив взгляд под ноги, пояснила:
   - Не стала бы она без повода на тебя кидаться.
   Торой отвернулся, пряча улыбку, но всё же отозвался:
   - Давно, когда я ещё только примкнул к Гильдии Чернокнижников, у нас с Нирин был роман.
   Ведьма нахохлилась и приняла отсутствующий вид, а потом всё же не удержалась и, словно вскользь, произнесла, глядя на бегающего за кузнечиком Эйлана:
   - С этой... косоглазой?!
   Волшебник расхохотался тому, как веско и в то же время с плохо скрытой злостью его спутница произнесла эти слова.
   - Ну, - ответил он, отсмеявшись и проигнорировав досадливый взгляд собеседницы, - дело тут не в глазах, она на самом деле очень... как бы тебе объяснить... Очень интересна, многое знает, своеобразна в суждениях, а при желании умеет быть до крайности обворожительной.
   Юная колдунка презрительно скривила губы и ответила:
   - Видимо, о тебе она думает вовсе не столь лестно, раз обозвала дураком.
   Собеседник беспечно кивнул в ответ:
   - Видимо. Но, скорее всего, дело в том, что мы не очень мирно расстались.
   Торой не стал продолжать. В конце концов, к чему рассказывать Люции, столь неискушённой в любовных делах, о романе, который закончился много лет назад? Роман был бурный - сплошные страсти и нерв, но в конечном итоге молодой волшебник не захотел связывать себя с женщиной, которая жаждала от любовника лишь раболепного подчинения. Ну и ко всему прочему на длительные сердечные привязанности у Тороя сроду не хватало терпения. Скучно становилось. Но не откровенничать же обо всём этом с юной сельской колдункой? Потому маг молчал и смотрел на приближающиеся аккуратные домики.
   Деревня, что раскинулась перед путниками, находилась не так далеко от Стольного Града Гелинвир, где вот уже многие столетия восседал Великий Магический Совет. Если посмотреть по карте (которой у трёх странников, конечно, не было), то стало бы видно, что Торой, не поморщившись, перетащил себя и своих спутников через государственную границу Флуаронис и вообще расстояние в сотни вёрст. Позади остались и знаменитые флуаронские сосновые леса, ныне едва не по макушки засыпанные снегом, и широкая судоходная река Иркша, скованная льдом, и даже Торговый Путь, что тянулся через несколько сопредельных государств. Вообще, по прикидкам Тороя, Путь этот находился, аккурат, верстах в двадцати от нынешнего местонахождения странствующей троицы. Так что, если выйти к нему, скажем, завтра поутру, то к вечеру запросто можно добраться и до Гелинвира. Собственно, именно это Торой и собирался сделать. Как-никак, надёжно укрыть внучка зеркальщика можно только у волшебников, хотя тащиться к старинным недоброжелателям страсть до чего не хотелось. С другой стороны...
   С другой стороны всё-таки неплохо появиться в Стольном Граде да как бы невзначай блеснуть вновь открывшимися способностями. Пускай весь Пресветлый Совет малость покорчит от удивления и, чего там лукавить, страха. А что? Приятно, знаете ли. Но главное, конечно, встретиться с Алехом и с особым пристрастием расспросить ушастого про его бурную эльфийскую молодость.
   Однако все эти мысли промелькнули и исчезли, поскольку волшебник вдруг запоздало спохватился о другом. Теперь он прислушивался к себе - не померкнет ли пред глазами яркий солнечный день, не подогнутся ли предательски ноги? Как ни крути, а чудовищной Силы бросок, при помощи которого маг и его спутники так удачно унесли ноги от разъярённой Нирин, был по зубам далеко не каждому волшебнику. Однако чародей чувствовал себя едва ли не превосходно. Оставалась, конечно, слабость, но слабость телесная, которая обычно держится в течение нескольких дней после сильной хвори. Это вполне можно перетерпеть.
   Странным же казалось то, что способности к магии вернулись вот так неожиданно - пара слов, уверенно оброненных Рогоном и вот тебе на, после стольких лет досады и глубокой жалости к себе Сила вновь обретена. Да не так, как, казалось бы, следовало - медленно, словно после долгой болезни, мучительно вспоминая волшебные пассы, нерешительно пользуясь умениями, от которых давно отвык. Какое там! Сила возвратилась безо всяких сентиментальных прелюдий - стихийная и неудержимая, словно прорвавший запруду поток. Казалось, нет теперь ничего невозможного, любое волшебство по зубам. Вот только с чего бы? Откуда эта невероятная Мощь, откуда незнакомое доселе сокровенное Знание? Откуда столь обострённое чувство опасности и возможность подчинять себе пространство, переносясь на сотни вёрст? Когда, интересно, подобное было по силам одарённому сыну деревенского пахаря? Ответ один. Никогда.
   А, может, снова Книга?
   Торой нащупал за пазухой фолиант. Нет. Загадочное покалывание не потревожило кончики пальцев, неведомая боль не обожгла висок. Стало быть, древняя рукопись ни при чём. Именно этот факт и не давал волшебнику покоя. Одно дело, когда знаешь источник собственных Сил, другое, когда он для тебя - загадка. Как понять, когда источник иссякнет? Как пить из него, постоянно опасаясь, что всякий новый глоток может стать последним? Останется ли тогда Торою хотя бы смехотворная способность возжигать на ладони волшебное пламя? Он не знал. И от этого незнания каждое новое действие магического свойства мнилось едва ли не чудом.
   Правду сказать, он и от Нирин-то унёс себя и своих спутников исключительно в азарте боя. По трезвому размышлению не решился бы на столь дерзкие выкрутасы. Сам пропадёшь - ещё ладно, но девчонку и паренька губить за компанию? Нет, в другой ситуации волшебник даже и помышлять бы не стал о подобном бегстве. Вот почему Торой теперь нескромно восхищался собой.
   Ну и, само собой, до крайности лестно было думать о том, что Книга великого чародея оказалась артефактом, предназначенным непосредственно для него - Тороя. Тут-то маг и покосился с превеликим сомнением на Люцию. Неужели бывают такие совпадения, что маленькая ведьма-неумеха, наследница древнего трактата, неожиданно встречается именно с тем низложенным чародеем, для которого этот трактат написан? Торой снова озадачился.
   Мимо пробежал Эйлан, и колдунка, сунув в рот пальцы, залихватски свистнула ему вслед. Мальчишка припустил ещё резвее, а потом, не сбавляя скорости, развернулся и помчался обратно.
   Торой моргнул, силясь уловить какую-то очень важную, ускользающую мысль, но... мысль так и не смогла оформиться во внятную догадку и покинула звенящую от напряжения голову. Тьфу. А ведь действительно странно. Как оказалась Книга Рогона у старой ведьмы, которую ученица называла "бабкой со странностями"? И на кой ляд этой бабке приспичило насылать мор на деревню? Зачем понадобилось мертвить людей, рядом с которыми жила? Торой не знал ответов и решил обратиться за ними к Люции. Как-нибудь осторожно, невзначай.
   Эйлан опять пронёсся мимо. Волшебник проводил его глазами и улыбнулся. Тогда, в стогу, он всё же осторожно коснулся мальчишки магией, убирая из маленького сердца мучительную тоску. Нет, не отвёл её совсем (да это было и не нужно), но притупил до такой степени, чтобы ребёнок мог жить, не утопая в слезах каждые четверть часа. Дней через семь, когда мысль о потере станет для паренька привычной, можно будет очистить его сознание от волшебства.
   - А где твой меч, Торой? - неожиданно спросила колдунка.
   Только тут он сообразил, что тащится через поле с пустыми ножнами. Волшебник отстегнул ненужную перевязь, без сожаления бросил в траву и только после этого неопределённо махнул рукой:
   - Там остался. Нужно же было на чём-то концентрироваться в момент предельной сосредоточенности. Впрочем, не расстраивайся, я весьма скверный фехтовальщик, так что... - он развёл руками и виновато улыбнулся, - невелика потеря.
   Девушка кивнула. Она была согласна - потеря и впрямь незначительная, да и зачем волшебнику меч? И легкомысленная колдунка сразу же забыла про утраченное оружие, как собственно и про некоторое падение Тороева авторитета в собственных глазах. А вот крамольные мыслишки о Нирин из головы никак не шли. Нет, ну надо же, та белобрысая косоглазая дрянь и Торой! Добро бы, какая пленительная красавица. Всё-таки скверный вкус у этого волшебника.
   Спутницу Тороя разобрала непонятная досада. Она уже привыкла считать волшебника своим. А тут на тебе, какие-то косоглазые! У девчонки засосало под ложечкой. Как не исходила она относительно внешности Нирин ядом, как не кипятилась, а сама уж точно ей уступала. Во всём уступала! Ну и что с того, что Нирин косая (не больно-то и заметно) да близорукая (не заметно вовсе, когда не щурится), зато вон, какая статная, да и волосищи такие, что ахнешь. Ну и ведьма, конечно, ого-го! А она - Люция - чего из себя представляет? Мелкая, тощая, далеко не красивая, даже косёнка и та... Девушка чуть не разрыдалась от обиды на саму себя - неказистую и бесталанную.
   Ну, какой, какой толк в том, что колдунка столь коварно готовила зелье ещё там, в таверне Клотильды? Добавила в Тороево питьё крохотную капельку своей крови, нашептала всякого, и разве подействовало? А уж проще приворотного зелья и придумать ничего нельзя. Даже самая бестолковая ведьма может его приготовить. Да что ведьма! Любая мало-мальски сведущая барышня наворожит такого, что самый строптивый кавалер станет бегать за ней, словно приклеенный.
   А теперь скажите, отчего, интересно, Торой не спешит облагодетельствовать Люцию своей пылкой привязанностью? Девчонка-то уж размечталась, как своенравный и вредный маг станет её покорным воздыхателем, а она только и будет, что мучить его по-всякому - ну, дабы впредь не задавался. И, гляди ж ты, во что всё вылилось? Вон, идёт себе, на солнышке жмурится, перебрасывается с Эйланом волшебным огоньком, да в ус не дует, а ведь должен, проклятый, трепетать от любви. У ведьмы даже в носу засвербило с досады. Ну, просто какой-то непробиваемый этот маг! А она-то, бестолковая, семенит теперь рядом и злится на него и ту белобрысую. Фе!
   Может, в заклинании чего напутала? Или забыла какую траву в зелье добавить? А... чего уж теперь гадать! Дело сделано и толку нет. Не сказать, будто сильно жалко, что не подействовало, скорее обидно. Эх, бабку бы сюда, уж она бы толково объяснила, что к чему, но и парочкой лёгких затрещин наградила за неумелость. Только, где теперь возьмёшь бабку-то? Нету бабки.
   И так от этой мысли ведьме стало тошно, что хоть волком вой. Как ни притворялась она перед собой, как ни храбрилась, а скучала по наставнице, по её советам, едким замечаниям и беззлобным насмешкам, по седым волосам и морщинистому лицу с глазами редкого фиалкового цвета. Молодыми глазами. Да, будь здесь наставница, уж она-то, поди, не только объяснила, чего там Люция напутала с зельем, а глядишь, и совет бы дала дельный (бабка вообще по части советов мастерица была), как на Тороя впечатление произвести.
   Колдунка подавила вздох досады, пнула некстати попавшийся под ноги пучок сена, который тут же прилип к подолу. Ну и пусть этот твердолобый волшебник идёт независимым видом, самим фактом своего равнодушия подтверждая провал колдуньи-недоучки. Пусть. Нужна ей его любовь сто лет!

* * *

   В этот день Ульна проснулась рано, точнее не проснулась, а вовсе не засыпала, так, поворочалась ночью с боку на бок, помяла костлявые бока, да и встала ещё затемно. Чего старое тело неволить? Коли нейдёт сон, нечего и принуждать. А то дел по дому мало? Вон, и опару на хлебы поставить, и печь растопить, и во дворе прибрать, где, почитай, с седмицу не мелось и не чистилось. Оно, конечно, можно и правнуков попросить, как проснутся, со двором-то помочь - даром что ли невестка всё время тревожилась: "Не в тех вы, бабуля, летах, чтобы метёлкой махать". А и как объяснишь ей - молодухе пышнотелой, что нельзя старому человеку без дела сидеть? Эдак совсем соображать перестанешь, а чуть седмица-другая, так и сляжешь вовсе. И потому старуха себя блюла - на жалость и заботу не подкупалась. То-то. Нечего жалеть ветхую, в силе она ещё. Не гляди, что девятый десяток пошёл.
   Ульна, охая и держась за поясницу, поднялась со старенькой кровати. Семья ещё спала, в доме безмолвствовал покой. По случаю сказать - нет ничего уютнее предрассветного часа, пока солнце не поднялось из-за кромки леса, небо за окнами свинцово-серое, а в комнатах царят полумрак да звенящая тишина.
   Старуха оделась и, переваливаясь на кривых ногах, пошла на кухню. Хорошо! Домочадцы крепко спят, не трещит огонь в печи, даже ветер под окном и тот, будто дремлет - не шелохнёт ни травы, ни веток старой сирени. Хорошо. Эдак, сядешь у окна, попьёшь топлёного молока с золотисто-коричневой пенкой, да пошамкаешь беззубым ртом вчерашнюю пышку. Нешто другие какие радости есть?
   Она сидела за большим столом, смотрела в летние сумерки и медленно жевала сдобную булку. Вот только не было в это утро привычного покоя, ой, не было. И то понятно почему. Почитай третьи сутки вся деревня гудела, словно улей пчелиный. А загудишь, пожалуй, когда из Гелинвира никаких вестей. Очень это жителям чудно, поскольку даже на памяти Ульны эдаких странностей не приключалось. И, казалось бы, чего тут до Гелинвира - три десятка вёрст, садись на мула или лошадёнку, да поезжай, узнавай, чего у них там стряслось. А только не больно-то и поедешь, коли не звал никто. Маги тутошние народ строгий, раз уж сказано, что должен обоз приходить в деревню - так тому и быть, а простому люду чего делать в волшебной столице? Правильно, нечего. Этак, начнёшь таскаться без дела - никакой пользы, вред один.
   Вот и ждали здесь раз в седмицу посланцев на телегах. А только не приехали в этот раз посланцы. Ни единого человека. Обычно они, чуть второй день седмицы - и тут как тут, ровнёхонько в полдень. А в этот раз не появились ни в полдень, ни к вечеру. Жители озадачились - столько лет порядок заведённый царил, а тут вон что... Но подумали, мало ли чего там у них, маги всё-таки. Сначала только дивились, а уж когда обоз и на завтра и на послезавтра не пришёл - испугались. Ещё бы не испугаться - волшебство волшебством, но и кушать ведь что-то магам нужно. Да и добро заготовленное начало портиться. Вот уж почитай четвёртые сутки пошли, а посланников из Гелинвира нет, как нет.
   В деревнях окрест волшебной столицы веками так повелось - каждый околоток своим делом занят. В околотке Ульны жители промышляли тем, что готовили для трапез волшебников молочные изыски - тут тебе и масло мягчайшее, и сливки лучшие в округе, и нежнейший творог, и сыры всех сортов - от козьего до овечьего, а сметана такая жирная, что ножом её на бруски режь да в короба укладывай. Одним словом, самое, что ни на есть молочное царство.
   Ну и по соседним околоткам народ тоже не терялся, где овощи растили, где мёдом промышляли, где мясом заведовали, колбасами всевозможными, где винами, а где ягоды, да фрукты заморские в нарочно сделанных диковинных о-ран-же-реях (волшебного, надо полагать свойства, ибо пёрло в этих прозрачных домиках всякое растение, как на дрожжах) выращивали. По совести сказать, о-ран-же-рей-ные, было время, сильно носы задирали перед соседями. Ещё бы! У кого такая диковина есть с названием эдаким учёным? Ясное дело ни у кого. Вот и задавались не в меру. За то их в окрестных деревнях "жирейными" прозвали, не со зла, конечно, а так, чтобы не очень гордились, мол, носы не воротите.
   Но не об том сейчас, как говорится, речь. Намедни обоза из Гелинвира ждать устали и встревожились уже нешуточно. Переполошившийся внук Ульны Кайве да ещё четверо деревенских запрягли лошадок, вооружились, кто, чем мог (не столько для дела, сколько ради острастки - разбойников в здешних местах никогда не было, но, мало ли что), да поехали к "жирейным", ихняя деревня, она всех ближе стоит.
   Однако вернулись совсем в растерянности - к "жирейным" обоз тоже не пришёл, а уж этим похуже ждать, чай фрукты да ягоды заморские быстрее молока портятся. Вот и хлопотали в деревне и стар, и млад - варили варенья, павидлы, джэмы, компоты да прочие сласти, чтобы добро не пропало. И то беда - у них как раз клубника пошла, да хорошая такая, крупная. От щедрот и приезжим соседям отсыпали - побаловаться. Один пёс, ягода сия дольше двух дней не хранилась, а урожай в нонешнем году собирали, ну прямо невмерный.
   Потому, чего там в соседних деревнях творилось "жирейные" не знали, не до разъездов им было, хлопотали. Так и вернулся Кайве с мужиками в родную деревню несолоно хлебавши, разве только с ягодой. А чего там, в Гелинвире приключилось, так и не выяснили. Однако стало ясно, без поездки в стольный магический град не обойтись. Знамо дело - беда какая-то стряслась. Хотя, на рассуждение Ульны, какая беда может с волшебниками статься? Да не просто с волшебниками, а с самыми сильными волшебниками королевств. Разве только со скуки перемрут, окаянные.
   Старуха и впрямь недолюбливала магов. Да и за что их любить? Целыми днями без дела сидят, ни тебе по хозяйству поработать, ни чего путного смастерить. Только и могут, что языками чесать. Хотя, за продукты деревенским платят всегда изрядно, да и слуг наградой не обходят, а уж слуг в Гелинвире - видимо-невидимо. Вообще, зря Гелинвир городом прозывают. Крепость это каменная. И стены у ней выстой, люди болтали, аж мало не сто аршин. Но Ульна не верила, на кой она такая нужна - стоаршинная? От кого прятаться? Разве только для щегольству. Сама бабка крепость ни разу не видала, как-то не доводилось ей ездить в волшебный город, всё больше по хозяйству...
   А ещё говорили, что в цитадели сей расчудесной никогда свечей не жгут, будто каким-то дивным неземным сиянием она вся озаряется и светло становится, как днём. Но уж это, ясное дело - брехали. Старший внук Кайве над бабкиными рассуждениями, правда, только посмеивался, он-то в Гелинвир постоянно обозы провожал, и крепость видел, и огни неземные. Да только Ульна ему не верила, не бывает такого, чтобы огонь сам по себе горел, без ничего. Где ж это видано? Чай, обманули бестолкового или сам чего приплёл для складу.
   Вообще, окрест Гелинвира люди, как это ни странно, волшебства почитай и не знали. А и как узнать? Маги вечно за стенами стоаршинными заседают, разговоры умные разговаривают, так что в землях тутошних им показываться некогда, да и незачем. Ни единый колдун границ Фариджо никогда не переступал, а уж про всякую нечисть - ведьм там или ведьмаков (тьфу на них, проклятых) и говорить нечего. А стало быть, народ в здешних краях жил непуганый - ни колдовских козней не знал, ни хворей каких диковинных, ни прочей чудности.
   Бывало, конечно, начинал кто-то страдать немочью, знахарям сельским к лечению неподвластной, но тогда скакали в Гелинвир сродники, да передавали привратнику записку с прошением о помощи. И, почитай, часу не проходило, как выносили скляночку с заветным снадобьем, аль другую какую припарку. Так и лечились.
   А в град абы кого не пускали не из спеси вовсе и не по жадности. Тут ведь понимать надо - в крепость сию и короли наезжали и амператоры заморские, да и немало людей в чинах самых разных наведывалось, и само собой, ещё учеников в Академии тьма-тьмущая. Потому-то волшебникам суета да шум в стоаршинных стенах не нужны. Народ-то, он ведь как устроен - чуть позволишь на диковинку поглазеть, сразу толпами повалят, а уж кому не захочется на огни неземные взглянуть? Вот и держали ворота запертыми, чтобы не лез, кто попало, да рвань всякая перехожая. Ну, а для просителей - нате, пожалуйте, чего надобно просите, сделаем, любое снадобье. На помощь целительскую волшебники не скаредничали. И хвори дивными зельями самые невероятные излечивали.
   Только в эдакое лекарское волшебство Ульна и верила, только из-за него и смягчалась, когда доводилось по привычке ругать магов за дармоедство. А всё потому, что ей, старой, и самой однажды диковинную скляночку со снадобьем внук привёз. О прошлую зиму то было. У ней тогда сердце царапало. Будто котёнок какой слева в груди сидел и скрёбся. Знахарь местный только руками развёл, мол, пожила, почтенная, пора и честь знать, вон уж, сколько лет оно у тебя справно стучит, подустало, видать, на девятом десятке-то...
   Но домашние как узнали об эдаком ответе, ждать не стали, сразу отрядили Кайве к волшебникам. Одним днём внучок съездил - затемно выехал, затемно и вернулся. Скляночку заветную привёз, так что теперь Ульна по капельке в день на язык каплет и ничего, уснул котёнок, когтей более не выпускает. А то "пожила, почтенная"... Скажет ведь тоже, пёс шелудивый.
   Так Ульна до самого рассвета и просидела у окна, думая о будущности, да о том, чего там в Гелинвире стряслось. Уж и Кайве давеча собрался с мужиками и кое-кем из "жирейных" съездить таки в столицу, узнать, что приключилось. Мол, и так выждали четыре дня, хватит уже, а коли и дела какие у волшебников, так не обидятся, поймут, что деревенские не из скаредности приехали - деньги за порченый товар просить, а проверить - не случилось ли чего.
   Только лишь рассвет позолотил окна, проснулись домашние. Жизнь в деревне раненько начинается. Кайве, чуть свет, к мужикам убёг, уговариваться, когда ехать, сноха по хозяйству захлопотала, ну и ребятню в поле погнала - сено ворошить.
   Ребятня вернулась к полудню, все - с медными от загара потными моськами. Тут и выяснилось, что никуда Кайве с мужиками не поедут - сено высохло, надо везти с поля на сеновалы. Работы тьма, почитай кажные руки на счету. Тут уж не до волшебников - чуть день проворонишь, да, как назло, дождь пойдёт, с носом останешься. А чем потом скотину кормить? Плюнул Кайве, да не поехал никуда - завтра, сказал. Оно, конечно, можно было и обождать с сеном, но жила ещё в деревенских надежда на благополучный исход, что приедет-таки запоздалый обоз и всё станет на свои места.
   За полдень, когда сено по полю было собрано в стога, деревенские вернулись отобедать и отдохнуть - намаялись, да и жара подступала самая невообразимая, только в дому пережидать. Ну, а к Ульне сон, что ночью, что днём не шёл, проклятый. Потому, едва сморенные жарой и усталостью люди разбрелись на отдых, старуха вышла на солнышко, погреть старые кости. Её-то, древнюю, жара не мучила - кровь уже, почитай, лет двадцать, как не грела. Вот бабка обрядилась в старый шушун, да выползла за околицу, опираясь на кривой, как и её собственные ноги, костыль. В деревне было тихо, только куры квохтали, да изредка хрипло горланил петух. Благодать.

* * *

   И вот ведь диво - задремала, старая! Разомлела на солнышке, как змея. Казалось, только глаза прикрыла, соринку сморгнуть, а на деле привалилась к бревенчатой стене дома и была такова. А сон, как водится в эдаких случаях, привиделся самый странный. Но Ульна не роптала. Сны ей всё чаще снились бестолковые, суетные, а тут, надо же, вполне сносное видение, даже интересное.
   Примерещилось бабке, будто по-прежнему она сидит на завалинке, а из-за соседского дома выбегает на улицу мальчонка (маленький, лет семи). Выбежал, пострел, и припустил на радостях к колодцу, загремел ведром на цепи.
   Чудной мальчишка. И одет странно - в короткие, до колен всего, штанишки и вышитую рубашечку, да не в привычную цельнокройку с прорезью "лодочкой", а диковинную такую, на завязках. И на ногах - не кожаные чуни, а башмачки. Городской, видать. Ну, оно и понятно - во сне чего только не привидится, хотя и знала старуха, что до ближайшего города чуть не двое суток ходу.
   Следом за мальчишкой из-за угла появилась девушка с тощим узелком в руках. Это только с лица можно догадаться, что девушка, по высоким бровям и косёнке растрёпанной, а одета - срамота одна, словно бродяжка юродивая - в широченную мужскую рубаху, такую же диковинную, как у мальчишки, да в необъятную тёплую юбку, по всему видать - на чужую мерку шитую.
   Девушка была тщедушная - тоненькая, нескладная и какая-то заморенная. Однако по всему видать - с характером, только она брови сдвинула, как мальчишка сразу присмирел и виновато опустил головёнку. Хорошая девушка, толковая, решила Ульна, и воспитанием не обделена, знает, что в чужом околотке нельзя без спросу в колодезь соваться. Нехорошо это. Сперва у хозяев разрешения спросить надобно. Колодезь - это каждый деревенский знает, он только для своих, чужакам в него лезть не след. Попроси - напоют, а сам не моги, поскольку всякая беда и хворь, как известно, только через воду и приходят.
   Ульна с интересом смотрела сон, дивясь на его забористость, и не спешила просыпаться. Гадала, что же дальше случится? А дальше было вот что - из-за дома вышел высокий парень. Молодой, но всё-таки постарше девушки, стало быть, когда девчуха за мальчонкой припустила, он шагу не прибавлял. По летам молодец оказался, чай поди, Кайвин одногодок, вот только, решила Ульна, Кайве - широкоплечий и дюжий - смотрелся куда как солиднее пришлого. Тот, хотя и не был тощ, а всё-таки сразу видно - не деревенский богатырь. Да и вид у черноволосого не шибко здоровый - лицо бледное, осунувшееся, будто только-только от хвори какой оправился. Одет, в отличие от девчухи, пристойно, хотя тоже не по-здешнему.
   Да, вся троица смотрелась как-то чудно. И сразу становилось ясно - не семья. Девушка совсем юная, стало быть, пацанёнок ей не сын, а с лица все путники ну ни капли не похожи, выходит, друг другу не сёстры-братья. Привидится же такое. И ведь, как наяву! Молодец тем временем огляделся и, наконец, заметил сидящую в тени бабку.
   Тут-то Ульна и поняла, что никакой это не сон. Черноволосый подошёл к завалинке, поклонился и сказал слишком по-учёному, ей, старой, в жизни бы такое не приснилось:
   - Приветствую тебя, почтенная. Не подскажешь ли, примет кто-нибудь уставших странников до завтрашнего утра?
   Синие глаза внимательно смотрели на бабку. По разумению Ульны, парень был бы собою куда как хорош, кабы не заморенный вид и не заросший щетиной подбородок. И что за манера такая у этих городских - рожи брить, будто эльфы какие безусые. Срамота. А вот взгляд у путника уверенный, властный, стало быть, не попрошайка и не лихой человек. И потом, разве лихие люди с девками да детьми странствуют?
   Старуха в последний раз смерила молодца взглядом покрасневших слезящихся глаз и кое-как поднялась со скамьи. Одну руку отвела за согбенную спину, другой оперлась о клюку и лишь после этого с достоинством ответила:
   - Ладного здравия, милок. А как же не принять? Примет. - И добавила. - Я и приму.
   Тем временем девушка и мальчик тоже подошли к завалинке. Девчуха поклонилась и строго посмотрела на мальчика, тот сразу же поспешно сказал:
   - Здравствуй, бабушка.
   - И тебе здравия, милок.
   Ульна снова оглядела честную компанию. Н-да, чудны, чудны...
   Девушка-то, не чета спутнику - замухрышечка. А вот глаза красивые - добрые глаза, цвета воды в Зелёном Озере. Небось, как глянул чернявый в глаза-то, так и утонул. Оно и понятно - истинная красота, она не в телесной стати. Но старуха тут же укорила себя за резвость мысли. Поправив на голове платок, Ульна поманила путников и заковыляла к дому, переваливаясь на кривых ногах.
   - Идёмте, идёмте, родимые, - обернулась она к застывшим в нерешительности пришлым.
   И уж, конечно, от цепкого старушечьего взгляда не утаилось то, как одетая в обноски девчуха взяла чернявого молодца за руку, словно ища заступы, и как молодец, сам того, должно быть, не заметив, крепко сжал худую ладошку. Н-да, ну и путнички - безлошадные, безоружные, одеты, словно от пожара бежали, добра - всего тощий узелок, да ещё и не сердешные друзья. Пока. Ульна беззубо улыбнулась собственным мыслям и вздохнула - вроде длинную жизнь прожила, а всё ж таки мало этого. Ещё бы землю потоптать, скинув годков пятьдесят... Побродить вот так по свету с милым другом.
   Надо сказать, когда незнакомая старуха обернулась, Люции отчего-то примерещилось, будто она очень уж похожа на умершую наставницу. Сердце болезненно сжалось, а дрогнувшая рука сама собой вцепилась в ладонь Тороя. А потом зыбкая тень пышного куста сирени скользнула по бабкиному лицу, и странный морок рассеялся. Согбенная старушка отвернулась и заковыляла к дому, стуча палкой по утоптанной земле.
   А на залитом солнцем крыльце сидела пятнистая трёхцветная кошка-подросток и умывала пушистую мордочку. Завидев чужаков, кошка отвлеклась, широко, со вкусом зевнула и тяжело упала на прогретые за день доски. Прищуренный янтарный глаз внимательно оглядел незнакомцев и закрылся.

ЧАСТЬ III

   Старая Ульна опять сидела на завалинке, облокотившись на клюку. Изредка она приподнимала морщинистые веки и смотрела на резвящуюся в траве кошечку-трёхцветку. В деревне стояла особенная летняя тишина - стрекочут кузнечики, шелестит могучей кроной старая яблоня, нет-нет да прогорланит хриплую песню петух. Молодёжь уехала в поле - настала пора перевозить высохшее сено на сеновалы. Вот вернутся, и рассыплется благодатное умиротворение на крики, смех, скрип телег, храп коней, да перестук вил.
   Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания - льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучился каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.
   Эйлан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Эйлана едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.
   Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята - зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.
   Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой - примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно - поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой - ну его, пускай себе хмурится.
   Волшебник же поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. "Чего это он?" - озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.
   Эйлан неотступной тенью шмыгнул за магом. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.

* * *

   Паренёк скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Эйлану и со скучным выражением на лице шагнул к висящему между двух окон зеркалу.
   Зеркало оказалось, хотя и большим - в человеческий рост, но плохоньким - по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то, что бы очень сильно, но всё-таки. Эйлан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак - внук потомственного зеркальщика.
   Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь, там, на речке, он, было подумал - померещилось... всё-таки вода проточная, отражение нечёткое... Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.
   Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не требовалось особой смекалки, чтобы определить "автора" этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания. Чародей даже губу закусил от досады.
   С одной стороны волшебника распирала тихая бессильная злость, с другой какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары магу не доводилось ни разу. Очередная бесхитростная хитрость ведьмы снова застала его врасплох!
   Наконец, не в силах более сдерживаться, Торой позволил себе беззлобно хмыкнуть - вот ведь проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств. Известно же, что приворотная волшба самая крепкая - действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
   Конечно, развеять эти чары тоже проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины... всегда-то вы находите способ напакостить!
   Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка колдуньи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что - не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в питьё бросить.
   Да, Люция и впрямь являла собой кладезь всевозможных сюрпризов. Торой усмехнулся. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то колдовство ведьмы или чародейство мага, надолго оставляет след, иначе так бы и прошли зловредные козни вредной девчонки незамеченными. И ненаказанными.
   - Эйлан, - волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, - приведи, пожалуйста, Люцию.
   Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
   Когда Эйлан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как сильно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом - тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Нирин (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
   Маг задумался. А ведь он не единожды проверил внучка зеркальщика на способности к волшебству - в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Эйлане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
   Люция явилась четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко. Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало услужливо отразило возникшую за спиной чародея девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала, но всё же заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
   Изменения коснулись не только одежды, но также и невзрачной косы - пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола - ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. На удивление мило.
   Ведьма приосанилась и застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии, чтобы оценить новый наряд спутницы. Однако Торой, дрянь последняя, не повернулся, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
   - Чего звал-то? - злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами - желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием... оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
   Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно сверкающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой.
   С удивлением Торой понял, что совершенно не может - да что там! - просто не в силах злиться. И это его смутило. Смутило главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил. А вот стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания скандалить. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу... в пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе.
   В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как ведьмочка едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого память услужливо преподнесла совсем иное - пробуждение в лесной сторожке и плачущую усталую девушку с изуродованными морозом руками. И всё же эти воспоминания не удержали Тороя от мелкой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести - он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Подобное безразличие сокрушило юную колдунью. Лицо девушки вытянулось, губы дрогнули, а брови, напротив, приподнялись скорбными уголками.
   Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее наказание) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
   - Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
   Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала "спасибо", а Эйлан, который верным пажом топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника - разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
   - Скажи-ка, разумница, - вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, - что это у меня над головой такое... затейливое?
   Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады: вот ведь стыдище-то - уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
   - Над голово-о-ой... - недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, - неужели рога? А ведь должны были отвалиться!.
   Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла давешний разговор в "Подкове".
   - А хочешь, скажу, почему не подействовало? - скучным голосом поинтересовался он.
   Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
   - Больно надо! А почему?
   Маг едва сдерживался от смеха:
   - Ты про какую-то траву забыла, но главная причина, конечно, не в этом.
   Люция хотела с достоинством промолчать, но снова не удержалась, спросила:
   - И в чём же?
   Он опять выдержал паузу и закончил:
   - А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
   Эйлан на своём сундуке навострил уши.
   Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
   - Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня...
   Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к собеседнице.
   - Не получилось. Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея. Не каждый день волшебник на себя внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
   Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в "Сытой кошке", как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику. Эх... ведьме стало искренне жаль, что колдовство действовало так недолго, всё-таки из мага мог бы получиться неплохой воздыхатель - заботливый и внимательный.
   При виде того, какая гамма чувств отразилась на лице насупившейся прохвостки, Торой рассмеялся пуще прежнего, окончательно и бесповоротно теряя остатки злости. Люция попыталась было просверлить мага глазами, но, как и следовало ожидать, ничего путного из этого не получилось, волшебник только ещё громче заржал. Быть осмеянной ведьме совершенно не нравилось, а потому, она замахнулась, чтобы отвесить чересчур смешливому спутнику хорошую оплеуху. Однако лиходей сноровисто пригнулся, а вот незадачливая мстительница, взяв отличнейший замах, продолжила движение в заданном направлении - вокруг собственной оси.
   И лететь бы разъярённой особе прямиком на выскобленный до блеска дощатый пол, на пёстрые деревенские половички, но... Сильные руки подхватили разбуянившуюся. Торой (ещё оставались в нём последние крохи порядочности) не дал колдунье упасть - удержал за талию и позволил сохранить не только королевское достоинство, но также и непререкаемый авторитет в глазах Эйлана. Однако паренёк, сидевший на сундуке, всё-таки зашёлся радостным хохотом, видя, как нянька закручивается в лихую спираль. Ведьма отчаянно забарахталась в руках мага, силясь снова обрести равновесие и независимость. Волшебник отпустил её, беззастенчиво хохоча:
   - О, Сила Всемогущая! Люция, до знакомства с тобой я и подумать не мог, что есть на свете такие неуклюжие во всех смыслах особы. Ты хоть что-нибудь можешь сделать, не попадая впросак?
   Колдунья зашипела, резко развернулась и влепила-таки магу звонкий подзатыльник, даже подпрыгнула, чтобы дотянуться. Торой хмыкнул, потёр ушибленное место и пригрозил:
   - Превращу в жабу.
   Эйлан соскочил с сундука и - тут, как тут - прижался к Люции, с опаской заглядывая Торою в глаза:
   - А ты взаправду можешь? - осторожно спросил он, хлопая длинными ресницами.
   Но волшебник лишь улыбнулся в ответ, щёлкнул мальчишку по носу и ничего не ответил.
   Успокоившись и отсмеявшись, Торой и Люция наконец-то условились о последующих действиях - единодушно решили переночевать в гостеприимной деревне, а в Гелинвир отправиться завтра утром. Путь в магическую столицу лежал неблизкий, так что выезжать следовало засветло. Ведьма даже важно заметила, дескать, в дорогу и впрямь лучше отправляться на рассвете, поскольку на рассвете все злые духи спят, и не станут чинить препятствий в пути. Маг в свойственной ему едкой манере посмеялся над деревенскими суевериями, но спорить не стал - спят, так спят.

* * *

   Нежданная угроза грянула аккурат после обеда.
   Ульна, у которой невмочь разболелись ноги, сидела на старом шатком табурете в дальней комнате и прикладывала к опухшим коленям тряпочки, смоченные овсяными припарками.
   Бабка знала, что нет ничего лучше супротив костной немочи. И теперь она терпеливо ждала, когда подействует проверенное временем средство. Ждала и вдыхала горький запах, доносящийся с кухни. Нескладная зеленоглазая девчонка оказалась знахаркой и вот теперь готовит Ланне какой-то диковинный отвар, который поможет снохе избавиться от веснушек. Ульна улыбнулась, обнажив давно уже обеззубевшие дёсны: как ни была она стара, а ещё помнила ту острую женскую тягу, во что бы то ни стало оставаться красивой. Это ведь только к старости понимаешь - главное, чтобы не болело нигде - а в молодости чаще о красоте заботишься, нежели о здоровье. Впрочем, надо будет спросить зеленоглазую девушку, вдруг, присоветует чего от боли в ногах?
   Соскучившись сидеть без дела, старуха выглянула в окно.
   - Ой ты батюшки! - тут же охнула она.
   Припарки с чмоканьем упали на пол, но бабка этого не заметила - хворые ноги уже несли её на кухню.
   Как и ожидала Ульна, непутёвая молодёжь занималась всякими глупостями - догляд за ними, да догляд! Чуть что упустишь - пропадут бестолковые, как есть пропадут!
   Чернявый парень, назвавшийся Тороем, сидел у окна и, облокотившись о подоконник, вдумчиво листал какую-то книжицу. Вид при этом имел отрешённый, словно пытался постигнуть мудреную загадку - то и дело вертел в руках небольшой, мелко исписанный лист пергамента, да заглядывал в него, будто с чем сверялся. И, надо же, так увлёкся, что ничего вокруг не видел и не слышал, ни кухонной возни, ни перемен за окном!
   Рыжие близняшки и Ланна, устроившись на лавке, перебирали собранный на пироги ревень, да с любопытством поглядывали на Люцию. Юная знахарка колдовала у печи. И невдомёк было старой Ульне, что колдовала Люция в прямом смысле слова. На кухне творилось самое, что ни на есть запретное чародейство! Девушка склонилась над глиняным горшочком, который весело булькал на печи, помешивала пахучее зелье, и время от времени добавляла в кипящую жидкость щепотку-другую неведомых трав. Каждый раз, когда новая былинка падала в горшок, варево отчаянно вскипало, пузырясь жёлто-коричневой пеной. Терпкий запах плыл по дому.
   У Люции было тепло на душе. Подумать только, в самом сердце Магического королевства Фариджо, на кухне добропорядочной деревенской жительницы беззастенчиво колдовала ведьма! Хотя, если подумать, чего уж такого дурного в том, что рыжая Ланна и её симпатичные дочери-близняшки перестанут быть рябыми? Колдунка потянула носом ароматный пар - хорошее зелье получилось.
   Девушка как раз снимала с печи весело бурлящий горшок, когда Ульна, отдышавшись, прошамкала с порога:
   - Ну, чего расселись-то? Сено, сено тащите под навес, вон уж полнеба почернело!
   Морщинистая рука с опухшими суставами, дрожа, указывала в окно. Ланна бросила в корзину последний сочный стебель и приподняла уголок вышитой шторки. Да так и ахнула. От кромки леса на деревню надвигалась даже не туча, а бескрайняя, взрытая зарницами, стихия черносливового цвета. Экая страсть!
   "И ведь точнёхонько со стороны Мирара идёт!" - с ужасом подумала Люция, продолжая лихорадочно мешать уже снятое с печи зелье.
   - Ой! - тем временем заполошно всплеснула руками молодуха и зычно крикнула играющим во дворе малышам, - отца, отца зовите!
   Торой, над ухом которого, собственно, и разразилась воплем Ланна, подскочил, чуть не выронил Книгу и тоже высунулся в окно. На улице уже раздавался топот множества ног - это засуетились приметившие, наконец, грозу деревенские. Старая Ульна опустилась на скамью рядом с Тороем и запричитала:
   - Не успеют, ой пропадёт сено!.. Да что ж за напасти-то нынешним летом!
   Маг посмотрел ввысь - низкие тучи неслись с такой стремительностью, что становилось ясно - ещё несколько мгновений и небо затянет до края, вот тогда-то на деревню прольётся даже не ливень, а настоящий водопад. Какое уж тут сено! Самим бы не погибнуть.
   Солнце стремительно скрылось за фиолетово-чёрной глыбой набрякших облаков, на улице стемнело, а ветер поднялся такой, что не только сено - дома мог унести. Стихия набирала силу. Кусты сирени под окном клонились до самой земли, ветер остервенело рвал с них серебристо-зелёные листья и уносил неведомо куда. В разбухших тучах вспыхивали молнии.
   "Уж не наша ли ведьма старается? - подумал Торой. - Но ведь она знать не знает, что мы в Фариджо. Или это светопреставление для здешних простолюдинов? Ну, конечно! Буря удержит людей дома, не пустит в Гелинвир. Значит, в Мираре - сон, а тут - непогода?"
   Увы, гроза, вызванная колдуньей, не была заурядным ненастьем. Таких туч Торою не доводилось видеть ни разу. Чёрная волна катилась по небу. На здешние земли вот-вот грозило обрушиться самое настоящее бедствие, и бедствие это предназначалось вовсе не для того, чтобы испортить заготовленное сено. Нет. Приближающаяся стихия несла с собой такую силу, для коей небрежно разметать кряжистые деревенские домики, лишить людей крова и даже жизни являлось делом пустяковым. И уж, чего-чего, а подобного поворота событий допустить было никак нельзя.
   Волшебник смежил веки и сосредоточился. Вот она - настоящая проверка на "выздоровление". Одно дело противостоять неопытными чернокнижникам-близнецам и даже перебрасывать себя через пространство, а совсем другое - развеять чужое колдовство. По зубам ли ему? А, впрочем, была - не была!
   Словно сквозь толщу воды Торой слышал топот ног во дворе, крики, шуршание сена, доносящийся сквозь резкие порывы ветра стук грабель и вил, раскаты грома, хлопанье оконных створок. Звуки эти удалялись и таяли, точнее, на самом деле, они оставались рядом, но волшебник больше не хотел их слышать - он пытался нащупать источник враждебной Мощи.
   Под внутренним взором деревня выглядела, разумеется, иначе. Вот тревожные красные сполохи - это взволнованные люди мечутся во дворах. Вон мягкое зелёное свечение, озарённое оранжевыми отблесками - это в загонах тревожно топчется скотина, предчувствуя стихию. Вот голубое мерцание в нежных переливах бирюзы и тёмных разводах пепельных бликов - это вскипающая перед грозой река. А вот, далеко на горизонте, там, где чёрно-изумрудным цветом вспыхивает лес... Да, точно! Это уверенное лилово-фиалковое сияние и есть тот самый колдовской натиск - чужая, до крайности упрямая Воля, что гнала на здешние земли бушующую стихию! Вот по аметистовой полоске прошло волнение - всплеск тёмно-фиолетовых волн - стало быть, даже из своего далёка ведьма заметила противника. Сильна, сильна... Интересно, каким ей видится Торой? Белым? Чёрным? Жёлтым?
   Магическая Воля послушно устремилась навстречу прогневлённой колдунье. И чего, спрашивается, было бежать, если сейчас сам раскроешься, покажешь, где спрятался? Впрочем, рядом Гелинвир, а потому оставалась надежда, что неведомая злодейка примет Тороя за здешнего мага.
   Люция, наконец, оторвала взгляд от распахнутого окна и реющих в темноте белоснежных занавесок. Девушка посмотрела на возмутительно безучастного к происходящему волшебника. Он был сосредоточен и неподвижен, а по бледным вискам катился пот. Колдунка, которая уж точно не относилась к числу бестолковых барышень, сразу поняла, что к чему. И тут же, словно в подтверждение её правоты, за окнами стих ветер, стремительно летящие тучи застыли, и даже гром больше не разбивал с треском волглое небо.
   Люди на улице замерли, не понимая, что творится - из прорехи в низких тучах к свинцово-серой реке протянулась, да так и замерла, кривая огромной молнии. Ослепительный свет залил деревню. Но молния не гасла. Даже гром не гремел, и тяжёлые грозовые облака не меняли очертаний. Ветер стих, а непогода застыла, будто нарисованная. Впрочем, деревенские не стали ломать голову над этой диковиной - мало ли чего природа учудит - пользуйся заминкой, да спасай добро.
   А вот старая Ульна - не будь дура - сообразила, в чём дело. От старухи не укрылось побледневшее от напряжения лицо черноволосого гостя, бормотанье его спутницы: "Надорвётся дурень, как есть надорвётся. Беда. Ой, беда!!!".
   - Чудеса! - закачала бабка седой головой.
   В дом ворвался взлохмаченный Эйлан и сразу кинулся к Торою. Однако не добежал - понял, тут не до него - притулился в сторонке и захлопал испуганными глазищами.
   - Ну, чего сел? - прикрикнула на паренька ведьма. - На вот, растирай, да поживее!
   На колени мальчишке упал мешочек с сушёными былками и деревянная ступка. Эйлан засопел и принялся старательно толочь ломкие стебли.
   Окаменевший волшебник по-прежнему сидел возле окна. Он весь сосредоточился на том, чтобы сдержать силищу свирепой ведьмы. Отражать безумствующую Волю, неуёмно рвущуюся вперёд, было непросто. Магу казалось, будто он удерживает тяжёлую дверь, в которую ломится разъярённый силач. Собственно, именно такой образ он себе и выдумал (а чего выдумывать - всё затвержено ещё на первых уроках магии) - так легче справиться с натиском. Вымышленная дверь тряслась от сокрушительных ударов, неведомая колдунья обладала прямо-таки ужасающей мощью. Она рвалась вперёд, силилась разрушить преграду, выпустить стихию на волю. Торою, весьма к месту, вспомнилась любимая шутка Золдана про неудержимую силу, которая встречает на своём пути непреодолимую преграду. Да, сегодняшнее противостояние весьма красочно живописало этот абсурд.
   Но всё-таки то была настоящая битва, хотя и не зримая посторонним взглядом. Противники не стояли лицом к лицу, не размахивали грозным оружием, а пытались одолеть друг друга при помощи собственных магических Сил. Никогда в жизни волшебнику не доводилось участвовать в таком поединке.
   - Пусти! - истерично закричало Нечто глубоко в сознании, пытаясь пробить волю соперника. - Пусти, скотина!
   Торой вздрогнул, и этого оказалось достаточным для того, чтобы перевес сил сместился в пользу колдуньи. В голове ликующе захохотало, а где-то далеко, в мире людей, небеса расколол оглушительный гром, а на крыши домов обрушился поток воды.
   - Ну, уж, нет! - рявкнул маг. - Чтобы какая-то ведьма...
   И он устремил вперёд всю Силу, что имел.
   Голова чуть не раскололась от внезапной боли, к горлу подкатила тошнота, затылку стало холодно, телу жарко, а тут ещё перед глазами промелькнуло искажённое ненавистью лицо, облепленное мокрыми от пота волосами:
   - Пожалеешь, - пообещал напоследок охрипший от усилия голос.
   А потом неизвестная колдунья (которую Торой так и не успел разглядеть) отступила. Просто исчезла и всё. Последний натиск волшебника растворился в пустоте. Чувство было такое, словно он, как давеча Люция, взял замах, да промазал, и теперь закручивается в тугую спираль. Если сейчас не остановится - изничтожит сам себя. "При должном коварстве и из отступления можно извлечь победу..." - успел подумать маг, а потом рванул Силу обратно - в укромные уголки сознания. Новая вспышка боли пронзила голову одновременно со вспышкой молнии. Волшебник подавился вдохом и распахнул глаза.
   То, что он увидел, было достойно кистей лучших эльфийских живописцев - мало не вся деревня собралась на просторной кухне старой Ульны. Люди толпились вокруг лавки, на которой сидел Торой, и испуганно таращились на мага: наседали друг на друга, привставали на цыпочки, вытягивали шеи. Все, от мала до велика, глазели на живого чародея, зачарованно открыв рты. Ещё бы, этакое диво! Первый раз в жизни увидеть настоящее волшебство. За окном нудно сыпал мелкий серый дождик, а воздух вокруг единоборца казался пронизанным солнечными лучами - дрожал и переливался. Но вот, неожиданно, дивный морок растворился и исчез.
   Губ Тороя коснулась кромка глиняной чашки. Повеяло скучным лекарственным запахом уже знакомого отвара.
   - И слышать ничего не хочу, - отрезала Люция, словно маг ей возражал. - Пей.
   Волшебник покорно осушил миску. Напряжение спало и он не чувствовал себя больным или, упаси Сила, умирающим, но спорить с ведьмой не хотелось. Себе дороже. К тому же зелье вовсе не было противным, а пить и вправду хотелось.
   - Получилось, - сказал в тишину кухни чародей.
   - Получилось, милок, получилось, - суетливо заскрипела рядом Ульна, - ой, получилось! Уж так получилось, как ни у кого не получится. Вона, только дождичек сыпет, почитай, дни на три зарядил, проклятый, а грозы - как нет.
   И тут же благодарно зашумели деревенские.
   - Бабушка, - пресекла Люция многоголосый гомон, - ему бы отдохнуть.
   И снова всё общество одобрительно и согласно загудело.
   Торой поднялся на ноги. Ведьма права - нужно выспаться. Завтра поутру в дорогу.
   Ульна и Ланна засуетились, замахали на гостей, мол, идите, идите по домам, нечего глаза таращить, человеку сон потребен. Люди послушно заторопились. Один за другим они выныривали в мокрые сумерки, и спустя несколько минут, в кухне не осталось никого, кроме хозяев. Кайве проводил мага в комнатку, где оборотливая Ланна уже застелила постель.

* * *

   С полчаса Торой честно ворочался на хрустящих простынях, а потом понял, что не заснёт. Щёлкнул пальцами и снова с восторгом посмотрел, как над головой просиял волшебный огонёк. Благодать... Рука сама собой нащупала под подушкой Книгу (тайком спрятал от Люции, чтобы не отобрала, заставив спать после своих отваров). Медная застёжка открылась легко, лишь вкусно захрустел сафьяновый корешок.
   Вот ведь Рогон, вечный ему покой и благость, ни секундочки без каверзного подвоха! Теперь-то Торою стало ясно, почему ведьма так легко отдала ему фолиант - один пёс ничего в нём не понятно. Все страницы покрыты какими-то закорючками и загогульками - поди, разберись, что за напасть такая. Уж волшебник и внутренним зрением на них посмотрел, и примериться попытался, чтобы угадать, какая закорючка, какую букву может означать - бесполезно! С другой стороны, зачем ему надо - читать Книгу? Сила-то, вроде как вернулась? Но нет, проклятое любопытство не давало покоя, куда уж там! Он просматривал письмена вверх ногами и слева направо, разглядывал книжные листы на свет. Разве только на зуб не попробовал! Без толку.
   Намучившись вдосталь, волшебник поплотнее закутался в одеяло и достал сложенный пополам листок пергамента - тот самый, на котором что-то писал Рогон, дабы потом отдать своему собеседнику. Увы, листок покрывали те же самые закорючки... Кстати!
   Волшебник пошарил в стоящем рядом с кроватью сапоге и достал приснопамятный Рунический нож, будь он неладен. Тусклый клинок выскользнул из уродливых ножен, и чародей взялся придирчиво изучать руны, покрывающие древнюю сталь. Вот оно! Те же самые загогульки и закорючки. Ох, Рогон, Рогон, ну никак тебе, видно, не жилось без загадок...
   Торой снова покосился на исписанный листок. Странное дело, лишь сейчас волшебник заметил, что некоторые руны были выписаны чуть жирнее прочих. А, если долго и не мигая в них всматриваться, начинала слегка кружиться голова, словно закорючки должны были вот-вот сложиться в какую-то картинку или узор. Попялив глаза достаточно долгое время, чародей вроде стал различать какую-то спираль, начертанную таинственными рунами, в самом центре листа. Стены дома расплылись, задрожали, словно в знойном мареве, а потом, будто раздвинулись... Маг продолжал упрямо ломать глаза. Вот оно, вот! Уже почти, почти...
   Но строгий голос разрушил хрупкую сосредоточенность:
   - По-моему, тебя отправили спать, а не пялиться в бумажки.
   Волшебник вздрогнул, но всё же успел, успел увидеть, как закорючки и загогульки сложились в простую и строгую руну Чие - руну Безмолвия.
   - Не могу уснуть, - словно оправдываясь сказал Торой, у которого теперь не шла из головы Чие, - расскажи что-нибудь.
   Он бережно убрал послание обратно в Книгу.
   Колдунья опустилась на край кровати и спросила:
   - Что?
   Маг задумчиво посмотрел в окно и, наконец, попросил:
   - Расскажи про свою наставницу.
   - Про наставницу? Да что ж про неё рассказывать? Бабка она была стародревняя, вредная, но, как мне кажется, не из простых, - начала Люция.
   Торой оживился:
   - Что значит "не из простых"? А из каких же?
   Ведьма поморщила лоб, придумывая, как объяснить:
   - Ну, мне кажется, она была благородных кровей. Вроде, похожа на тёмную старуху, а на деле, как скажет, как встанет, как сядет, как взглянет - ну чисто императрица Атийская! И говорила не как здешние - Ульна, например, - а по-грамотному, красиво. И меня тому же учила, чтобы слова, как деревенские, не коверкала, говорила негромко, с достоинством, ну и ещё много чего чудила - вилкой учила пользоваться, ножом, локти не растопыривать, за столом сидеть прямо. Даже ходить с толстенной книгой на голове. Как будто в лесу все эти выкрутасы могли пригодиться! Но, видать, уж воспитание и неё было такое - не могла рядом с собой всякую убогость терпеть.
   Она замолчала, вспоминая наставницу, а волшебник удивлённо приподнял брови. Так вот в чём дело, а он-то сразу и не сообразил, что его удивило в Люции! Она и впрямь не смотрится тёмной деревенщиной, выросшей в непролазной чаще. Да только вспомнить, как девушка разговаривала с ним в таверне Клотильды! То-то он не заподозрил в ней простолюдинку и купился на придворную барыньку. А ведь правда - говорила ровно, складно, держалась уверенно и осанисто.
   - А зачем она навела порчу на деревню? - снова полюбопытствовал волшебник.
   В ответ на этот вопрос ведьма лишь красноречиво пожала плечами:
   - Не знаю. Говорю же, бабка - со странностями была, вроде и не злая, но в то же время... - она задумалась, подбирая нужное слово, - немного безумная, что ли. Я никогда не могла угадать, чего она учудит. То для хворой кошки целый день отвары целебные варит, а то и человека больного ни за какие деньги не примет, пускай даже недуг у него пустяковый. Однажды парня с дурной болезнью мало, что обсмеяла, так ещё и запугала, пуще некуда. А болезнь ту даже я могла вылечить. Но не разрешила бабка. Прогнала просителя взашей.
   Торой покачал головой. Похоже, старуха и впрямь была не в себе.
   - А много народу-то от её колдовства умерло?
   Колдунка потёрла подбородок, припоминая:
   - Нет, не много, человек десять...
   В ответ волшебник только крякнул, мол, ничего себе "немного", а Люция продолжила:
   - Да и те десять все были стариками - дряхлыми и недужными. Ну и умерли одинаково (почему, собственно, на бабку и погрешили деревенские) - высохли за считанные дни - кожа да кости.
   Некоторое время собеседники просидели в молчании. Ведьма вспоминала бабку, маг - руну Чие. Наконец, Торой нарушил тишину, он принял решение, которое казалось единственно верным, а именно, рассказать Люции о случившемся - низложении, встрече с Рогоном, Книге. В конце концов, девчонка уже дважды спасала ему жизнь, да и, по всему видно, была далеко не глупой, вдруг, даст дельный совет? Он лишь скомкал нелепый рассказ о том, как очнулся в теле Рогона, один пёс, ничего дельного тогда не увидел и не услышал. А про Алеха... про Алеха и вовсе рано рассуждать, всё же его роль (если таковая и имелась) во всей этой истории оставалась совершенно непонятной, чего уж тут догадки строить.
   Но и без того рассказ получился долгим. За окном разлилась чернильная, истекающая нудным дождём ночь, семейство Ульны угомонилось, и уже не было слышно в доме ни шагов, ни детского смеха, ни надтреснутого старческого голоса бабки. Ведьма слушала откровения волшебника с видом значительным и серьёзным, лишь иногда перебивала, чтобы задать вопрос, но чаще молчала, глядя в тёмное окно. Лишь один раз озадачилась, спросив:
   - Разве у Рогона была жена?
   Торой посмотрел на колдунку с подозрением - не ёрничает ли? Но нет, она была до крайности серьёзна, потому он лишь отмахнулся:
   - Конечно, была. У всех хотя бы раз в жизни была жена.
   Люция в ответ рассеянно покачала головой, из чего волшебник сделал вывод, что странная наставница не особо много рассказывала своей воспитуемой о великом маге...
   - Я совсем запуталась, - наконец, подвела юная ведьма итог. - Значит, у нас есть вот этот нож, которым неизвестно как пользоваться, вот эта Книга, в которой ничего нельзя прочесть, вот этот листок с руной Чие, назначение которой тоже совершенно непонятно, и мальчик не способный к волшебству. А у той странной ведьмы какое-то стародревнее зеркало и целая армия всяких колдунов.
   Волшебник кисло кивнул - точнее и не скажешь. И правда, положение незавидное, да чего там - вообще плачевное.
   - Я могу лишь предположить, что мальчик и зеркало как-то связаны между собой. И эта связь, по всей видимости, очень крепка, раз ведьма так жаждет заполучить паренька. Может, без него зеркало не работает? - Торой осёкся, поняв, что зафантазировался.
   Но колдунка, похоже, разделяла его предположения и не видела в них ничего смешного. Девушка задумчиво покивала, а потом сказала:
   - Торой, ты же виделся с Рогоном, почему ты ничего не спросил, если не про зеркало, так хотя бы про нож или там Книгу? Ну, нельзя же быть таким бестолковым!
   Волшебник вздохнул:
   - По правде сказать, меня больше занимал не нож и даже не Книга, а... собственное бессилие. Ну и ещё... я растерялся.
   - Так тебе и надо, - заключила ведьма, - не будешь впредь обманывать порядочных людей, то есть меня. Подумать только! Наврал с три короба, а на самом деле увязался следом только потому, что не умел колдовать! А если бы Рогон не вернул тебе Силу, ты бы и дальше меня морочил?
   Она надулась. Было до слёз обидно, что волшебник так дерзко её обманул. Вот только Торой явно не разделял гнева юной ведьмы. Спокойно и даже немного равнодушно он парировал:
   - Кто бы говорил про порядочных людей. Забыла, как сдала меня Сандро? Или, может, напомнить, как спёрла меч и деньги? Или про этот твой приворот? И вообще, это ещё поглядеть, кто за кем потащился.
   Девчонка пристыжённо засопела.
   - То-то же, - наставительным тоном закончил волшебник, - а то ишь, разошлась, невинная жертва.
   За дверью комнатушки что-то едва уловимо зашуршало. Маг метнул на колдунку настороженный взгляд, но та лишь пожала плечами. Торой, не вставая с постели (ага, встанешь тут, если сидишь, запутавшись в одеяле, и вид имеешь самый непрезентабельный) лёгким усилием Воли потянул дверь на себя. В тёмном проёме нерешительно переминался с ноги на ногу Эйлан. На мальчишке была длинная, до пола, ночная рубашка, в которой он очень сильно походил на усталое одинокое привидение.
   - Я только спросить... - начал оправдываться пойманный с поличным.
   - И как давно ты там подслушиваешь? - ледяным голосом осведомился маг. Этот повелительный тон мало сочетался с его внешним видом - всклокоченные волосы, набедренная повязка из одеяла... Но на Эйлана, похоже, подействовало, ибо он покраснел и захлопал глазами.
   - Нет! Я только что... Я спросить... А тут свет... Я, думал, уйти... А вы говорите... Вот я и ждал... - залепетал он.
   - Да входи уж, - сжалилась сердобольная ведьма.
   Эйлан протопал босыми пятками по дощатому полу и тут же, не долго думая, шмыгнул на кровать между кутающимся в одеяло волшебником и колдуньей. После непродолжительного ёрзанья и сопенья мальчик, наконец, устроился и нерешительно задал вопрос, который терзал его с самого утра:
   - Торой, зачем та противная тётка хотела меня забрать?
   Маг и его полуночная собеседница переглянулись, не зная, что соврать. В конечном итоге волшебник решил, что лучше всё-таки сказать правду, ну и сказал:
   - Видишь ли, Эйлан, из мастерской твоего деда пропало старинное зеркало. Мы подозреваем, что это зеркало какое-то особенное и, по всей видимости, ты имеешь к нему самое прямое отношение. Впрочем, никто не собирается тебя отдавать злым колдунам, так что не бойся.
   Мальчик внимательно посмотрел на Тороя и, округлив глаза, сказал:
   - Но ведь их больше!
   Волшебник отрезал:
   - Зато мы сильнее.
   Надо ли говорить, что на самом деле Торой в этом, ой, как сомневался.
   Однако внучок зеркальщика бравирования не раскусил, и категоричное заявление старшего под сомнение не поставил. Мальчик лишь теснее прижался к тёплому (хотя и сильно костлявому) боку Люции и прошептал:
   - Дедушка говорил, что у меня золотые руки. Только я на самом деле ничего не умею. Но всё равно он обещал, что из меня получится лучший мастер в роду. Говорил, какой-то волшебник сказал. Может, я сделаю колдовское зеркало?
   Торой окаменел.
   Ну, да, конечно, как же он мог не догадаться! Мальчик не был волшебником, он был носителем Дара, то-то волшебный огонёк в его руках переливался всеми оттенками золотого! Маг пристыжённо покачал головой. А косоглазая была права, назвав его дураком. Как он мог, как мог не обратить внимания на столь явный знак? Собственно, тогда он ещё не полностью очухался и всецело был поглощён собой, да ещё приближающейся Нирин, где уж тут задуматься об изменениях цвета. Но всё же оправдать такую губительную невнимательность никак нельзя. Носитель Дара! Подумать только! Великая редкость не то что среди людей, но даже среди долгоживущих гномов и бессмертных эльфов. Конечно, виртуозных умельцев и среди тех и среди других бессчётное множество, но подлинных Мастеров, Искусников... Вероятно, не больше сотни.
   - Так ты будущий Искусник. Вон оно что... - прошептал волшебник. - Как же я не догадался!
   - Чего? - переспросила Люция.
   - Он носитель Дара - будущий Искусник, понимаешь? - однако заметив глуповатое выражение на лице колдунки, волшебник счёл нужным пояснить. - Ну, вот есть среди людей такие умельцы, которые изготавливают даже не произведения искусства, а настоящие волшебные вещи - их творения обладают огромной Силой.
   Мальчик и девушка переглянулись.
   - Он маг-ремесленник? - уточнила Люция.
   - Нет. - Торой задумчиво посмотрел на Эйлана. - Он лучше. Маг-ремесленник обычный слабосильный волшебник, вкладывающий крохи Могущества в вещи, которые изготавливает. А настоящий Искусник вкладывает не Силу, он вкладывает душу, оттого и вещи особенные, штучные. Маг-ремесленник может изготовить сотню одинаковых волшебных побрякушек, а настоящий Искусник каждому своему изделию придаёт исключительные свойства. Брось, Люция, неужели тебе неизвестны столь очевидные вещи!
   Теперь уже настала очередь ведьмы пропускать шпильку мимо ушей и с восторгом есть глазами сидящего рядом мальчишку. Эйлан покраснел от избытка внимания, а самое главное, от гордости - он тоже маг! Да ещё ко всему и жутко особенный!
   Но порадоваться неожиданному откровению вдосталь не получилось - волшебник вовремя спохватился - за окном-то уже глубокая ночь!
   - Так, все по кроватям, завтра рано вставать, да и дорога дальняя.
   Люция согласно кивнула, зевнула и, согнав Эйлана с насиженного места, покинула комнату волшебника. Мальчик побрёл следом, осчастливленный неожиданной волнительной новостью о собственной персоне. Едва за дверями стихли лёгкие шаги, маг погасил сверкающий огонёк и уже собрался приклонить голову на подушку, как у порога снова кто-то зашаркал.
   "Да, что ж им тут, мёдом что ли намазано!" - разозлился чародей, которого теперь, как назло неудержимо клонило в сон. Но в дверь вежливо поскреблись, и Торою не оставалось ничего иного, как так же вежливо ответить:
   - Входите.
   В тёмном проёме незамедлительно возникла согбенная Ульна со светцом в подрагивающей руке.
   - Ой, сынок, а я гляжу, свет у тебя горел, да и девонька с мальцом только вышли, значит, не спишь. Дай, думаю, зайду, спрошу. Я ведь тоже не сплю, всё маюсь...
   Да, нынешний вечер в буквальном смысле слова превратился для волшебника в вечер вопросов и ответов.
   - Спрашивай, бабушка, - смирился он.
   Ульна присела на табурет рядом с кроватью, пристроила кованый светец на сундучке и, сделав благолепное лицо, спросила:
   - Сынок, ты ведь из этих? - голова в ночном чепце качнулась в ту сторону, где предположительно мог бы находиться Гелинвир.
   "Сынок" утвердительно кивнул, и старушка просияла:
   - Знамо дело, уж ты-то мне скажешь правду, трепать не будешь попусту. Не врут ли люди, что у крепости вашей стены, без малого, сто аршин?
   Подобный вопрос и удивил и насмешил Тороя. Удивил своей несвоевременностью, а насмешил прямо-таки детской непосредственностью. Прикинув в уме, маг ответил:
   - Нет, бабуль, это врут. Стена там, конечно, высокая, но думаю, только аршин двадцать и наберётся.
   Старуха удовлетворённо кивнула, словно доподлинно знала ответ, а потом вздохнула горестно, видимо, прощаясь с несбыточной мечтой:
   - Значит, и об другом брешут...
   Маг насторожился:
   - О чём "об другом"?
   - Дык, об огнях неземных, которые, не чета нашим лучинам, - она кивнула на светец, - сами сияют и свету от них, как днём.
   Губы против воли растянулись в улыбке - в Торое проснулась прямо-таки неудержимая тяга сотворить диво, аж руки зачесались. Он знал, что народ в Фариджо хоть и живёт побогаче других, а чудесами не избалован. Лёгкий щелчок заставил Ульну изумлённо воззриться на всклокоченного молодца, мол, чего это он? А потом в воздухе расцвёл лепесток яркого пламени...
   Бабка несколько минут сидела неподвижно и строго взирала на чудо. Этакая реакция волшебника разочаровала, он надеялся, что старушка выразит своё удивление более живо, ну там... хоть ахнет, что ли.
   А потом из воспалённых глаз Ульны выкатились две сиротливых слезы. По глубоким желобам морщин они скатились к подбородку и сорвались на пол. Сухая подрагивающая ладонь быстро отёрла лицо и уж теперь-то реакция ночной гостьи оправдала сотворение огонька - бабка расцвела в улыбке и прошептала:
   - Стало быть, вон оно как. Теперь и помирать можно...
   От последнего заявления сердце волшебника захолодело. Ничего себе, это что ж, она теперь к праотцам отойти надумала, главное чудо света узрев? Вот так отблагодарил хозяев дома за постой, вот так уважил старушку! Маг лихорадочно соображал, что бы такое придумать, дабы многочисленная родня не нашла под утро вместо живой и вполне ещё бодрой бабушки хладный труп на остывших простынях.
   - Э-э-э, бабуля, ты погоди с этим... - растерянно протянул волшебник. - Давай, знаешь что... Я тебе его подарю! Ну, будет у вас в деревне неземной огонёк, станете пользоваться себе на радость и другим на зависть. А?
   Ульна растерянно зашевелила морщинистыми губами:
   - То есть, как это подаришь? Иль навсегда?
   У волшебника отлегло от сердца:
   - А то! - несколько хвастливо заявил он.
   - Ой... Ой... Ты эта, милок, погоди, - засуетилась старушка, - я под его мисочку принесу, новую, Кайве о прошлом годе из городу привёз. Я мигом! Только ты его не гаси, а то, мало ли, вдруг в следующий раз не разгорится...
   Волшебник согласно кивнул:
   - Тащи миску, бабуль.
   Ульна резво подскочила, забыв и по больные ноги, и про костную немочь, да припустила, что твоя молодуха. Торой улыбнулся. Не прошло пяти минут, как за дверью снова поспешно зашаркали.
   Бабка вошла в комнату, прижимая к груди расписную фарфоровую пиалу. От происходящего у старушки захватывало дух - это ж надо, неземной огонь на всю деревню! "Жирейные" теперь от зависти удавятся! Ульна на всякий случай протёрла миску уголком безукоризненно чистого передника и с благоговением протянула волшебнику. Маг зачерпнул висящий в воздухе лепесток пламени и передал его в руки хранительнице.
   - Сынок, а сколько он гореть-то будет?
   Торой почесал лоб, размышляя, и, наконец, сказал:
   - На твой век хватит, бабуль, так что ты уж подольше живи, чтобы всю деревню порадовать.
   Мысленно волшебник завязал бесплотный узелок, соединив старую могучую яблоню, растущую во дворе, и свой дар невидимой нитью. Мощное дерево запросто поделится Силой с маленьким светляком, да и само не зачахнет. Метод, конечно, был запретный - из чернокнижия, волшебникам-то не разрешалось пользоваться иной Силой, кроме своей, и уж тем более тянуть Могущество из земли... Ну да ладно, пёс с ними, с запретами, пускай добрая старушка, а с ней и вся деревня, порадуются.
   - Но учти, бабусь, из селенья дальше, чем на версту огонь уносить нельзя - погаснет, - предупредил Торой.
   Это было правдой - порвётся тонкая нить Силы и развеется волшебство, но это тоже только на пользу - не украдут диковину завистливые люди.
   - Что ты, что ты! - замахала Ульна руками. - Да чтоб мы его кому отдали!
   Она едва не с трепетом приняла пиалу из рук чародея и собралась было уже идти, но на пороге обернулась и спросила нерешительно:
   - Милок, а как его потише-то сделать, ну, когда спать ложимся?
   Торой уже откинулся на кровать и даже задул бесполезную теперь в доме Ульны лучину, но всё же ответил сонным голосом:
   - Ты ему скажи "тише" или "громче"...
   Бабка поклонилась сначала засыпающему кудеснику, потом огоньку и прошептала: "Тише". Светляк послушно убавил яркость и слабо-слабо замерцал. Едва дверь за старушкой закрылась, до мага донеслось: "Громче!" и в щель из-под двери пролился луч ослепительного света.
   "Ну, теперь до утра практиковаться будет", - успел подумать Торой, прежде чем провалиться в сладкий крепкий сон.

* * *

   "Хлюп, хлюп", - чавкали лошадиные копыта.
   "Шлёп, шлёп", - стучали нудные дождливые капли по капюшону кожаного плаща.
   "Звяк, звяк", - уныло отзывались стремена.
   Скукота. Только жирная грязь весело брызжет во все стороны. Подол нового ещё платья навсегда потерял опрятный вид - промок и покрылся плюхами мокрой земли вперемешку с глиной. Бе!
   Да, похоже, дождь в Фариджо зарядил так же надолго, как в своё время зима в соседнем Флуаронис. Ну, никак не везло путешественникам на погоду. Хоть плачь!
   Люция уныло покачивалась в седле и смотрела в пелену нудного серого дождя. Дорога вилась через лес. С отяжелелых еловых лап стекала вода, низкое небо грозило задеть верхушки деревьев (а может, и задело - зацепилось, да так и осталось тут, изливать горькие слёзы). Лошади нет-нет, оскальзывались в грязюке, и приходилось держать ухо востро, дабы не свалиться в мерзкую жижу, прямо под копыта собственному коню. Гадкая влажность забиралась под одежду. Холодно не было, но платье и кожаный плащ противно липли к телу. Ещё хотелось спать, а нудная рысца прямо-таки убаюкивала.
   Несколько раз ведьма даже принималась клевать носом, но была пристыжена бодрым Тороем, который незамедлительно поставил ей в пример Эйлана. Мальчишка и не думал спать, он сидел на спине смирного гнедого коня аккурат перед магом и выспрашивал волшебника о всевозможных магических закавыках. Вопросы сыпались из паренька один за другим. То он хотел знать, почему они едут в Гелинвир на лошадях, а не переносятся по воздуху ("Потому что Гелинвир - магическая крепость и волшебством к ней не подберёшься, погибнешь, очень сильна защита", - терпеливо объяснял Торой), то просил рассказать подробнее об Искусниках, то спрашивал, почему плакала старая Ульна.
   Бабка и впрямь прослезилась, отправляя странников в дорогу - обняла, расцеловала, поклонилась и долго-долго смотрела вслед. Вообще, провожали волшебника и его спутников всей деревней, поскольку к моменту пробуждения чужестранцев маленькое поселение гудело, как улей. О чудесном огоньке знали уже все - от младенцев до дворовых псов. Несмотря на дождь и раннее утро, жители выстроились вдоль улицы и прощально махали вслед удаляющимся всадникам. Выглядело это очень впечатляюще. Люция даже позволила себе на миг представить, что она - знатная особа, которую вышли провожать в дальнюю дорогу верные простолюдины.
   Странников снабдили всем необходимым - добротными плащами, лошадьми, провиантом. А Эйлану даже вручили берестяной короб сливочных тянучек (любимое лакомство Тороева детства).
   Когда деревня осталась позади, и кони перешли на резвую рысь - быстрее по этакой скользкой грязи ехать было опасно - полный страдания и отчаяния вопль долетел до слуха чуткой колдунки. Остановив свою кобылку, ведьма оглянулась. Сквозь пелену дождя ей посчастливилось разглядеть некий комок грязи, пронзительно орущий и скачущий по глинистой жиже, словно невиданных размеров кузнечик. Люция уже решила на всякий случай испугаться, но не пришлось - комком грязи оказалась кошка-трёхцветка со двора Ульны (стало быть, прикипела к внучку зеркальщика). Собственно, теперь она была одноцветка - эдакая бурая ошмётина мокрой глины.
   - Кошенька! - радостно завопил Эйлан.
   А Торой застонал от ужаса - только грязной кошки не хватало в их пёстрой компании. В результате сливочные тянучки были высыпаны в мешок с едой, а грязная и мокрая Кошенька уложена в квадратный берестяной короб. На руках у мальчишки заморенная животина успокоилась и уснула. Так и ехали вчетвером навстречу неизвестности.

* * *

   - Всё, дальше не двинусь! - возмутилась Люция. - С меня хватит! Я устала, проголодалась и вообще, вы там всё время чешете языками, а я тут тащусь рядом в молчании, как круглая дура!
   Она ещё плаксиво подбавила в голос слезы, чтобы Торой почувствовал себя виноватым. Удалось пробудить в этом сухаре совесть или нет, ведьма так и не поняла, но, во всяком случае, маг покладисто согласился:
   - Ты права. Давайте сделаем привал, да и лошади отдохнут.
   Но всё же пришлось проехать ещё немного вперёд, в поисках относительно сухой поляны. Тут уж выросшая в чаще колдунка не сплоховала. Она ловко заприметила старый раскидистый ельник и уверенно углубилась в самую его чащу, отыскав к всеобщему удивлению совершенно сухую, усыпанную мелкой коричневой хвоей полянку. Точнее даже не полянку, а местечко среди трёх близко выросших и свившихся ветвями исполинов.
   Костёр, разумеется, разводить не стали, да и не было в том нужды. Расстелив белоснежный рушник, девушка проворно разложила на нём припасы. Трапеза прошла в полном молчании - путники слишком проголодались, чтобы без толку чесать языками. Кошенька, слопав кусок варёной курицы, принялась тщательно вылизываться. Это, конечно, мало что исправило.
   Наконец, даже Люция, обладавшая, как подметил Торой, отменным аппетитом, благодушно откинулась к толстому стволу могучей ели и сыто зевнула.
   - Эх, сейчас бы вздремнуть... - помечтала она.
   Торой забросил в рот сливочную тянучку и ответил:
   - Я бы не вздремнуть хотел, а посмотреть, что там с Нирин.
   Ведьма дернулась, и вся её блаженная истома ушла в никуда:
   - С Нирин? - окрысилась она неизвестно на что. - Соскучился уже? Ну, на, посмотри...
   Волшебник проигнорировал последнее замечание и, лениво жуя излюбленное лакомство, почесывал за ухом грязную Кошеньку:
   - Ну, да, с Нирин. Интересно же, чем закончился её провал. Да чего ты там ищешь? - наконец, соизволил он полюбопытствовать.
   Ответом было молчание и резво дрыгающиеся локти колдунки - она сосредоточенно шарила в своём тощем узелке.
   - Так... это что? - бормотала девчонка себе под нос. - А, сон-трава, златолист... Это чего такое? Ага, мешок с наговоренной полынью... Что-то мало её, ах, ну да, я же часть Ульне отсыпала, суставы подлечить... Да где же?..
   Маг с любопытством наблюдал за поисками. Наконец, Люция издала победный вопль и извлекла на свет плоское блюдо с примитивнейшей росписью по краю.
   - На! - девушка, ничего не объясняя, бросила тарелку на колени чародею.
   Он взял её и бесцельно покрутил в руках.
   - И что?
   - Сейчас увидишь, дай тянучку!
   Эйлан, заинтригованный происходящим, быстро раскошелился аж на две вязкие, словно гончарная глина, конфеты. Вопреки ожиданиям, колдунья их есть не стала, а принялась мять и что-то нашёптывать с самым таинственным видом.
   Торой тем временем разглядывал уродливое блюдо. В руках мага оказалась заурядная старая тарелка, размером с две растопыренных мужских ладони - бортики невысокие, рисунок выцветший, незатейливый - какие-то убогие завитушки. Видать, блюдо было металлическое, но покрытое сверху особой глазурью. Такая посуда стоила сущие медяки, потому как являлась крайне недолговечной. Вот и эта тарелка возраст имела самый неопределённый, то ли сто лет, то ли год. Эмаль по краешкам обколота, кое-где отбитые за время верной службы кусочки были и вовсе непростительно велики. Места сколов приобрели ржавый темно-коричневый цвет, собственно и вся тарелка была покрыта тонкой коричневой сеточкой трещин. Словом, ужас, что такое.
   - Вот! - ведьма швырнула скатанный из тянучки шарик на тарелку, ловко покачала блюдо в руках, чтобы комок покатился вдоль низкого бортика, и отдала всю эту странность Торою.
   - Скажи, кого хочешь видеть, и мысленно представь, - зло приказала она.
   - А что это? - по-прежнему недоумевая, спросил волшебник, брезгливо отбрасывая на хвою шарик из тянучки.
   - Не видишь что ли? Тарелка.
   Чародей нахмурился и ехидно произнёс, почтительно склонившись к блюду:
   - Что ж, хочу увидеть Нирин, о всезрящее око - И сразу же насмешливо перевёл взгляд на ведьму.
   - Хочешь, так смотри, - буркнула она и отвернулась.
   Не понимая внезапной обиды спутницы, маг перевёл взгляд на блюдо.
   И тут же очень близко увидел перед собой лицо Нирин - испуганное и виноватое. На левой скуле колдуньи расцветало багровое пятно пощёчины.
   Эйлан взвизгнул от восторга и навалился на локоть мага, чтобы получше разглядеть то, что показывало блюдо. Взрослый этому не воспрепятствовал, поскольку на время окаменел от потрясения. Меж тем, действие в блюде разворачивалось - получившая оплеуху ведьма развернулась и бросилась бежать, выскочила из какого-то шатра, понеслась по лужайке. Вот промелькнули два одинаковых лица - близнецы-чернокнижники. И снова на переднем плане спина Нирин, несущейся, Сила знает куда - видимо в близлежащий лесок, выплеснуть злость.
   - Что это?.. - прохрипел Торой, рванув ставший тесным ворот сорочки.
   Картинка была нечёткая, по краям (видимо из-за сколов на блюде) размытая, да ещё и покрытая никуда не исчезнувшей паутиной трещин.
   - А звук где? - невпопад спросил маг и потряс блюдо.
   - Нету звука. - Сварливо ответила Люция. - Блюдо это, а не рупор. Звук ему ещё подавай...
   И она пренебрежительно фыркнула.
   Торой вцепился в тарелку и жадно следил за разворачивающимся действом. Впрочем, действо было наискучнейшим - Нирин прибежала на опушку леса и принялась орать от злости (точнее, беззвучно открывать рот), распугивая птицу и дичь вёрст на сто вокруг. Не без приятности в сердце маг подумал, что чаще всего в этих воплях наверняка слышится именно его имя. Закончив пугать своим ором окрестных белок, ведьма взялась яростно топать ногами. Дивное зрелище!
   Наконец, Торою прискучило наблюдать за однообразным представлением. Волшебник уже хотел попросить тарелку показать что-нибудь ещё, как изображение само собой погасло - эмаль снова стала непрозрачной и грязно-белой, а вместо Нирин проявились дурацкие завитушки.
   - Люция, - выдохнул волшебник, - и всё это время ты молчала??? У тебя была такая... такая... штука и ты молчала?!
   В ответ на его возмущение колдунка только насупилась и буркнула:
   - А когда было сказать-то? То от чернокнижников убегаем, то от смерти тебя спасаю, то от ведьмы прячемся, то бурю останавливаем, то вы с Эйланом языками чешете - слова не вставишь. Когда говорить?
   Он ударил кулаком по пружинистой хвое, на которой сидел:
   - Уж, ради этого могла бы найти секунду! Я тебе рассказал всё без утайки, а ты...
   Маг даже побледнел от злости, и Эйлан, испугавшись за няньку, вцепился в его руку.
   - Хватит на меня орать, - сухо отчеканила ведьма. - Ишь, разошёлся. Думаешь, коли сам вытянул язык, так и я тебе всё выложу на блюдечке с голубой каёмочкой?
   Лишнее упоминание о блюдечке прозвучало в высшей степени цинично. Чародей, словно разгневанный аспид, зашипел:
   - Я надеялся - откровенность в обмен на откровенность, уважение - в ответ на уважение, но видимо и вправду - волшебник да ведьма взаимоисключающие понятия! Ты вероломная, как все вы!
   Люция вскочила на ноги, не вытерпев оскорбления:
   - Да ты, ты... Ты вообще!.. Только издеваешься надо мной постоянно!
   - Когда? Когда я над тобой издевался? - уже не на шутку начал выходить из себя маг, совершенно забыв, что изначально предмет ссоры был иным.
   - А хотя бы сегодня! Когда я Ульне траву заговоренную отдала, ты что себе под нос пробормотал?
   И она передразнила Тороя:
   - "Надеюсь, наша милая Люция ничего не перепутала, а то вместо исцеления суставов старушка покроется леопардовой шерстью".
   В глазах ведьмы полыхнула недобрая искра. Девчонка была слишком упряма и горда, а потому не любила, когда кто-то тыкал её носом в горькую правду жизни и собственную неумелость. Она гневно топнула ногой (совсем как недавно Нирин где-то на далёкой опушке). И, конечно, как это всегда бывает, всплеск сильных эмоций сам собой породил отголосок Силы - над левым плечом лесной колдуньи с готовностью вспыхнул, злобно переливаясь, болотный огонёк. Он всем своим видом выражал полную решимость вступить в битву с грубияном и невеждой, осмелившимся обидеть хозяйку. Ну? Кто тут хочет схлопотать?
   Разумеется, вреда от этого огонька никакого, по-хорошему его можно было бы сравнить, ну, к примеру со слезами или смехом - самая обычная освобождённая эмоция, только колдовского свойства.
   Торой неуверенно покосился направо и увидел, как к его плечу точно так же стекает из ниоткуда язычок ослепительно белого пламени. В отличие от болотного сгустка Силы он не переливался и не трепетал свирепыми сполохами, а горел ровно и безмятежно. Однако становилось ясно, если какая зелёная нечисть и рванёт к его волшебнику, бита она за то будет нещадно. Ага, и такое тоже бывало - когда сталкиваются две чужеродных Силы, запросто может получиться эдакий магический пинок или подножка.
   Как и следовало ожидать, трусоватый ведьмин огонёк отпрянул, но воинственности своей не утратил, и даже отчаянно замерцал, выказывая тем самым презрение к неприятелю. Торою подумалось, что, будь зелёный светляк человеком, он бы, наверное, корчил сейчас противнику гнусные рожи. А так вон - только мигает. Впрочем, волшебный язычок белого пламени в ответ на оскорбление лишь ярче вспыхнул, будто ногой топнул: "Ух, я тебя!..". Зелёный же продолжил вздорно мерцать и переливаться - нарочно, что ли злил?
   - Стоп! - крикнул Торой, поняв, что сам спровоцировал пустую перебранку и ненужные всплески Силы, напав на Люцию с обвинениями. - Стоп!
   И он схватил с земли злосчастную тарелку:
   - Просто объясни, почему ты молчала? Мы могли бы не убегать, могли бы давно выяснить, что там за ведьма такая и чего приключилось в Гелинвире...
   Говорил он уже спокойнее и белый огонёк сам собою погас. Болотный светляк, успокоенный ровным голосом волшебника и некоторой попыткой хозяйки взять себя в руки, тоже растворился в воздухе мерцающими зелёными искрами.
   - Больно ты шустрый. - Осекла чародея Люция. - Так бы тебе всё и явилось. Много понимаешь в ведьмачьем колдовстве. Это блюдо моей наставнице по наследству перешло, и показать оно может только тех, кого ты хоть раз видел. А не всякую тварь по первому требованию.
   Волшебник поник. И впрямь, размечтался, да и на девчонку зря накинулся, всё ж таки не дура она, а интерес у них, как-никак, общий. Да и Торой хорош гусь - разлакомился увидеть всё, не сходя с места. Не бывает так. Маг виновато вздохнул.
   - Прости. - Он шагнул к обиженной ведьме и обнял её за подрагивающие плечи. - Не сердись. Обещаю, больше не стану над тобой насмехаться. Только давай, условимся, ты тоже не будешь преподносить сюрпризы, вроде этого.
   Колдунка кивнула и ткнулась лбом в мужское плечо. Очень скоро их обоих обняли маленькие, но не по-детски сильные руки Эйлана. Впрочем, идиллия с объятиями длилась весьма непродолжительное время. Торой отпустил ведьму (по справедливости сказать, с лёгким сожалением, которое не успел толком осознать), ведьма (с сожалением вполне осознанным) тоже отстранилась. Последним дал свободу примирившимся взрослым Эйлан. И тут же шмыгнул к блюду.
   Однако маг быстро перехватил инициативу.
   - Значит, говоришь, нужно знать того, кого хочешь видеть? Так...
   Он задумался. Выходит, вполне можно посмотреть на Алеха и... ну и на Гелинвир тоже!
   - Торой... - голос ведьмы прозвучал виновато и слабо. - Торой, тебе что, не рассказывали в детстве сказок?
   Он встрепенулся:
   - А при чём здесь...
   - Ну как же! - всплеснула руками колдунья. - Блюдце показывает только любимых или тех, кто ими был. Я же говорю тебе, оно совершенно бесполезное. Да ещё, вдобавок ко всему, действует через раз. Теперь повторно можно будет воспользоваться не раньше, чем через седмицу.
   Волшебник глупо посмотрел на девушку, а потом в сердцах плюнул себе под ноги:
   - Ну и дрянь! - от души прокомментировал он.
   С воплем: "Ты обещал надо мной не смеяться!", Люция выхватила древнюю реликвию из рук мага и безо всякого сожаления опустила колдовскую диковину ему на голову. Волшебник не успел увернуться. По полянке разнёсся гулкий стук, и несколько отбитых кусочков эмали упали на высохшую хвою. Но всё же старинная тарелка (как и вполне молодая голова мага) выдержала столь непочтительное обращение.
   - Люция, убьёшь! - Торой отобрал у ведьмы древнее блюдо и спрятал его обратно в узелок. - Больно же.
   Он потёр ушибленный лоб и хмыкнул: редкий образчик вредности достался ему в спутницы.

* * *

   Дождь не перестал даже к ночи. Когда совсем стемнело, Торой зажёг над головами спутников неяркий огонёк, чтобы свечение не отражалось в лужах и не слепило лошадей. Лепесток белого пламени реял в дождливой пелене, рассеивая мрак шагов на пять вокруг. Выносливые деревенские лошадки снова бы охотно взяли резвую рысь, но утомлённые путешественники заставили их перейти на шаг. Послушные животные брели вперёд, вытягивая крепкие ноги из размокшей земли. Лес был жуток - тёмный, полный шелеста дождя, странных звуков и скрипа тяжёлых ветвей. Однако путники оставались безмятежны - волшебник не относился к числу пугливых впечатлительных натур, Люция выросла в чаще, а Эйлан безмятежно спал, уютно прижавшись к Тороевой груди. Кошенька в свою очередь тоже дрыхла, спрятавшись под плащом паренька. Когда же чавканье грязи под копытами стало превращаться в сладкую колыбельную и для колдунки, девушка нарушила тишину:
   - Послушай, Торой, а как в Гелинвире отнесутся к тому, что ты... ну, что ты приедешь с ведьмой?
   Она не спросила, отчего волшебник решил отвезти Эйлана именно в магическую столицу - и без того понятно отчего. Потому вопрос о собственной будущности её волновал куда как сильнее. Всё же Эйлана в Гелинвире ждало надёжное укрытие, а вот, чем встретит город волшебников лесную колдунью, оставалось только гадать.
   - Ну, я думаю, нас обоих там примут без объятий и поцелуев. Впрочем, не бойся, в стенах Гелинвира не принято вершить суд над кем бы то ни было, кроме как над магами.
   Колдунка вздохнула. Она не боялась суда, понимала, что не накинутся лучшие чародейные умы государств на глупую ведьму-неумёху, больно она им нужна.
   - Я не суда боюсь, а... - эти слова дались ей с трудом, Люция горько осеклась и поправила на голове мокрый капюшон, - ну...
   Торой придержал своего конька и поравнялся с лошадкой спутницы, ступавщей чуть позади. Мокрые животинки весело затрусили бок о бок, даже чавканье копыт слилось в единый звук.
   - О, Сила Всемогущая... - простонал волшебник, - только не говори, милая моя, что боишься общественного порицания. Я уже давно понял - ты достаточно заносчива, дабы не обращать внимания на эти глупости! В любом случае, я никому не позволю насмехаться над своей спасительницей.
   Из всей этой речи ведьма уловила только два слова: "милая моя". Моя. Девушка вскинула глаза на волшебника, который ничего не замечая, продолжал убеждённо что-то говорить. Сквозь неплотную кисею мелкого дождя Торой казался нелепым призраком. Нелепым, потому что призраки обычно не путешествуют со спящими детьми и кошками на смирных невзрачных лошадках.
   "Всё неправильно! - Вдруг подумала Люция. - Всё совершенно неправильно! И я ненавижу эту дурацкую, неправильную жизнь! То ли дело, в сказках, там, что ни девушка, то всегда раскрасавица, если ведьма, значит сильная и ловкая, а в спутниках у неё обязательно могучий волшебник на тонконогом гнедом рысаке и с мечом у пояса! И они не тащат с собой ребёнка и ещё грязную кошку. Зачем вообще здесь кошка? И почему мы убегаем от ведьмы? Мы должны бы были на неё охотиться, рваться в битву и победить, а в итоге всё наоборот - она охотится на нас, мы убегаем и вовсе не знаем, что делать. О, Силы Древнего Леса! Почему всё так страшно, сложно и непредсказуемо!"
   - Люция? Люция, ты слушаешь? - Торой наклонился к спутнице, которая отрешённо смотрела в пустоту и сосредоточенно шевелила губами. В первый миг волшебник испугался - уж не вторгся ли снова в сознание девушки кто-то из свиты аметистовой ведьмы, но потом колдунка сморгнула и встрепенулась:
   - А? Что ты сказал?
   - Посмотри. - Он сделал неопределённый взмах рукой. - Мы приехали.
   Девушка придержала капюшон плаща и повернулась в ту сторону, куда указывал маг.
   Лес уже остался позади, и теперь путники выехали на опушку, а прямо перед ними, аккурат посреди просторного луга, возвышалась чёрная громада, возносящаяся в дождливую высоту. Люция запрокинула голову, и мелкие капли сразу же окропили пылающее от восторга и благоговейного страха лицо.
   Каменные стены Гелинвира, блестели от влаги и казались бесконечно высокими. Торой знал, что за ними в рыхлые тяжёлые тучи возносятся зубчатые башни и конические крыши Академии, изящная полусфера Залы Собраний, прямоугольные угловые флигели с площадками для наблюдения за звёздами и, конечно, изящные каменные дуги, которые по незнанию можно было принять за акведуки. На самом же деле это были узкие ажурные мосты, что, словно нити паутины, соединяли между собою башни и флигели, стены Академии и замковые покои. Изогнутые воздушные тротуары протягивались от самых верхних этажей до угловых башен и, уровень за уровнем, спускались к земле.
   Но, конечно, Люция всего этого не знала, да и разглядеть не могла - кромешная темень, освещаемая только мерцанием волшебного огонька, пелена дождя и низкое чёрное небо не способствовали улучшению обзора. Тем не менее, даже невооружённым глазом было видно - Гелинвир вовсе не город, а большая неприступная крепость, окружённая (скорее из дани традиции, нежели из соображений безопасности) глубоким рвом с водой. Несмотря на поздний час, широкий мост был опущен, словно здешние волшебники ждали незваных гостей.
   Ведьма судорожно вздохнула - величественные стены магической столицы, окаймляющий крепость ров с рябой от дождевых капель водой, мост на широких толстых цепях и высокие кованые ворота - всё это произвело на неискушённую лесную жительницу должное впечатление.
   - С ума сойти... - только и выдавила она.
   - Согласен, и впрямь жутковатое зрелище, - подхватил Торой, неправильно истолковав выдох спутницы. - Никогда не видел Гелинвир таким тёмным и безжизненным. Похоже, волшебники экономят силы перед решительной битвой и не растрачивают себя на волшебные огоньки. Едем.
   Он причмокнул губами, призывая свою лошадку продолжить путь. Люция замешкалась лишь на секунду, очарованная увиденным, а потом, звякнув уздечкой, поспешила следом.

* * *

   - Запомни, Тальгато. - Говаривал папаша, таская за русые вихры безвольного рохлю сына. - Запомни и никогда не забывай - вещи должны лежать на своих местах. Все вещи. Понимаешь ты это, курицыно племя?
   И Тальгато, одной рукой размазывая по щекам слёзы, а другой вцепившись в папашину пятерню, что так больно драла волосы, захлёбывался от согласия:
   - Да-а-а...
   Он всегда соглашался с папашей. Иначе и нельзя было - тумаки у бати были, ой, какие тяжёлые, а уж, коли до розог дойдёт, и вовсе дней пять будешь спать на животе. Впрочем, так сильно папаша лупцевал отпрыска редко, один пёс - толку от этого не было никакого. Тальгато в силу врождённого тупоумия любую науку усваивал непрочно, так что при хорошем раскладе колотить его приходилось не реже двух раз в седмицу. Потому родитель выискал более простой, но не менее действенный способ - таскание за вихры, тут ведь двойная польза - и память у отпрыска сразу освежается, и не хворает он после взбучки, почитай сутки.
   Да, Тальгато был не только дурнем, каких свет не видывал, но ещё и до крайности болезным, чуть что - и в горячке. Какие уж тут розги. Гончар Вайдо - он же папаша Тальгато - часто за кружкой пива жаловался друзьям-приятелям, что "не получился" у него младшенький. Вот уж пятнадцать годков сровнялось Тальгато, а как был дурак слабоумный, так дураком и остался - чуть что, плачет, чуть что, болеет, всё своё немудрёное добро - краски да кисти - в беспорядке держит и вообще, толку от него, как от лейки в дождливый день. Тьфу.
   Только покойница матушка жалела младшенького, который, ну ни дать, ни взять, был её точной копией - безответный, тихий, с застенчивой мягкой улыбкой. Да и слабоумным Тальгато ей не казался - обычный мальчишка-мечтатель, такому сподручней было бы девкой родиться. Целыми днями сидит себе Тальгато, с кистями да красками и отцовские горшки с кувшинами расписывает. И так это у него ладно получается, что только ах. С детства мальчик рисовать любил - сядет в тени под дровяницей и чертит, чертит палочкой на утоптанной земле разные картинки. Папаша, как сие заприметил, так быстро в городе справил и кисти и краски, отдал просиявшему сынишке, да сказал для поощрения: "Хоть какая польза от тебя будет, дармоеда проклятого!".
   А Тальгато и рад-радёхонек - всё ему хотелось любовь бати да братьев старших заслужить. И так он горшки с кувшинами и кринками расписывал, что вся деревня диву давалась. А уж когда выяснилось, что в этих горшках молоко подолгу не скисает - заказов у гончара Вайдо стало, ой, как много. Что и говорить, малохольный сынок принёс знатные барыши отцу.
   И всё бы хорошо, если б не разбрасывал Тальгато повсюду вещи - то кисть где обронит, то слюдяную пластину, на которой краски смешивает, то горшочек с охрой забудет в мастерской, то ещё чего. А батя, он жутко непорядок презирал, или, может, просто на дух не выносил вечно рассеянного и кроткого младшенького.
   Как матушка померла, Тальгато и вовсе хоть в петлю лезь - совсем папаня залютовал. Почитай, что не день, то взбучка. Всё никак не мог отпрыск в голову взять, с чего батя эдак зверствует. И только в деревне поговаривали, мол, слишком уж сильно парень на мать похож, видать, сдают у гончара нервы с тоски, жену-то свою он всю жизнь побивал...
   А Тальгато тайком убегал на матушкину могилу и плакал там, обняв убогий холмик, плакал и рассказывал родимой, как ему без неё плохо, как одиноко. Но вот однажды пришёл конец мучению - через деревню проходил волшебник из Фариджо. Настоящий то был волшебник, в серой мантии с капюшоном, при посохе, в общем, сразу видно - уважаемый человек, хотя и гном - лицо сморщенное, а росту едва нашему горшечнику по пояс. И (на счастье Тальгато) папаша как раз о тот момент сынка за вихры таскал посередь улицы. Это всё потому, что Тальгато - курицыно племя - грузил в телегу горшки для продажи, да споткнулся и перебил всё, что нёс.
   И вот, значит, таскает батяня сына за вихры, тот, как водится тихонько подвывает, а уж вырваться (какое там!) не осмеливается. Тут подходит к дюжему Вайдо волшебник (не убоялся, гном низкорослый) и говорит, эдак тихо, ласково:
   - За что, почтенный, мальчика наказуешь?
   А папаша, возьми, да и гаркни, мол, надоел дармоед проклятый, всю душу вымотал, никакого от него порядку, вред один, хоть бы сквозь землю провалился спиногрыз!
   Ну, волшебник-недомерок посмотрел-посмотрел на гончара, да на клочья Тальгатоовых волос, что по ветру летали, стукнул посохом об землю и сказал: "Будь по твоему слову, добрый человек". И исчез Тальгато. Мир вокруг закружился, завертелся, сердце к горлу подпрыгнуло, а земля, как есть расступилась, и провалился непутёвый в чернеющую бездну, изрытую корнями...
   А когда сын гончара осмелился и глаза-то разлепил - сидел уж он на опушке леса, а рядом - давешний волшебник. Ни тебе бездны, ни тебе страха, ни гневливого папаши.
   Так мальчишка попал в ученики к потомственному гномьему магу-ремесленнику Айе. И началась с той поры для Тальгато совсем другая жизнь - уже никто не бил его за неуклюжесть, не ругал за нерасторопность, не порол и не называл курицыным племенем. Айе оказался учителем терпеливым и ласковым, рассказывал наперснику много интересного. Оказывается, у каждого над головой такая штука есть, обычным глазом не видная, вроде звезды. И по этой звезде враз можно определить - маг перед тобой или обычный человек. И вот Айе, как увидел Тальгато, так понял, мальчишка хоть и не чародей, но будущий ремесленник, то есть, хотя магию творить и не может, но кое-какие волшебные вещи делать вполне способен. Вот, стало быть, почему молоко в его кринках не кисло!
   Начал Айе помогать примерному мальчику в постижении науки волшебства и красок. Тальгато, хотя и был тугодумом, учился прилежно - его старательности и кропотливости многие могли позавидовать. Острым умом мальчик не блистал и в Академии Гелинвира, куда привёл его наставник, часто становился предметом добродушных подшучиваний. Впрочем, в силу покладистости и мягкости характера, Тальгато на шутки не обижался, да и вообще был тих, застенчив и незаметен.
   Так прошёл год. За это время сын гончара постиг тонкую науку рисования и должен был сдать первый экзамен. Нужно сказать, не имелось в Гелинвире равных ему в росписи посуды и тканей. А потому, успешно выдержав испытание, Тальгато мог бы устроиться ко двору какого-нибудь государя. Там бы ему поручили расписывать посуду, в которой с той поры перестанет портиться еда, баночки для хранения кремов, чтобы те с удвоенной силой омолаживали увядшие лица придворных дам, и прочая, прочая, прочая. Тальгато с нетерпением ждал этого знаменательного поворота в своей жизни. Деньги его не интересовали, зато хотелось вернуться в родную деревню в нарядном дорогом платье, с подарками для отца и братьев. Может, после этого папаша поверит в то, что он - Тальгато - вовсе не курицыно племя?
   Тайком мальчик даже позволял себе помечтать, как прослезится батяня, как обнимет его, как станет трясти ему руку, как почтительно будут глядеть деревенские на бывшего растяпу. Кстати, о растяпах, даже тут, в Гелинвире, где Тальгато никто не обижал, никак он не мог приучиться к порядку - терял кисти и краски, забывал прибираться в комнате, частенько натягивал одежду наизнанку. И лишь в одном Тальгато никогда не ошибался - в выборе красок для очередной своей работы. В чём, в чём, а в этом он был прихотлив и дотошен. Но вот, назавтра, должно было состояться первое испытание юного подмастерья, испытание, которое либо подтвердит его звание мага-ремесленника, либо отодвинет его получение ещё на год.
   Айе заранее предупредил:
   - Будь внимателен, мальчик мой, задание может оказаться самым неожиданным, главное, помни - выполнить его нужно тщательно и аккуратно. - И добавил. - Впрочем, я в тебе уверен.
   Однако он забыл, что нет для Тальгато слова страшнее чем "аккуратность". Накануне испытания мальчик ничего не ел и трясся, как лист на ветру - боялся провалить экзамен. Не то чтобы ему претило оставаться в Гелинвире ещё на год, нет, просто не хотел расстраивать учителя, который так в него верил. Надо ли говорить, что весь день накануне испытания Тальгато корёжило от ужаса? Трясло так, что с ним приключилась "медвежья болезнь" и мальчик полдня просидел в нужнике, стыдясь и ужасаясь.
   А вечером, когда юный подмастерье, наконец, рухнул на кровать, чтобы забыться спасительным сном, и вовсе приключилась беда...
   Так плохо Тальгато не было никогда в жизни, даже тогда, три года назад, когда отец отработал его розгами, и пришлось проваляться в бреду и горячке двое суток. Мучительная боль сковала всё тело, тянущая слабость довела до изнеможения, сознание вскипало от непонятной муки, словно кто-то неведомый жадно вытягивал из тщедушного тела Тальгато саму жизнь. Вытягивал медленно и мучительно.
   "Это всё оттого, что я очень волнуюсь перед испытанием", - пытался утешить себя мальчик, но утешения не помогали. Незадачливый подмастерье, то падал в мучительное забытьё, то выныривал из него на сырых от пота простынях в наполненную болью реальность. Последняя вспышка страдания ослепила Тальгато настолько, что он закричал. И потерял сознание.
   Очнулся на утро, когда солнечный лучик пощекотал лоб. Мальчик встал совершенно разбитый и вовсе не готовый к Испытанию. Тальгато оделся, стараясь не перепутать сапоги и не напялить рубаху наизнанку, он также умылся и причесался, и только после всего этого, пошатываясь, вышел из комнаты. В коридорах Академии царила тишина.
   "Странно, может быть, испытание заключалось именно в этом? - Думал потом Тальгато. - Всё-таки, учеников проверяют на их слабостях, Айе предупреждал, что поблажек не будет. Неужели?"
   О, да, теперь он понял - главное для мага-ремесленника уметь не только творить (а уж это он умел, поверьте), главное - поддерживать порядок. Лишь теперь, наутро, он осознал всю тонкость своего экзаменационного задания. О, маги-наставники так мудры! Они-то знали, что слабое место Тальгато именно порядок, а потому оставили его один на один с хаосом. И вещами. Да, юный подмастерье решил называть это именно так.
   Мальчик засучил рукава. Он плакал от жалости к себе и страха, что не успеет всё прибрать до той поры, когда маги вернутся проверить его работу. Ах, если он промешкает, отсрочится долгожданная работа и визит с подарками к отцу! А как расстроится Айе?! Тальгато, закусив губу, решительно принялся за уборку.
   Как много было вокруг разбросанных вещей! И ни одна из них не лежала на своём месте. Сначала Тальгато ломал голову над тем, где вообще у этих вещей может быть место, а потом сообразил, что вещи набросаны нарочно для того, чтобы он - маг-подмастерье - собрал их все и... ну, что делают с ненужными вещами? Правильно, сжигают. А когда вернутся волшебники, Гелинвир будет чист и прекрасен, а он, Тальгато, с гордостью примет мантию мага-ремесленника - одним из первых в группе!
   Так сын горшечника впервые в жизни занялся наведением порядка. Он мысленно разбил Гелинвир на части и принялся методично очищать каждый уголок. Сперва, конечно, взялся за Академию. Начал с самого верхнего этажа. О, сколько здесь было вещей! Так много! И все валялись, где придётся. Тальгато размазывал по щекам слёзы боли (ага, ночной недуг ещё не отпустил самоотверженного подмастерье) и страха - страха не успеть справиться со всеми вещами.
   Тальгато вытаскивал вещи и аккуратно складывал их в центре большого двора Академии, думал - если не успею сжечь хлам, так пусть наставники увидят хотя бы, как аккуратно я всё подготовил.
   Вещи, проклятые вещи! Такие странные, такие разные. Впрочем, Тальгато не позволял себе задумываться над тем, почему вещи столь необычны. Его дело собрать и сложить. Отвлекаться на частности не время. Хорошо хоть вещи оказались не слишком тяжёлыми, иначе он бы совсем выдохся. Впрочем, они были очень коварными, неповоротливыми и вечно норовили доставить мальчику неприятность - то ударялись о дверные косяки и пугали его глухим стуком, то падали из ослабших рук, то цеплялись за камни, когда он, выбившись из сил, волоком тащил их по мощёным тротуарам-мостам.
   Тальгато работал весь день, прервавшись лишь несколько раз, чтобы попить. К вечеру он, конечно, не успел убрать весь Гелинвир и с замиранием сердца ждал возвращения наставников. Но наставники не пришли. Видать понимали, что работы слишком много для одного маленького тщедушного рисовальщика. Ужасно страшно было собирать вещи в темноте, - мальчик не мог зажечь волшебный огонёк, попросту не умел - а свечей в Гелинвире не держали.
   Всю ночь Тальгато метался в тревожном сне, ему мерещилось, будто вещи ожили и разбегаются по своим прежним местам, чтобы он, проснувшись наутро, обнаружил прежний беспорядок. Вещи всегда от него разбегались, потому-то он был таким неуклюжим и неаккуратным. Впрочем, не в этот раз.
   Наутро, конечно, собранные вещи лежали там, где он их оставил, и Тальгато с удвоенным рвением продолжил работу. Его шатало от усталости и голода, но он не позволил себе отвлечься на еду - только вода и работа. Правда, под вечер, когда мальчик дошёл до уборки трапезной, он всё же не удержался и за несколько минут, давясь и кашляя, съел три сухих лепёшки, жадно запивая их перебродившим квасом.
   Ночью ему снова стало плохо. Впрочем, это, наверное, от кваса. Тальгато уже даже не плакал. А когда стало совсем невмоготу, кто-то вдруг склонился над измученным подмастерьем (он испугался - неужели учителя, неужели не успел?!). Это оказалась мама. Она пригладила потные волосы, поцеловала больной лоб, и мальчик провалился в спасительный сон.
   Наутро всё повторилось - уборка, усталость, паника, боязнь не успеть и вещи, вещи, вещи, все - не на своих местах. Тальгато таскал их и бубнил: "Вы должны быть на своих местах, я вам покажу ваши места, запомните их и будьте там, я не хочу провалить экзамен". Иногда он падал от усталости и плакал, жалея себя. Днём разразилась гроза. Потом заладил нудный дождь. А ведь Тальгато почти закончил. К вечеру последняя неправильно лежащая вещь нашла своё пристанище в центре двора Академии. Мальчик, стоя под дождём, - усталый мокрый и жалкий - заплакал. Он притащил в потёмках последнюю вещь, но у него не было огня, чтобы сжечь хлам. Да и если бы был, как сожжёшь в такую сырость?
   Он упал на колени рядом с кучей барахла и зашептал: "Мама, мамочка, мне сейчас очень, очень нужен огонь, мне очень нужен огонь". И вдруг, о, чудо! Тихо отворилась огромная створка ворот, и лёгкий волшебный свет пролился в темноту дождливой ночи. Тальгато, по-прежнему стоя на коленях с последней вещью у ног, поднял голову и с благоговением воззрился на огонёк. О, счастье! Пришедшие были не магами наставникам, а неизвестными чужаками! Значит, он успеет, успеет сжечь хлам до возвращения учителей!!!
   Тальгато улыбнулся незнакомцам и не понял, отчего они глядят на него с таким ужасом. Девушка, ведущая в поводу двух смирных лошадок, смотрела из-под капюшона кожаного плаща, беззвучно открывая и закрывая рот. Словно рыба. Это было очень смешно. И Тальгато захихикал. Мужчина, над головой которого реял огонёк, держал перед собой спящего ребёнка и с не меньшим ужасом взирал на довольного, расплывшегося в улыбке ученика Академии.
   - Друзья мои! - торжественно провозгласил Тальгато, дивясь своему красноречию. - Как я рад, что вы пришли! У меня теперь есть огонь!
   Вот тут-то девушка и закричала. Точнее, попыталась закричать, но с губ сорвался лишь невнятный хрип. Тальгато удивился - неужели, груда вещей, о которых он все эти дни запрещал себе думать иначе, как о вещах, выглядит так ужасно?
   - Вы пришли. - Тихо сказал он без прежней истерики в голосе. - Как я рад, что вы пришли. Я собрал их всех. Теперь здесь полный порядок.
   И Тальгато повалился на мокрые камни мостовой, рыдая от облегчения.
   Шестнадцатилетний мальчик лежал на скользких булыжниках рядом с грудой аккуратно сложенных человеческих тел.
   Тела в мокрых одеждах были ужасны - высохшие и сморщенные, застывшие в неестественных конвульсивных позах боли и страдания, все, как один похожие на корявые ветки валежника.
   Люция всё пыталась закричать, зайтись душераздирающим воплем, однако у неё ничего не получалось - крик застрял в горле, душил, стискивал грудь, но не выплёскивался наружу. Только руки, держащие поводья лошадей, разжались сами собой. "Хорошо хоть Эйлан спит", - успела подумать девушка, прежде чем провалиться в обморок.

* * *

   Давно уже Тальгато не было так хорошо и уютно - в очаге горел, потрескивая, огонь, непогода свирепо подвывала за окном, но ни ветер, ни дождь не тревожили больше юного рисовальщика. Красивая пятнистая кошка лежала на коленях у мага-подмастерья и громко мурлыкала. Тальгато блаженно (и слегка глуповато) улыбался да монотонно поглаживал трёхцветку по пушистой спине.
   Пришлые негромко переговаривались за столом. Такие спокойные. А ведь они заняли комнату в одном из замковых покоев! Что будет, если волшебники вернутся и увидят, что в Гелинвире хозяйничают перехожие бродяги?! Но черноволосый маг, имя которого Тальгато всё никак не мог запомнить, вёл себя очень уверенно и, по всей видимости, никого не опасался. Может, это его покои? Эта мысль озадачила Тальгато, и он застыл в кресле, так и не опустив ладонь на угодливо выгнутую спину кошки. Мальчик замер, приоткрыв рот.
   Люция, собиравшая на стол, нет-нет да оборачивалась на скорбного рассудком паренька и жалостливо вздыхала. У неё не шли из головы воспоминания о первых секундах "знакомства" с Тальгато - измученный бледный мальчишка, стоящий в луже рядом с грудой человеческих тел...
   По спине ведьмы пробежал липкий морозец. А они-то с Тороем гадали, отчего ворота в Гелинвир оказались открыты? Это уже потом, очутившись внутри, странники поняли, что попросту некому было накладывать привратное заклятие и поднимать на ночь мост. А уж когда Люция увидела сумасшедшего мальчика возле кучи иссушенных тел, тогда она и вовсе перестала чему бы то ни было удивляться. И ещё крепко-накрепко решила - что бы ни случилось, от Тороя ни ногой! Даром, что заносчивый гордец и насмешник.
   Конечно, вспоминать покойников у ведьмы не было никакого желания, но мысли против воли сами собой возвращались к страшным останкам. Собственно, по чести сказать, останки-то и похожи не были на человеческие. Во всяком случае, колдунка никогда не видела, чтобы мертвецов эдак скорчило да сморщило. Жители Гелинвира совершенно не походили на людей, скорее на неумело сделанные и слишком большие балаганные куклы - вывернутые руки со скрюченными пальцами, лица, словно сушеные тыквы, - одинаково маленькие и сморщенные. Бр-р-р-р!
   Юный же гелинвирец, рыдавший в луже, ничего внятного рассказать о случившемся не смог, только мычал да хихикал, переходя попеременно то на бессвязное бормотанье, то на безутешный плач. И лишь по пятнам краски на мокрой одежде Торой предположил, что мальчик, возможно, рисовальщик - будущий маг-ремесленник. Однако скорбный рассудком паренёк не смог ни подтвердить, ни опровергнуть этой догадки, он лишь покачивался из стороны в сторону, бестолково открывал рот, да монотонно повторял, что теперь в Гелинвире царит порядок и всё благодаря ему, Тальгато. Собственно, только так странники и узнали имя несчастного.
   К счастью для взрослых, ни бормотанье Тальгато, ни обморок Люции не разбудили спящего крепким сном Эйлана. Измученный долгим странствием мальчик был избавлен от лицезрения ужасающих скрюченных тел.
   Люция зябко вздрогнула от жутковатых воспоминаний, потёрла руками плечи, а потом громко зашептала на ухо Торою:
   - Послушай, неужели Тальгато единственный, кто выжил? И неужели он один собрал эти... эти... тела?
   Волшебник, не отвлекаясь от сосредоточенного смешивания в старой пиале каких-то загадочных порошков (хорошо хоть в покоях магов чародейного добра навалом) вполголоса сказал:
   - Мне и самому трудно поверить, что мальчишка почти трое суток провёл с мертвецами.
   Он поморщился. Ведьма подивилась эдакой чувствительности, как-никак, Торой всё же не брезговал чернокнижием, а где чернокнижие, там и до некромантии недалеко. А уж, прямо скажем, с чего бы некроманту бояться покойников?
   - Как ты думаешь, что здесь произошло? - снова зашептала ведьма. - Ну, почему они все умерли и стали похожи на сушеные грибы?
   Горькая усмешка тронула губы волшебника, подивившегося сравнению скукорженных человеческих тел с сушеными грибами.
   - Я не знаю, - честно признался маг, высыпая загадочные порошки в пиалу с бульоном. - Надеюсь, Тальгато поможет кое-что прояснить.
   По склонённой набок голове ведьмы волшебник понял - Люция не сообразила, что именно он имеет в виду - тратить же время на объяснения Торою было жаль. А потому он занялся делом, подарив ведьме увлекательную возможность теряться в догадках. И Люции, увы, не осталось ничего иного, как досадливо наблюдать за странными манипуляциями. Маг тем временем подошёл к рисовальщику, осторожно, но настойчиво согнал с его коленей Кошеньку и вложил в безвольные руки пиалу с бульоном.
   - Послушай, мальчик, ты очень устал, убираясь здесь, ведь так? - голос чародея наполнился шелестом ветра - мягким, убаюкивающим...
   Странное дело, Люция неожиданно почувствовала, как её измученное конной ездой тело начинает отзываться на этот вкрадчивый голос покорной слабостью и обволакивающим рассудок безразличием. Волшебство! Девушка встряхнулась и быстро-быстро принялась доставать из мешка остатки провизии - нужно срочно себя чем-то занять, иначе Тороевы чары коснутся не только подмастерья. Однако против воли ведьма всё ещё продолжала прислушиваться к голосу-шелесту.
   На вкрадчивый вопрос мага юный рисовальщик покорно и равнодушно ответил:
   - Да, Тальгато очень устал. Все бросили Тальгато и оставили ему страшный беспорядок.
   Торой нахмурился - юному подмастерью час от часу делалось хуже, словно сумасшествие всё теснее оплетало его рассудок липкой паутиной. Паренёк смотрел в одну точку и непрестанно покачивался. Вперёд, назад, вперёд, назад, вперёд, назад... Чародей предпринял попытку удержать мальчика за плечи и, надо сказать, попытка эта даже увенчалась относительным успехом - покачиваться, словно ковыль под ветром, Тальгато перестал - теперь туда-сюда болталась только его голова.
   - Вот, выпей, и сразу станет легче. Ты уснёшь, а, когда проснёшься, всё будет как прежде, - мягко сказал маг, размыкая судорожно сцепленные мальчишечьи ладони - все в пятнах засохшей краски.
   Паренёк поднял на чародея бессмысленные, полные детской надежды глаза и прошептал:
   - Правда? - из левого глаза выкатилась тяжёлая одинокая слеза.
   - Правда, - убеждённо соврал Торой. - Пей.
   И Тальгато выпил зелье, которое предложил ему незнакомый волшебник. Зелье оказалось горьким и невкусным, это так обидело мальчика, что он заплакал навзрыд. Впрочем, слёзы быстро высохли, и на рисовальщика навалилась блаженная истома. Он закрыл глаза и обмяк, утонув в уютном кресле.
   - Люция... - Торой отшвырнул пустую пиалу. - Мне нужна твоя помощь. Быстрее! Зелье действует недолго и скоро наш горемыка...
   - Умрёт?! - всплеснула руками ведьма. - Ты убил мальчика?
   Маг бросил на свою спутницу испепеляющий взгляд:
   - Ты хоть иногда можешь подумать обо мне не как о кровожадном самодуре, а? - огрызнулся он и пояснил. - Я лишь собираюсь аккуратно проникнуть в сознание этого несчастного. Бедняга настрадался, поэтому придётся использовать самые щадящие методы. Держи его за голову.
   Ведьма, которой держание жертвы за голову никак не казалось щадящим методом, всё же покорно стала за спинкой кресла и крепко стиснула виски безвольного Тальгато.
   - Отлично. Так и стой. Это на тот случай, если он вдруг дёрнется во сне. - Торой ногой придвинул к креслу табурет, уселся аккурат напротив рисовальщика и добавил, - если дёрнется, не пугайся, он спит крепко и не видит снов, любые судороги - лишь отзыв тела на то или иное воспоминание.
   Потом подумал и закончил:
   - Ну, а если дёрнусь я... значит, плохи наши дела.
   Ведьма испуганно открыла рот, чтобы отговорить волшебника от опрометчивого поступка, но тот лишь махнул рукой и раздражённо пробормотал себе под нос:
   - Эх, давно я этого не делал...
   Торой закрыл глаза и посмотрел на Тальгато внутренним взором. Странно, он-то принял мальчишку за мага-подмастерье, а на деле - ни малейших способностей к волшебству - самый обычный человек. Что он делает в Гелинвире? Волшебник осторожно, едва ли не ласково коснулся рассудка паренька. Сознание, некогда имевшее радостный оранжевый цвет (его яркие сполохи нет-нет да высверкивались над головой рисовальщика), теперь стало грязно-охристым, мутным, словно стухшая вода. Прогнав бегущие по телу мурашки, Торой сделал глубокий вдох и шагнул в это полусумасшедшее чужое "я". Разум Тальгато болезненно вздрогнул и, ведомый инстинктом, попытался отпрянуть. Не вышло. Чужак легко проник в мысли, слился с ними и перестал чувствоваться как незваный пришлец.
   На этот раз чародей выбрал в качестве прообраза не двери. С врагом подобная бесцеремонность вполне оправдывала себя - растерянность, вызванная неожиданной болью, помогала уверенно водвориться в чужом сознании, но Торою сейчас требовалось вовсе не это. Он не хотел водворяться и причинять Тальгато боль, лишь подглядеть за последними днями жизни рисовальщика. А подглядеть можно и в окна.
   Маг и выдохнуть не успел, как оказался в самолично придуманном (надо сказать наспех) коридоре. Поскольку Торой не утруждался измысливанием деталей, коридор получился бесконечным, теряющимся во мраке, лишённым каких бы то ни было эстетических прикрас - неровные каменные стены, безликий пол, а потолка и вовсе не намечалось - лишь непроглядная тьма наверху. Зачем он нужен - потолок? В кривых мрачных стенах тоскливо бликовали грязные стёкла окон. Даже этот выдуманный коридор не скрывал царящих в сознании Тальгато неразберихи и хаоса - в затянутых паутиной окнах то и дело мелькали смутные образы недавних (и очень далёких) воспоминаний. Чаще образы были размытыми и нечёткими - именно такие наполняют сознание сумасшедших, рассудок которых непременно искажает и не удерживает надолго то или иное событие. Иногда (в таком случае образ получался более чётким и понятным) в окне мелькало нечто давнее, из той жизни, когда Тальгато ещё не увяз в болоте безумия.
   Так, например, Торой увидел всамделишную деревенскую улицу, по которой хилого мальчонку лет пятнадцати таскал за вихры дюжий мужик. Воздух вокруг паренька и его мучителя вспыхивал тревожными красками страха, боли и унижения. Но, вот к мужику подошёл некто низкорослый, в мантии мага. Ага, стало быть, гном... Ну, если гном, то одно из трёх - либо краснодеревщик Лун, либо оружейник Шаха, либо художник Айе.
   Вот гном повернулся лицом. Айе. Значит, Тальгато действительно рисовальщик... Но почему гном взялся учить человека, неспособного к волшебству? Какой в этом смысл? Да и зачем везти неумёху от чародейства в Гелинвир? Не найдя ответа ни на один из вопросов, Торой двинулся дальше - смотреть, чем закончится встреча добряка гнома и маленького забитого рисовальщика, не имело смысла.
   В новом окне (пыльном и мутном) не открылось ничего интересного. Обычные ученические будни - холсты, краски, эскизы, кисти, угольные карандаши. А вот в следующем...
   Торой вжался пылающим лбом в грязное стекло и застонал. Ничего страшнее он ещё не видел. Нашли, называется, надёжное убежище в Гелинвире...

* * *

   Люция, которая, как ей казалось, уже битый час топталась за спинкой кресла, удерживая безвольную голову спящего Тальгато, подпрыгнула от ужаса - волшебник дёрнулся на своём табурете и судорожно вздохнул. Причём ведьма могла поклясться - в этом судорожном вздохе звучал неподдельный ужас. Совершенно струхнув, девушка ещё сильнее стиснула голову рисовальщика и забормотала старинную мольбу к Силам Древнего Леса, прося их о заступничестве и вспомоществовании. И Силы услышали!
   Торой резво, словно ему прописали хорошего пинка, вскочил с табурета и, хватая ртом воздух, осел на пол. Создавалось впечатление, будто он не из чужого сознания вышел, а вынырнул из пучины, причём едва живым. Несколько секунд, скрючившись на корточках, маг молчал - восстанавливал сбившееся дыхание - а потом поднял на свою спутницу дикое лицо.
   - Люция, - выдавил чародей. - Ты даже не представляешь, что здесь произошло...
   Девушка передёрнулась - так жутко прозвучал осипший голос Тороя - и обречённо сказала:
   - Ну, рассказывай что ли. - Она предпочитала не паниковать раньше времени, мужчины, как известно, любят сгущать краски - только волю дай.
   Однако прежде, чем что-либо поведать, волшебник указательным пальцем коснулся переносицы Тальгато. Слабое мерцание осенило страдальческое лицо мальчишки. И едва погас переливчатый сполох Силы как осунувшийся рисовальщик преобразился - пропали мученические складки в уголках губ, разгладился лоб, и дыхание стало спокойным, почти неслышным. Теперь паренёк казался самым обычным ребёнком, ну, разве только выглядел младше своих лет.
   - Этот мальчик уже никогда не будет прежним. - Тихо произнёс Торой. - Рассудок не излечить никаким волшебством, я могу лишь облегчить его мучения крепким сном.
   Ведьма сглотнула - с некоторых пор она верила в могущество своего волшебника едва ли не больше, чем в Силы Древнего Леса, и уж коли он говорил, что мальчик навсегда останется блаженным... Значит, у Тальгато и впрямь нет никаких шансов. Но даже не это ужаснуло девушку, её напугало другое - мысль о том, что должно было случиться в магической столице, чего не выдержал разум очевидца?
   - Торой, - взмолилась колдунка, - да говори ж, наконец, я и так вся трясусь!
   Собственно и волшебника при воспоминании о произошедшем в Гелинвире охватывала животная паника. Вся хвалёная сдержанность развеивалась без следа.
   - Понимаешь, Люция, все маги и чародеи Гелинвира, - начал свой рассказ Торой, - умерли оттого, что кто-то стремительно вытянул из них Силу...
   Ведьма захлопала глазами и уточнила:
   - Их всех низложили?
   Теперь она смотрела на волшебника с такой же жалостью, с какой давеча глядела на Тальгато. В первое мгновение Люция и впрямь засомневалась в здравости Тороева рассудка, подумала без обиняков, что нагулялся чародей в мыслях сумасшедшего и сам на время тронулся. Однако волшебник, нервно расхаживающий по комнате, вид имел скорее озабоченный, нежели безумный:
   - В том-то и дело, что нет! - запротестовал он, рубя ладонью воздух. - Низложение отбирает лишь дар волшебства. А здешних магов буквально выпили до донышка - вытянули не только способности, но и жизненные соки. Поэтому они так похожи на старинные Атийские мумии. Кто-то выжал их без остатка за считанные секунды.
   Теперь по комнате забегала, схватившись за голову, ведьма. А ведь буквально седмицей раньше она и подумать не могла, что известие о смерти Магического Совета повергнет её в такой транс, и эвон как всё вышло. Впрочем, Люция не была кровожадной, а потому никогда не желала чьей-то смерти (ну, тот подлый чернокнижник, что копошился у неё в сознании, конечно, не в счёт). Тем более, как успела колдунка разглядеть груду сложенных на площади тел, среди гелинвирцев были и дети, и подростки, и убелённые сединами старцы и даже... о, Силы Древнего Леса! Даже эльфы!
   - Торой, - выдавила девушка, - но это невозможно...
   Волшебник замер посреди комнаты.
   - Прости, что ты сказала?
   - Я сказала, что это невозможно. - Повторила она, оседая на табурет.
   - Да! - с жаром согласился маг. - Да! Ты совершенно права - это невозможно!
   И тут же растерянно закончил:
   - Но это случилось.
   - А почему, в таком случае, выжил Тальгато? - задала ведьма вполне резонный вопрос. - Почему не погиб, как остальные?
   Эта хилая заковыка не смутила волшебника и не нарушила стройный ход его предположений.
   - Я думаю, Тальгато с рождения немного отсталый. - Убеждённо ответил Торой. - Это объясняет его некоторую глуповатость. Мальчик, конечно, был единственным слабоумным в Гелинвире. А на таких волшебство не действует. Почти. Наш рисовальщик всё же лишился тех крох Силы, которые дала ему природа, да ещё и окончательно ослаб рассудком, то ли от боли, которая сопутствует любому низложению, то ли от одиночества, то ли от страха, то ли ото всего вместе.
   Ведьма с сомнением посмотрела на спящего в кресле паренька и неуверенно спросила:
   - Разве на обучение в Гелинвир принимают слабоумных магов?
   Волшебник в ответ лишь горько усмехнулся:
   - Люция, наш Тальгато всего лишь безобидный деревенский паренёк, отстающий от своих сверстников. Он не бешеный. Был во всяком случае. И, кроме того, у мальчика действительно талант. Рисует он превосходно. Во всяком случае, я такое видел только на картинах эльфийских мастеров.
   Последнее замечание мало тронуло Люцию, которая выросла в кособокой лесной избушке и, само собой, ни разу в жизни не видела картин вышеупомянутых мастеров. Ведьма молчала, обдумывая сказанное волшебником, и дико волновалась. Она то и дело вскакивала со стула и принималась бегать из угла в угол. У мага после странствия по задворкам Тальгатоова сознания и без того кружилась голова, а мельтешение колдуньи совсем сбивало его с мыслей.
   - Глупость какая-то! - тем временем жалобно повторяла девушка. - Кому, ну кому понадобилось убивать столько волшебников?
   - Да, - произнёс Торой, - мне это тоже интересно...
   Он запнулся, и колдунья тут же воспользовалась образовавшейся паузой:
   - Но как же ты???
   - А что я? - волшебник удивлённо посмотрел на свою собеседницу.
   - Но ведь ты - маг! И, насколько я вижу, ты жив, здоров, в меру прожорлив и вовсю чародействуешь!
   Торой горько усмехнулся.
   - Твой покорный слуга в момент действия колдовства находился в Мираре, то есть был за тридевять земель, да и, окажись поблизости, чары навряд ли подействовали - я ведь был низложен, а что у такого отнимать? Как видишь, окаянное заклятье защитило получше волшебных стен.
   Ведьма прошлась по комнате, ломая пальцы и не замечая звонкого хруста суставов. Наконец, она сказала:
   - Значит, погибли только гелинвирские волшебники? А королевский чародей? Ну, который тебя спас от Ноиче, он случайно не был похож на сушёный гриб?
   Крепко спящий Золдан, как помнил ученик, на мумию не походил, поскольку, охваченный колдовским сном, оставался крепок, тяжёл и румян.
   - Так, значит, он не умер? - заключила ведьма и тут же поспешно спросила. - И, стало быть, не низложен?
   Торой утвердительно кивнул:
   - Конечно, нет! Это ж какую силищу надо иметь, чтобы низложить всех чародеев! Хотя, теоретически, отобрать Могущество можно и во сне. Но зачем неизвестной ведьме убивать всех магов? Удар, я думаю, пришёлся на Гелинвир - здесь разом были уничтожены лучшие волшебники сопредельных королевств. А истреблять всех прочих попросту нет смысла. К чему? Остальных достаточно усыпить. Пока проснутся, пока опомнятся, пока то да сё... Есть все шансы...
   - Что? - нетерпеливо подогнала колдунья осекшегося неожиданно мага. - Что за шансы?
   Торой округлившимися глазами смотрел перед собой, словно не веря неожиданной догадке. Наконец, с трудом произнёс:
   - Есть все шансы прийти и занять Гелинвир. Ты же слышала, ещё тогда, в Мираре, горшечник, который нас подвозил, говорил, будто колдуны и чернокнижники зачем-то стекаются в Атию... Должно быть, это являлось частью некоего плана.
   - Они встретились, чтобы нанести удар? - тут же торопливо предположила Люция.
   Собеседник в ответ лишь покачал головой:
   - Нет, не думаю. Подобные перемещения, по всей вероятности, были лишь уловкой - пока Великий Магический Совет держал под колпаком колдунов и некромантов, стекающихся в Атию, кто-то, кто придумал всю эту катавасию, умело прятался в Мираре и делал то, что требовалось - какие-то манипуляции с зеркалом. Впрочем, нет, не знаю, это всего лишь догадки...
   Он сбился, запутавшись в предположениях, и замолчал - только длинные пальцы напряжённо продолжали тереть подбородок. Ведьма подошла к волшебнику и осторожно коснулась его плеча. Торой стоял лицом к камину - бледный и растерянный. Сперва он не заметил утешительной ласки и даже не обернулся, но, когда девушка неуверенно коснулась его плеча лбом, вздрогнул.
   Некоторое время они стояли неподвижно, глядя на огонь - два растерянных испуганных человека в опустошённом мире, полном хаоса. А потом маг осторожно обнял колдунью, и она, окончательно осмелев, уткнулась ему носом в шею. Огонь в очаге уютно потрескивал, углы комнаты терялись в полумраке, тихо сопели спящие дети, за окном шелестел нудный дождь. И никогда в жизни Люция не чувствовала себя так хорошо.
   А Торой, прижавшись щекой к каштановому затылку ведьмы, думал вовсе не об уюте и даже не о погибших магах. Он, совершенно не к месту, вспоминал подругу своего далёкого детства. Ту самую Тьянку, которую часто лечил после розог, получаемых (и весьма справедливо) от щедрот папаши повара. Вздорную непоседу, что погибла в неполные пятнадцать лет и которой в самый решительный момент Торой не смог помочь. Именно тогда Золдан впервые увёз его в Гелинвир, дабы представить Совету. Визит продлился три дня и именно в один из этих трёх дней Тьянка, отправленная отцом в "холодную" за овощами, оскользнулась на длинной каменной лестнице и расшиблась насмерть. Видать, торопилась, непутёвая, поскорее выполнить скучное задание, да улизнуть на реку.
   Торой и Золдан вернулись как раз через сутки после обряда похорон. Придворный лекарь сказал в утешение, мол, девочка совсем не мучалась. Даже, наверное, не успела понять, что произошло. Но Торой сомневался. Как же это так? Умереть и не понять, что покинул мир живых? Глупость какая-то. И юный волшебник, которому до того момента ни разу не доводилось кого-то терять, всю ночь простоял у окна, глядя в темноту. Словно неживой. Тогда он впервые понял, насколько хрупко и ненадёжно человеческое существование. А коли так, коли смерть может настигнуть в любой момент, то и дорожить этой жизнью нечего, один итог - когда-нибудь загнёшься. А уж какая разница - годом раньше или годом позже?
   Увы, Торой не умел плакать. Не плакал и узнав о Тьянкиной смерти. Только пусто-пусто стало на душе, так безвыходно одиноко, что хоть волком вой. А ещё обидно. Обидно на Тьянку, которую нелёгкая понесла в прискок по скользким ступеням "холодной", на лекаря, который не сумел помочь. И, главным образом, конечно, обидно на себя, что не успел сказать подруге что-то значимое и важное. Не успел. И не успеет же.
   С тех пор как-то и повелось, что юному магу стало нечем дорожить. Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Волшебник замер, боясь спугнуть непривычное замирание сердца - девушка в его объятиях, вздорная и насмешливая, с бледными улыбчивыми губами и прозрачной зеленью глаз показалась вдруг самой главной драгоценностью.
   Сердце мага билось ровно и размеренно, Люция чувствовала это по ритмично пульсирующей жилке на шее. Колдунья боялась пошевелиться и отстраниться, хотя отстраниться очень хотелось - в отличие от Тороева, её сердце пустилось в такой непристойный пляс, что девушке стало стыдно - ну, как маг заметит беспорядочные трепетания? А потом она махнула на всё рукой и прижалась к волшебнику ещё крепче.
   Наконец, стоять в обнимку и дальше, по мнению Люции стало просто неприлично. Девушка оторвалась от уютного плеча и посмотрела на волшебника задумчиво и растерянно. Торой улыбнулся уголками губ. Ведьме очень хотелось, чтобы он её поцеловал, как тогда, на заснеженной улице. Очень-очень хотелось. Но он не поцеловал, лишь посмотрел ей через плечо. Раздосадованной колдунке против воли пришлось обернуться, чтобы узреть во всей красе заспанного Эйлана с Кошенькой на руках.
   - Мы уже приехали? - уточнил мальчик, которого все треволнения нынешнего вечера удачно обошли стороной. - А я есть хочу.
   Девушка выругалась про себя, но момент, удобный для поцелуя, был безвозвратно упущен.
   - Будешь бульон? - вздохнула ведьма.

* * *

   Торой стоял у окна и краем уха слушал, как колдунья отвечает на какие-то расспросы паренька и рассказывает ему обязательную перед сном сказку. Волшебник смотрел на серую завесу дождя. И думал. Хм, а ведь Люция оказалась права - жуткие чары не пощадили никого, даже эльфов. Маг хотел посмотреть, был ли среди погибших Бессмертных Алех, однако в общей куче обезображенных тел сложно было отыскать кого-то определённого. Вполне возможно, что в момент нанесения удара Алех отсутствовал. Остроухий волшебник часто бывал в разъездах и не особенно любил протирать хитон на заседаниях. По эльфийским меркам он был ещё слишком молод, а потому в меру непоседлив - триста восемьдесят лет, разве это за возраст для бессмертного? И всё же, маг уныло вздохнул, понимая, что надежды могут и не оправдаться. Да что там! Наверняка не оправдаются. Скорее всего, сдержанный щёголь Алех лежит в общей куче - такой же сморщенный и высушенный.
   На душе стало совсем мерзко. Как бы сильно не презирал низложенный чародей многих эльфов и волшебников, а погибших было жаль. Жаль и выжившего безобидного Тальгато, волей судьбы оказавшегося в Гелинвире в столь неурочный час. Просто жаль. А о грядущем хаосе и беззаконии, вызванных устранением светил магии, даже думать не хотелось.
   - Их нужно похоронить, - тихо сказала подошедшая Люция. - Если это возможно. Мальчишкам завтра ни к чему видеть груду мёртвых тел.
   Волшебник молча кивнул, соглашаясь.
   - Что мы теперь будем делать, Торой? - спросила ведьма. - Куда нам бежать? Где прятаться?
   - Бесполезно бежать и прятаться, - ответил маг. - Нас уже дважды находили. Найдут и трижды, если понадобится. Собственно, после давешней битвы, ведьме вообще проще простого меня отыскать. Теперь она знает, как я выгляжу под внутренним взором, а это всё равно, как если бы охотник шёл по чётко оставленному зверем следу. Жаль только, что в нашем случае она охотник, а мы четверо (точнее, уже пятеро, если считать вместе с Кошенькой) - дичь.
   Он рассеянно постучал пальцами по подоконнику. Сердце Люции сжалось.
   - Без тебя мы тоже не побежим! - отчаянно выпалила она.
   Маг в ответ только кивнул:
   - Знаю. Да и не убежите вы далеко. А где вас спрятать я не имею ни малейшего представления. Гелинвир больше не магическая крепость. Это всего лишь каменный оплот, лишённый Силы. И населённый призраками...
   Но даже эти мрачные эпитеты не испугали Люцию. Вместо того чтобы пасть духом, она воинственно возмутилась:
   - Но почему мы должны оставаться дичью? Нужно стать охотниками! Нужно дать отпор!
   Волшебник лишь улыбнулся этой горячности:
   - Милая Люция, мы не можем стать охотниками по двум причинам. Первая - загнанный в угол зверь способен только защищаться, а не охотиться. Вторая - мы даже не знаем толком, от кого защищаться. Для нас сейчас каждый незнакомец - враг.
   Но колдунка снова упрямо мотнула головой:
   - Тогда нужно подготовиться к битве. О, Силы Древнего Леса, почему в этой крепости не выжил ни один маразматик эльф! Уж этим бессмертным всегда хорошо известны тайны прошлого, уж они-то, небось, всё знают и про зеркало и про всякое прочее...
   Девушка не успела договорить как Торой подхватил её на руки, стиснул в объятиях и закружил по комнате.
   - Люция, ты умница! - громким шёпотом воскликнул он, стараясь не разбудить спящих мальчишек. - Ты умница! Я не перестаю тебе удивляться!
   И маг снова порывисто обнял девушку. Голова у Люции закружилась ещё сильнее, сердце затрепыхалось в груди, словно безумный маятник, ведьма неожиданно ослабла и даже не смогла обнять волшебника в ответ - руки бесполезными плетьми повисли вдоль тела, только маятник в груди продолжал отчаянно раскачиваться. А Торой подумал, что ещё никогда в жизни не был так необъяснимо счастлив. Он поставил Люцию на пол и зачастил, схватив девушку за плечи и время от времени встряхивая, будто спелое плодовое дерево:
   - Ты умница! Ты даже не представляешь, какая ты умница!
   Люция кроткая и совершенно сомлевшая сползла вдоль стены на подоконник и счастливо захлопала ресницами. А Торой с прежней запальчивостью продолжал:
   - Здесь огромная библиотека, нужно только хорошенько порыскать по полкам и, наверняка, что-нибудь отыщется про волшебное зеркало. Сила побери, я уверен, что отыщется! - он с облегчением приложил ладони к воспалённым глазам. - Какая ты молодец, я бы ни за что не сообразил в этой панике...
   Колдунка, которая ни слова не произнесла про библиотеку, а по чести сказать, вообще с трудом понимала, что говорит Торой - только отрешённо улыбалась. Девушка не думала ни о каких библиотеках, ни о каких зеркалах - она ещё не опомнилась от столь неожиданно обрушившихся на неё объятий.
   А маг, меж тем, заполошно носился по комнате.
   - Да, да, надо посмотреть в библиотеке! И потом, у меня ведь есть лист с руной Чие, оставленный Рогоном. Я всё ломаю голову - при чём здесь Безмолвие? Нужно подробнее её изучить, ведь не просто же так он это начертал. Я сейчас же пойду в библиотеку и...
   - Торой, - прервала его нервное бормотанье Люция, наконец-то, взяв себя в руки. - Торой!
   - А? - он обернулся уже будучи у двери. - Что?
   - Сейчас ночь, нам нужно отдохнуть с дороги, мы всё отыщем завтра, а сегодня лучше придумать, что делать с телами. - Она кивнула в сторону окна, за которым на мостовой лежало то, о чём шла речь.
   Волшебник замер и только теперь взгляд его прояснился - азарт несколько поутих. Чародей не без труда успокоился и смущённо произнёс:
   - Ты права... А я что-то совсем отупел. Идём на улицу.

* * *

   Они стояли под дождём, держась за руки. Ведьма не смотрела на груду тел, предпочитая отводить глаза в сторону. Торой же, обладавший куда более завидным хладнокровием, решительно выпростал руку из-под широкого плаща и простёр её перед собой. И теперь колдунке не оставалось ничего иного, как, поддавшись любопытству, устремить взгляд на мага - чего-то придумает?
   От кончиков пальцев волшебника поплыл поток дрожащего марева - словно жар из раскалённого горна. В волнах призрачной дымки мир дрожал и расплывался. Вот странные чары окутали тела погибших, заключили их в мерцающий кокон. Скрюченные, вывернутые останки колыхались за пеленой марева, утрачивая чёткость. А потом откуда-то со стороны подул лёгкий ветер. Он развеял мелкие дождинки и потянул прозрачную дымку к крепостной стене. Мерцающий поток, переливаясь и курясь в волглом воздухе, плыл над мостовой, над изогнутыми мостами... Плыл медленно, словно понимал трагизм и торжественную драматичность ситуации. Он возносился в мрачную высоту, изящно огибая тонкие дуги воздушных мостовых, и в его потоках клубилась и парила мелкая серая пыль - так ветер поднимает с тротуаров песок и гонит, гонит его вперёд.
   Когда же колдунья опустила глаза - на мостовой, там, где ещё мгновения назад лежали тела погибших, поднимались в воздух последние дуновенья то ли пепла, то ли праха. А спустя ещё мгновенье не осталось и вовсе ничего - лишь сухая брусчатка, которую тут же окропил нудный дождь.
   - Вот и всё. - Тихо сказал Торой. - Как говорит наш рисовальщик "теперь здесь полный порядок".
   Девушка содрогнулась и спросила:
   - Когда мы умрём, с нами будет то же самое?
   Волшебник пожал плечами:
   - Ну... всё зависит от того, как мы умрём. Если, скажем, неизвестная ведьма решит превратить нас в каменные статуи, которые будут украшать её покои - сомневаюсь, что бы мы когда-либо обратились в две-три горстки праха. Скорее, будем стоять и пялиться каменными глазницами в пустоту. Может, конечно...
   Судорожное всхлипывание послужило своеобразным аплодисментом его мрачной шутке.
   - Идём. Да не плачь ты, пошутил я, - проворчал Торой и тут же добавил, - не догадается она про статуи, испепелит быстро и безболезненно.
   Люция зашипела и ткнула волшебника в бок жёстким кулачком. Однако Торой не обратил внимания на непочтительность спутницы, он вглядывался в темноту и напряжённо к чему-то прислушивался, а потом, вдруг нарушил молчание:
   - Я думаю, наша ведьма прибудет в Гелинвир через пару суток.
   Юная колдунка даже рот открыла от восхищения - как это маг эдак ловко и без усилий определил, где находится коварная вражина? Но вредный волшебник в подробности вдаваться не стал, только коротко ответил: "Я её вижу. Она далеко".
   Ведьма крайне озадачилась подобным заявлением. Ну, как же это так - без заклинаний, без шептания таинственных наговоров - просто закрыть на пару мгновений глаза, постоять в тишине и объявить восторженно таращащейся неискушённой зрительнице, мол, ведьма ещё не близко! И всё-таки любопытная колдунка выбила из мага объяснения, до которых он явно не был большим охотником. Торой пояснил:
   - Я с самого утра слежу за ней внутренним взором и вижу, что наша преследовательница пока далеко, ещё даже не за пределами Флуаронис. Однако она приближается и, должно быть, завтра к вечеру или послезавтра утром будет здесь.
   - Но как ты её видишь? - удивилась Люция.
   Маг пожал плечами:
   - Очень просто, там, на горизонте, сполохи её Силы - чистый аметист, щедро подсвеченный пурпуром нетерпения и злости.
   - Так она фиолетовая? - протянула девушка и тут же поспешно спросила, не переборов любопытства. - А какая я?
   Торой усмехнулся и ответил:
   - Если хочешь такого же поэтического сравнения, то ты - хризолитовая.
   Люция наморщила лоб (ещё бы, откуда ей знать хризолит, хорошо хоть про аметист поняла) и недовольно буркнула:
   - Это как?
   - Бледно-зелёная. - Пояснил маг.
   На этом беседа закончилась.

* * *

   Библиотека оказалась такой же громадной, как и всё в Гелинвире. Ведьма никогда раньше не видела столь больших комнат. Потолок терялся в необозримой высоте, грандиозные окна, заплаканные дождём, навевали тоску, мозаичный пол пестрил в глазах, а ещё длинные-предлинные стеллажи со старинными свитками и рукописями. Одним словом - скукота. И всё же нынешние обитатели крепости с самого раннего утра собрались в этом мрачном месте.
   Тальгато сидел на широком мраморном подоконнике и самозабвенно рисовал угольным карандашом в потрёпанном альбоме какие-то затейливые орнаменты. Эйлан, которому подобные кроткие развлечения казались скучными, носился среди гулких книжных коридоров, играя с Кошенькой в догонялки. Топот ног и клацанье когтей по мраморному полу многократно умножались гулким эхом.
   Впрочем, эхо совершенно не мешало склонившимся над конторкой ведьме и магу. Торой вдумчиво листал огромную невероятной толщины книгу, а Люция, подглядывала в текст из-за его плеча. Говоря проще - каждый был чем-то занят. Шелест переворачиваемых страниц, скрип карандаша по бумаге, да счастливые повизгивания Эйлана создавали обстановку совершенной безмятежности. Но двум взрослым было не до умиления.
   После долгих и безуспешных попыток сориентироваться среди многочисленных полок, Торою удалось-таки найти старую книгу о древних артефактах с утомительным и длинным названием "Предметы во благо человеческое и супротив сего блага некогда созданные, уничтоженные, утерянные и обретённые. По описи и с повеления Великого Магического Совета магом-рукописцем Каисом составленные".
   В книге, по прикидкам ведьмы, было никак не меньше тысячи страниц и все мелко-мелко исписаны... Да, видать, вышеозначенный рукописец Каис был парнем усидчивым и строчить пером ой как любил...
   Волшебник тем временем пробегал глазами страницу за страницей, но до сих пор не находил ничего подходящего. Правда, и продвинулся недалеко, листов на сорок.
   "И чего этот кропотун Каис список содержимого не составил? - подумала Люция. - Вот в ведьмачьих книгах завсегда содержимое на первой страничке перечислено - так и искать быстрее, и сразу понятно, что да где найдёшь. Маги-то, видать, позже до этакого удобства додумались, а когда смекнули, то, наверное, из гордости не стали подражать особенностям ведьмачьего книгосоставления".
   Колдунья скучала. Её не развлекал даже тот помпезный факт, что она первая и пока единственная ведьма, ступившая на мостовые Гелинвира и в его святая святых - Главную Библиотеку, кладезь волшебных знаний.
   Прям уж и честь...
   Время от времени девушка отходила к окну и смотрела на творение Тальгато. Рисовальщик застенчиво улыбался такому вниманию и, как назло, рисовать сразу же прекращал. Люции было неимоверно жаль - следить за работающим художником оказалось куда как интереснее, чем за читающим магом, но художник совершенно не мог работать, когда на него таращились. Пришлось вернуться к конторке и, стоя рядом с волшебником, лениво обмахиваться сложенным вдвое листом бумаги.
   Торой был сосредоточен и отрешён, оно и понятно - он всё ещё наивно надеялся отыскать сведения о зеркале. Три раза ха! В таком количестве книг откопать что-либо можно было ну, никак не раньше, чем лет через триста. Ведьма хотела, было озвучить это своё предположение, но сочла за благо смолчать. И правильно сделала - когда волшебник занят поиском истины, лучше на его пути не становиться, всё равно не заметит.
   Вот и приходилось Люции терпеливо ждать хоть какого-то результата. Она и ждала, хотя, честно говоря, не особенно переживала. Как-никак, рядом был один из самых сильных магов (точнее, самый сильный), уж, прям таки, он не сможет защитить своих спутников от какой-то там кикиморы? Вон как раскидал некромантов. И Нирин мастерски с носом оставил. А уж колдовскую грозу так быстро развеял, что и вспоминать о ней не стоит. Иными словами, девушка безоглядно верила в неуязвимую мощь своего спутника.
   - Ну? - капризно поинтересовалась, наконец, колдунка. - Нашёл чего-нибудь?
   Волшебник покачал головой и перевернул очередной лист.
   - Слушай, не можешь же ты читать всю эту тыщу страниц! - взмолилась девчонка. - И потом, вдруг, в этой книге вообще не написано про зеркало...
   Торой прижал пальцем недочитанную строчку и поднял глаза на ведьму:
   - Ты хочешь предложить что-то другое? - спокойно поинтересовался он.
   - Ну... - протянула Люция, - можно воспользоваться магией! До этого у тебя неплохо получалось.
   Тяжёлый вздох волшебника свидетельствовал о том, что лишь глубокое терпение и излишне предвзятое отношение к худосочной ведьме мешает ему задать ей нешуточную трёпку.
   - Люция, нет таких заклятий, которые помогали бы искать одну нужную книгу среди тысяч ненужных, - утомлённо сказал он и вернулся к чтению, внутренне раздражаясь тому, что ведьма так избаловалась. Привыкла, видите ли, выбираться из трудностей, повиснув у чародея на закорках.
   Колдунья, судя по всему, угадала ход мыслей собеседника, хмыкнула, пожала плечами и пошла бродить вдоль полок, время от времени разглядывая тот или иной фолиант.
   С одной стороны, для малограмотной ведьмы оказаться в таком хранилище магических знаний было делом интересным, да и читать Люция любила. С другой стороны некоторое лёгкое волнение никак не способствовало благодушному умиротворению, столь необходимому для вдумчивого изучения манускриптов. Поэтому колдунка брела вдоль стеллажей, рассматривая корешки рукописей и свёрнутые в трубочки свитки. Так она оказалась в самом дальнем углу, где нашла тощую книжонку про ведьмачьи руны. Тема её заинтересовала. Ну-ка, ну-ка, поглядим, чего там маги насочиняли, пройдясь в очередной раз по ненавистным колдуньям и колдунам. Прихватив потрёпанный фолиант, ведьма вернулась к Торою и примостилась на лесенке-табурете - села на верхнюю ступеньку, подобрав под себя одну ногу, а другой принялась беспечно болтать в воздухе, листая заведомо дрянную книжонку.
   "Как ни прискорбно, а мифические руны, - писал с неподдельной горечью автор со странным именем Ки-Шаон, - до сих пор имеют хождение в кругах Отверженных - ведьм, некромантов, ведьмаков и чернокнижников. Доподлинно об этой зловредной письменности известно лишь то, что Первый Порядок рун равняется тринадцати, Второй семнадцати, а Третий двадцати одному знаку. Однако Отверженные Советом тщательно охраняют секретность этих якобы "волшебных" закорючек, а потому в данном труде я сделаю попытку подробно изучить лишь руны Первого Порядка - самые известные и часто встречающиеся. Среди них, конечно, наиболее распространённой является первая руна Первого порядка - руна Тайн. Неудивительно, что ведьмы, в отличие от магов, называют свои руны полными словами, но не отдельными слогами, как то принято..."
   Дальше этот бред Люция читать не стала. Как говаривала бабка "ежели дурак норовит прикинуться умным, значит он вдвое глупее, чем кажется". Да и неблагодарное это дело - тратить время на изучение бесстыдной лжи. Тем более что вступить с автором-вруном в дискуссию не представляется возможным, ибо глупец Ки-Шаон давно уж помер. Судя по ветхости книги, лет, эдак, сто назад. Туда ему и дорога, брехлу несчастному.
   "Вот ведь странное дело, - подумала колдунка, равнодушно листая исписанные безукоризненным почерком ветхие страницы, - отчего маги так уверены, будто ведьмачество - низшее волшебство? И к чему эдак ёрничать, рассказывая о наших рунах?".
   Конечно, Люция, как всякая ведьма, ещё в детстве затвердила все Три Порядка рун и уж точно знала, что каждая из них имеет буквенное обозначение, волшебникам (и самоуверенным дурням вроде Ки-Шаона), разумеется, неизвестное. К примеру, руна Тайн называлась ещё Чи'ен и, начертанная задом наперёд относилась уже не к рунам Первого Порядка, а...
   - ТОРОЙ! - закричала ведьма, кубарем скатываясь со своего насеста. - Торой! Покажи листок, который тебе отдал Рогон!
   Внезапный вопль заставил Тальгато подпрыгнуть и испортить безупречный рисунок уродливой каракулей, Эйлан ойкнул, Кошенька шарахнулась под стеллаж со свитками, а Торой от неожиданности захлопнул книгу, которую читал, и таким образом потерял нужную страницу.
   - О, Сила тебя разбери, Люция, - в сердцах выпалил маг, - что же ты вопишь, как на пожаре? Сейчас...
   Он принялся обшаривать конторку, но листа не нашёл.
   - Да где же он... А чем это ты недавно обмахивалась?
   Ведьма посмотрела на сложенный вдвое листок, который до сих пор держала в руке, и сиятельно улыбнулась:
   - Ой, прости... - она развернула реликвию, которая так удачно послужила веером.
   - Спасибо, хоть не выбросила. - Проворчал Торой и заглянул девушке через плечо. - Ну? Чего такое?
   Люция отмахнулась от него, будто от комара, и продолжила пристально вглядываться в испещрённый рунами лист. Конечно, это только для Тороя на бумаге извивались непонятные закорючки, а для мало-мальски грамотной ведьмы тут было самое настоящее заклинание на древнем языке Отверженных. Ага, как и в Книге Рогона руны здесь были разбросаны без всякой логики и системы, однако, в отличие от начертанных в Книге, среди них не нашлось ни одной искажённой или неправильно написанной. Стало быть...
   - Это же колдовской наговор... - всплеснула руками ведьма. - И начертан он рунами Третьего Порядка. Не удивительно, что ты ничего не понял, ты ведь их не знаешь, поскольку никогда не был ведьмаком!
   Она покрутила лист в руках.
   - Как ты здесь углядел руну Чие? Я ничего не вижу...
   Волшебник с неподдельным восхищением смотрел на колдунку:
   - Так ты можешь это прочесть? - внезапно охрипшим голосом спросил он.
   - Конечно, могу, - отмахнулась девушка. - Только всё равно тут белиберда какая-то... Набор слогов. Может, какое древнее заклинание? Чтобы переписать, придётся попотеть с часик.
   Торой жадно всмотрелся в начертанные закорючки. И снова голова слегка закружилась, а на бумаге начала проступать выпуклая, объёмная руна... Нет, не Чие, другая, незнакомая, но очень, очень похожая на Чие!
   - Я читала тут одну лживую книжонку, - стала объяснять ведьма магу, помахивая рукой в такт словам, - автор которой утверждает, будто у ведьм нет буквенных названий рун. И, тупоумный, приводит в доказательство руну Тайн. Так вот, эта руна в Третьем Порядке рун пишется в зеркальном отражении, да ещё и вверх ногами, и тогда она действительно похожа на вашу магическую руну Чие...
   Девушка начертала в воздухе пальцем руну (точь-в-точь такую, какую видел Торой) и закончила, удовлетворённо кивнув собственным мыслям:
   - ...за исключением одной верхней перекладины. Вот этой, - худенький пальчик обозначил коварную перекладину на воображаемой воздушной руне, и Люция продолжила:
   - И вот я подумала, раз уж ты сказал, что увидел Чие, вдруг на самом деле это вовсе не Чие, а Чи'ен (она и вправду является неким прообразом Чие). Я ещё порассудила, зачем было Рогону рисовать для тебя руну Безмолвия...
   - Люция, - оборвал поток её красноречия нетерпеливый слушатель, - говори толком, эта твоя Чи'ен, что она означает?
   Ведьма обиженно надула губы, но всё-таки ответила:
   - Мы называем её руной Посредника или руной Свидания. Ну, я и подумала, что это больше подходит, и ты попросту ошибся...
   Торой замер, глядя в пустоту. Ну, конечно! При чём здесь безмолвие! А вот посредник - это вполне понятно, значит, Рогон знает способ увидеться ещё раз. Иначе к чему здесь руна? Да и говорил же великий маг о том, что постарается выяснить, про какое зеркало рассказал ему Торой. А зачем бы ему это выяснять, если не представится возможности поделиться соображениями? Стоп. Но зачем тогда ведьмачьи руны? Почему не волшебные? Рогон, как известно, был не только магом, он прекрасно разбирался и в чернокнижии, и в некромантии... Ах, ну да, у чернокнижников и некромантов нет своих рун, они пользуются искажёнными волшебными, а у ведьм... У ведьм есть некое Тайное Знание и своя письменность. Ну, конечно! Рогон, решивший, будто Торой сильнее и умнее, чем есть на самом деле, не мог допустить, что он не владеет руническими письменами!
   Маг лихорадочно зашуршал листом и впился в него глазами.
   - Люция, надеюсь, острота твоего ума нас спасёт, - сказал волшебник. - Если это действительно руна Посредника, значит, я каким-то образом смогу встретиться с Рогоном ещё раз. А раз я смогу встретиться с ним ещё раз, значит, у нас всё-таки есть мизерный шанс превратиться из дичи в охотников.
   Ведьма недоумённо уставилась на волшебника, не понимая, как ничтожный лист бумаги может обеспечить встречу с чародеем, который давно уже почил и вообще всячески исчез из мира живых.
   - Я думаю, - продолжил тем временем Торой, поедая глазами проступающую руну, - что, если ты прочитаешь заклятие, а я должным образом сосредоточусь...
   - Сколько времени это займёт? - Поспешила спросить колдунья. - Вдруг ты после этой "встречи" снова превратишься в живой труп? И что мне тогда делать с двумя мальчишками, один из которых слабоумный, а другой едва оправился после смерти родителей? Или прикажешь мне отбиваться от ведьмы Кошенькой?
   Маг виновато повесил голову, но потом снова встрепенулся:
   - Ты права, мы оба не знаем, что случится и как долго продлится колдовство (если таковое вообще будет), но, пойми, другого шанса нет. Надо рискнуть.
   И снова девчонка замолчала, кусая губы. Торой с замиранием сердца ждал её решения, как-никак, а он и впрямь не мог бросить спутников на произвол судьбы.
   - А может, снова перенесёшь нас куда-нибудь в укромное местечко, куда эта жуткая ведьма не сможет сунуться? Ну, на тот случай, если ты вдруг занедужишь? - осторожно поинтересовалась колдунка.
   Ответом ей было унылое покачивание головы:
   - Я не знаю такого местечка, Люция. Да и в свите ведьмы, наверняка полным-полно и некромантов, и чернокнижников, и ведьмаков, каждый из которых знает массу способов отыскивать беглецов... Встреча с Рогоном - единственный шанс хоть что-то выяснить и спастись.
   - Ладно. - Сдалась ведьма. - Но, если я увижу, что ты начинаешь слабеть, я безо всякого сожаления разорву заклинание. Уж поверь, средства имеются.
   Торой усмехнулся. В чём-чём, а в упрямстве Люции он ничуть не сомневался.
   - Надеюсь, не придётся. И, кроме того, это навряд ли займёт больше нескольких минут. Как-никак не обряд Зара...

* * *

   Упрямая Люция всё же настояла на некоторой отсрочке визита к Рогону. В первую очередь она заставила Тороя и мальчишек вернуться в комнаты, где все четверо обосновались. При этом ведьма наотрез отказалась следовать обратно в покои "этими хлипкими мостиками" (так она назвала изогнутые воздушные тротуары Гелинвира), как ни пытался Торой объяснить, что "эти хлипкие мостики" стоят уже не одну сотню лет, девушка и слушать ничего не хотела.
   - Путь в библиотеку я ещё смогла пережить, но обратно - увольте. - Отрезала колдунья. - Тем более по мостикам, которым чуть не тыща лет.
   Торой вспомнил, что девчонка и впрямь всю дорогу (в отличие от любопытного Эйлана и свыкшегося с архитектурой крепости Тальгато) тряслась и чуть что - изо всех сил хваталась за его руку. Собственно, круто изогнутые воздушные мостовые Гелинвира с низенькими - по колено - бортиками и впрямь человеку непривычному казались ненадёжными. Да и ко всему прочему, поднимались тротуары порой в такую высь, что всякому, у кого нервы были послабее, становилось не по себе. А Люция, как назло, боялась высоты, и именно поэтому то и дело одёргивала Эйлана, требовала от всех идти строго по середине тротуара (достаточно, кстати, широкого) и при малейшем порыве ветра норовила вцепиться в Тороя, поскольку боялась оскользнуться на мокрых камнях. Короче говоря, она паниковала, злилась и портила всё веселье.
   В общем, вспомнив подробности утреннего перехода, маг уступил - обратно все четверо возвращались привычными наземными мостовыми. Эйлан всё допытывался, куда, мол, подевались волшебники? И Тальгато, впервые за утро раскрыв рот, сказал равнодушно: "Все ушли". Ответ этот оказался настолько исчерпывающим и неожиданным, что взрослым даже не пришлось ничего добавлять - Эйлан пожал плечами и больше к данной теме не возвращался.
   Последующие полтора часа после обеда были сплошной суетой и занудством одновременно. Эйлан засыпал Тороя всевозможными вопросами, на которые маг отвечал, едва сдерживая раздражение, Тальгато по-прежнему молча скрипел карандашами по бумаге, а Люция - сосредоточенная и серьёзная прилежно переводила рогоновские руны.
   Волшебнику не терпелось уже узреть плоды её труда, однако девушка кропотливо и неспешно выписывала красивым старомодным почерком непонятные слоги и несочетаемые буквы. Пару раз, когда чародей пытался заглянуть колдунке через плечо, она прикрывала ладошкой то, что уже было написано, и злобно шипела:
   - Ты меня отвлекаешь! Займись чем-нибудь полезным.
   Пришлось Торою смириться и развлекать Эйлана беседой. Между тем, выдержки с каждой минутой (да что там - минутой! - с каждой секундой) становилось всё меньше. Но вот - о чудо! - Люция отложила в сторону пёрышко, с изрядно обкусанным кончиком, и важно провозгласила:
   - Готово...
   Маг, словно ужаленный, подлетел к ведьме, выхватил из её рук лист с не обсохшими ещё чернилами и пробежал по нему глазами. Постигшее волшебника разочарование невозможно было передать словами.
   - И... и это всё??? - простонал он, вцепившись в волосы. - Ради этого ты сидела здесь битый час?!
   Ведьма удовлетворённо кивнула, ничуть не обижаясь:
   - Я тебе сразу сказала, что это набор слогов и звуков, но в ведьмачьем колдовстве не всегда обязательны внятные словоречия, иногда достаточно и такого вот...
   - Гямыр-пыр-сях... - попытался было прочесть Торой, но тут же отложил листок в сторону, вид при этом имел такой, будто страдал от мучительной зубной боли. - А, если не подействует?
   Девушка вздёрнула бровь и ледяным тоном отчеканила:
   - А если не подействует, вини своего подельника Рогона, поскольку это он что-нибудь напортачил и перепутал. Я всё перевела правильно!
   Вот так. Не больно-то и поспоришь. Торой против воли улыбнулся. Да, хороша колдуночка - где сядешь, там и слезешь, и впрямь на Тьянку чем-то похожа. Только вот Тьяна, она, поуклюжей была, не такая растяпа неловкая. И он снова расплылся в улыбке.

* * *

   Когда обитатели крепости собрались вершить колдовство, за окном по-прежнему шелестел нудный дождь. Люция с суровым и значительным видом наставляла волшебника, которому оставалось лишь примерно выслушивать все её замечания да кивать (по возможности не выказывая нетерпения).
   Тальгато отыскал где-то цветные карандаши и теперь безостановочно рисовал с натуры. Благо, натуры было, хоть отбавляй. Стремительные штрихи летели по бумаге, запечатляя малейшее движение. На одном альбомном листе таких застывших мгновений было не меньше шести - вот Люция, обозначенная лишь несколькими точными линиями, стоит над утонувшим в кресле волшебником, вот Торой что-то спрашивает у неё, склонив черноволосую голову к плечу, вот Эйлан с Кошенькой застыли возле камина и смотрят на говорящих. Едва только свободное пространство на листе заканчивалось, рисовальщик быстро переворачивал страницу и продолжал прерванное занятие - то несколькими движениями карандаша обозначал пляшущие в камине сполохи пламени и пятнистую кошку у кресла, то мальчика, стоящего рядом с волшебником, то снова волшебника и озадаченную девушку.
   - Я не знаю, что это за заклинание, - говорила ведьма, назидательно помахивая пальчиком перед лицом в конец истомившегося волшебника. - Не знаю, как оно подействует, поэтому будет всего лучше, если ты при малейшем подозрении на опасность позовёшь меня. Для этого просто представь себе руну Чи'ен. Я буду рядом и услышу твой посыл и тогда прочитаю отворотное заклятье, которое снимает чары. Во всяком случае, моя бабка говорила, что снимает.
   Торой послушно кивал, но внутренне весь подобрался - так не терпелось уже перейти от разговоров к делу. И всё же перед тем, как начать колдовство, волшебник поманил к себе настороженного Эйлана. Мальчишка бочком подошёл и опустился на подлокотник кресла.
   - Эйлан, запомни, если что-нибудь случится, ты здесь единственный мужчина, и должен во всём помогать Люции, понятно?
   Внучок зеркальщика серьёзно кивнул и шёпотом спросил:
   - А как же Тальгато? Он ведь старше...
   Волшебник отрицательно покачал головой:
   - Тальгато художник, он очень рассеян, так что ты будешь главным.
   Мальчика кивнул, однако на всякий случай уточнил:
   - Но с тобой ведь ничего не случится?
   - Нет. А теперь молчи, нам нужна тишина.
   Люция дождалась, пока Эйлан отлепится от Тороева кресла и, наконец, дала отмашку:
   - Начинаем. И помни, чуть что - зови меня.
   - Да понял я, понял. - Отмахнулся Торой и развернул перед глазами лист с рунами - можно подумать, без многомудрой Люции он, ну никак не справится.
   Ведьма тем временем торжественно откашлялась и начала нараспев произносить слова непонятного заклинания, точнее даже не слова, а звуки, из которых оно состояло. Странно, но в устах колдуньи они приобрели совсем иное звучание - некоторое удивительное своеобразие напева - завораживающего и отрывистого.
   Маг впился глазами в начертанные Рогоном руны. В этот раз прояснение наступило быстрее, волшебнику даже не понадобилось должным образом всматриваться, чтобы увидеть-таки загадочную Чи'ен - она сама выплыла навстречу из мелкого рунического узора, будто отделилась от листа бумаги, становясь с каждой секундой всё осязаемее, плотнее и объёмней. И снова у Тороя закружилась голова, точнее нет! Только сейчас он понял - кружилась вовсе не голова, кружилась комната. Но вот стены покоев, словно от удара, прянули в стороны, унеслись куда-то вдаль. Краем глаза волшебник увидел, что люди, находившиеся рядом с ним - Люция, Эйлан, Тальгато становятся каким-то полупрозрачными и... плоскими, словно это они, а не диковинная руна были нарисованы. Ведьма всё ещё читала заклинание, но маг уже не слышал отрывистых гортанных словоречий. Мир, до этого момента бывший реальным, изменялся и таял вместе с теми, кто его населял.
   Лишь теперь Торой понял, что уже не сидит в кресле, а стоит на полу покоя, окружённый призрачными тенями своих спутников. Голос колдуньи таял, потрескивание дров в камине и вовсе растворилось в безмолвии, а стены и потолок комнаты исчезли. Волшебник словно оказался на вершине высокой башни, вот только вершина эта по-прежнему сохраняла меблировку комнаты - также лежал на полу ковёр, стояли кресла и возвышался камин... Но теперь по комнате проносился ничем не сдерживаемый ветер, а там, где заканчивался каменный пол...
   Волшебник сделал несколько шагов к самой кромке покоя и судорожно выдохнул - далеко-далеко внизу простирался Гелинвир - мрачный и пустынный. Только сейчас магу стало понятно - он больше не в крепости, он над ней и на очень, очень большой высоте. А потом Торой понял ещё одно - пол под его ногами, равно как и призрачная обстановка комнаты исчез. Волшебник стоял в пустоте, судорожно сжимая в руках лист с начертанной на нём руной Чи'ен. "Эх, сейчас ка-а-ак хлопнусь..." - подумалось Торою.
   Однако он не хлопнулся - мир, простершийся под ногами, затянуло то ли облако, то ли туман, а потом от резкого рывка вправо и вверх, волшебника отчаянно замутило. Когда он открыл глаза, незримая высь исчезла, а ноги твёрдо упирались в дощатый пол. Интересно, интересно... Торой поднял голову и... только комок в горле помешал магу выругаться - он оказался в ночном лесу, и теперь со всех сторон на него неслось что-то чёрное и стремительное - в бессознательной попытке защититься, волшебник раскинул в стороны руки.
   Жутковатое нечто, мчащееся со всех сторон, резко остановилось, словно повстречало на своём пути неведомую преграду. И Торой с удивлением понял, что это, оказывается, принеслись из ниоткуда бревенчатые стены деревенской избы. Маг ещё кружил по пустой комнате, когда сверху, с чернильно-синего неба на стены стремительно, но мягко опустилась крыша.
   Теперь чародей находился уже не в лесу, а в просторной комнате, ещё миг и из воздуха стали появляться лавки вдоль стен, длинный стол, пёстрые половички на полу, очаг... А потом пришло и узнавание. Хлопнула низкая дверь, и в комнату вошёл, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, дюжий богатырь.
   - Приветствую тебя, Рогон. - Негромко сказал маг.
   Великий волшебник улыбнулся и отвесил столь изящный и непринуждённый поклон, что весь налёт мнимой деревенской простоты с него как ветром сдуло. Благородство происхождения и воспитание не смогли скрыть ни простая рубаха, ни холщовые штаны, ни густая борода.
   - Ну, здравствуй, Торой. Стало быть, ты разобрался с моим посланием.
   - Нет. - Честно признался гость. - Мне помогли.
   Рогон широко улыбнулся и ответил:
   - Да, теперь вижу.
   Древний маг заметил след стороннего колдовства с той же лёгкостью с которой заметил раньше приворот Люции.
   Торой опустился на скамью. Странное дело - сейчас волшебство казалось гораздо более реальным, нежели в момент первой встречи - за окнами шумел лес, в очаге трещал самый настоящий огонь, даже стол и скамьи были как настоящие. Тем временем Рогон опустился на лавку напротив Тороя и пояснил:
   - Наша первая встреча стала возможной благодаря обряду Зара, а сейчас - мы просто спим. И видим сны.
   Волшебник улыбнулся своим словам. Торой же совершенно не к месту подумал, что, если Рогона побрить, постричь и приодеть, то получится... Хм. Получится, пожалуй, вовсе не деревенский простак-увалень, а кто-то вроде молодого аристократа. Странно...
   - А почему нельзя было так поступить и в первый раз? - спросил чародей, вспоминая предыдущую встречу и своё самочувствие после оной.
   И Рогон снова пояснил:
   - Ну, до этого мы ни разу не встречались, и никакое волшебство не смогло бы соединить наши разрозненные сознания. Итак, времени у нас ещё меньше, чем в прошлый раз - колдовской сон хрупок и мы должны удерживать его совместными усилиями.
   Торой кивнул и сосредоточился. Под внутренним взором он увидел тонкие нити Силы, соединяющие, словно паутина, его и Рогона. Некоторые из этих нитей уже заметно истончились, и Великий Чародей незаметно протягивал к своему собеседнику всё новые и новые потоки волшебства, продолжая удерживать сознание Тороя рядом. В свою очередь Торой мягко устремил поток Силы к Рогону - тонкие нити надёжно переплелись, даруя на некоторое время прочную связь двух сознаний, одно из которых давно уже кануло в Мире Скорби.
   - Итак, ты спрашивал про зеркало. И сейчас я могу ответить. Это зеркало - дело рук Искусника Гиа. Был в старину такой мастер. Говорят, будто это даже и не зеркало вовсе, а отполированная чешуя дракона. Но, - Рогон скептически поморщился, - чего не наврут для красоты легенды. В общем, насколько я знаю, когда разразилась Великая война, зеркало уже было утеряно.
   - Подожди, - перебил Торой, - подожди, ничего не понимаю, какая война? Это, когда ты пытался захватить Гелинвир?
   Рогон белозубо улыбнулся.
   - Да уж, вижу, летописцы после моей смерти времени даром не теряли - насочиняли такого, что пропотеешь. Но, к сожалению, друг мой, у нас слишком мало времени, чтобы я мог поведать тебе, как всё было на самом деле. Скажу коротко - Великую войну развязал вовсе не я, а Аранхольд, именно он поднял людей и колдунов против Совета, именно он повёл войско на смерть и проиграл. Я бы никогда такого не сделал. Ах, как же жаль, что я не могу тебе всё объяснить!
   Волшебник досадливо хлопнул ладонью по скамье. И это "Ах!", этот удар и неожиданная горячность совершенно обезоружили Тороя. Только теперь он, наконец, понял, что рядом с ним находится не легендарный маг, не властитель дум и не кумир детства. Перед ним обычный человек, которому очень, очень хочется, нет, даже не оправдаться, а попросту поделиться рассказом о случившейся много десятков лет назад несправедливости.
   И ученик Золдана смертельно пожалел о том, что не может вызнать у волшебника все подробности давешней магической стычки, узнать, наконец-то, правду.
   - В общем, слушай. Зеркало это, как гласят легенды, было создано для волшебников, оно, якобы, могло показывать то, что чародеи видят только внутренним взором. Скажем, подходишь ты к зеркалу, а оно отражает твою волшебную сущность и сразу видно по сполохам силы, кто ты - маг, человек или колдун какой. Это зеркало собирались рассечь на сотни маленьких и передать их гвардейцам, чтобы те ловчее изобличали чернокнижников. Но потом что-то не срослось, то ли мастер совершил ошибку, то ли само зеркало, как и все зеркала, оказалось непокорным. Говорят, будто работу над своим творением искусник начал, когда его жена была в ожидании, а закончил, когда она умерла в родах, оставив мужу новорожденного первенца. Может быть, тогда-то мастер от горя и вложил в своё творение совсем не то, что следовало. Короче говоря, зеркало не оправдало себя. Его бы, наверное, разбили, но оно, к сожалению, не попало в руки волшебников. Гиа, тронувшись рассудком от горя, исчез, прихватив с собой и проклятое зеркало, и младенца. Так их и не нашли.
   Торой жадно слушал старинную легенду, но по-прежнему ничего не понимал. Наконец, устав вникать, спросил напрямик:
   - Рогон, так что же это за зеркало? Какое в нём проклятье?
   Великий маг грустно улыбнулся и ответил:
   - Вместо того чтобы отражать чужую Силу, зеркало жадно её поглощает, а при проведении должных обрядов и вовсе может вытянуть Могущество вместе с жизнью. Ну, во всяком случае, бытовало такое мнение.
   Торой откинулся к стене - округлые брёвна избы больно впились в спину, но чародей этого не заметил. Он вспоминал "Перевёрнутую подкову", уродливое зеркало на стене и барную стойку, за которой день ото дня принимала посетителей жизнерадостная Клотильда.
   - Стало быть, зеркало способно низложить многих магов? - уточнил волшебник.
   Рогон кивнул. И вдруг, в эту самую секунду, Тороя совершенно некстати потянуло прочь - убогая комната поплыла перед глазами, утрачивая ясность очертаний, откуда-то издалека донеслись неразборчивые гневные призывы и, как будто, пощёчины. Люция пыталась разорвать чары! Перепугалась, небось, крепкому сну спутника и теперь пытается его "вызволить" из лап коварного Рогона.
   - Нет! - Торой впился взором в соединяющие его и Великого Мага нити Силы. Вот одна из них лопнула, не выдержав напряжения, за ней другая, третья. Волшебник сделал попытку удержать рвущиеся чары, и неимоверным усилием воли ему это удалось. Вцепившись в широкие плечи Рогона, Торой пеленал и опутывал себя и собеседника новыми и новыми нитями волшебства.
   Так дико волшебник не чувствовал себя никогда в жизни. Торою одновременно казалось, что он куда-то бежит, а струи дождя хлещут его по лицу, и в то же самое время, он чувствовал (хотя и чуть менее явственно) тепло очага, присутствие Рогона и дощатый пол под неподвижными ногами.
   В свою очередь Великий Маг тоже вцепился в собеседника, не позволяя заклинанию развеяться.
   - Торой, - кричал он из какой-то смутной дали сквозь вой ветра, шелест дождя и звонкое хлюпанье луж, - зеркало может уничтожить только последний из рода Создателей! Я думаю это тот самый мальчик, за которым охотится ведьма. Зеркало нужно, нужно разбить, иначе случится беда, могут...
   Голос стал ещё тише и продолжил стремительно удаляться, так что последние слова поглотило невнятное эхо. Руки Рогона утрачивали плотность, становясь полупрозрачными руками призрака. А кто-то (да чего там гадать, ясно кто - Люция) тем временем неумолимо тянул сознание Тороя прочь из сна. Но волшебник всё ещё цеплялся за смутные обрывки видения, всё ещё тянул к ускользающему магу тонкие нити Силы. Ещё одной встречи у них не будет. Никогда. Значит надо успеть, надо успеть спросить едва ли не самое главное.
   - Рогон! - яростно проорал волшебник вслед исчезающему призраку. - Рогон, кем был Алех? Кем был эльф Алех?!
   Великий Маг стремительно таял в воздухе, словно бы уносимый порывом ветра. Стены избушки ринулись прочь, исчезая в темноте, крышу, будто снесло ураганом, вот растворилась в воздухе немудрёная обстановка комнаты, а потом откуда-то издалека всё-таки донёсся ответ волшебника:
   - Алех был отличнейшим ведьмаком...
   И снова Тороя захлестнуло двойственное чувство, будто он одновременно стоит на месте растворившейся избушки и в то же самое время куда-то бежит сквозь дождливую ночь. А потом всё это утратило важность, поскольку рассудок встряхнула паника.
   Алех был ведьмаком? Алех? Друг и ученик Рогона, который прекрасно знал о появлении в будущем Тороя, о зиме, ведьме и мальчике, а также о зеркале... Алех был ведьмаком! Торою показалось, будто ещё немного - одну-две секунды - и его рассудок просто не выдержит. Нити Силы лопались одна за другой, болезненно отпуская диковинный сон.
   О, Сила Всемогущая, почему, почему он, Торой, мог так заблуждаться, полагая, будто Гелинвир погубила именно ведьма? Зациклился на словах Баруза, а ведь к зеркальщику вместе с кхалаями вполне могла придти Нирин, а не главная зачинщица (точнее, зачинщик) случившегося! Да, впрямь, почему не ведьмак? Как Торой мог не допустить даже мысли о том, что Мирар усыпил мужчина? А та битва, когда пришлось останавливать дождь? Он ведь не видел лица противницы, да и если бы видел... Что толку? Всё равно за долю секунды ничего не поймёшь. Что же касается облика колдуньи (точнее, колдуна) под внутренним взором, на таком расстоянии, да ещё с помощью друзей-чернокнижников при желании можно запросто исказить оттенок Силы. Да и наверняка гроза являлась лишь обходным манёвром, Алех, скорее всего, устроил её только для того, чтобы выяснить, остался ли в Гелинвире хоть один живой волшебник.
   Мир крутился и плыл перед глазами, а Торой всё никак не мог вынырнуть из пучины странного полусна-полубреда, он покорно бежал куда-то сквозь ночь, но всё ещё не мог разлепить глаза и вернуться в реальность, словно какая-то неудержимая Сила не хотела отпускать его.

* * *

   Люция ещё не закончила читать гортанное заклинание, а волшебник уже обмяк в своём кресле и глубоко уснул. Девушка прилежно дочитала словоречие и скептически уставилась на мага - ничего не скажешь, поколдовали.
   - Спит, - не поверила своим глазам колдунка. - Спит, как старый конь!
   Она даже потрясла мага за плечо, но, увидев, как безжизненно свесилась на грудь его голова, поспешно убрала руку - стало быть, в этом и заключалось волшебство - усыпить Тороя и отправить его в мир снов, где он, по всей вероятности, и встретится с Рогоном.
   Ведьма пожала плечами - надо так надо.
   - Ну что, парни, у нас куча свободного времени. - Она хлопнула в ладоши. - Кстати, Тальгато, не хочешь меня нарисовать?
   Вопрос был своевременным, при слове "нарисовать" юный художник вскочил с места и, взяв колдунку за руку, отвёл её на низенький диванчик, усадил, расправил складки платья. Осторожно, кончиками пальцев, повернул подбородок, а потом поманил к себе Эйлана. Заинтригованный мальчишка тут же устроился у нянькиных ног. Тальгато отошёл на полшага, любуясь. Вероятно, увиденное его удовлетворило, поскольку он, по-прежнему молча, уселся напротив и приступил к работе.
   Колдунка скосила глаза, но смогла разглядеть только макушку художника, склонившегося над бумагой.
   Так прошло довольно много времени, Тальгато азартно скрипел карандашом, Люция величественно смотрела на огонь, а Эйлан время от времени зевал. Торой продолжал дрыхнуть... Наконец, ведьма, несмотря на немые протесты Тальгато и его возмущённое мычание прервала творческий порыв - за окном уже сгустились сумерки, пора было ложиться спать.
   Они заснули под сладкий шелест дождя и мурлыканье Кошеньки. Кошенька вообще мурлыкала очень громко и уютно.
   "Интересно, что там снится Торою", - подумала Люция, погружаясь в сладкую дрёму.
   Ведьме снилось, что она дома, в маленькой лесной избушке, орудует на кухоньке - готовит жаркое из зайца, в надежде поразить Тороя кулинарным мастерством. Вот уже и сковорода раскалилась на огне и пришла пора выкладывать на неё кусочки мяса. Стряпуха отстраняется от очага, чтобы не обжечься, и бросает зайчатину в кипящее масло, а масло возмущённо шипит и брызгается, причём, чем сильнее размешивает Люция жаркое, тем яростнее становится шипение. "Так не пойдёт, - думает ведьма. - Так не пойдёт, у меня же всё сгорит...". Она пытается снять сковороду с огня, но та принимается шипеть ещё яростнее.
   Именно это свирепое шипение, становящееся с каждым мгновением всё неистовее и громче, разбудило спящую. Люция распахнула глаза, прогоняя остатки сна. Однако шипение раскалённого масла и не думало никуда исчезать! Несколько мгновений колдунка слепо таращилась в темноту, а потом разглядела на фоне мерцающих оконных стёкол воинственно изогнутый силуэт Кошеньки. Трёхцветка свирепо шипела, скребя когтями мраморный подоконник.
   - Киса? - испуганным шёпотом позвала ведьма. - Киса...
   Кошка шарахнулась, испугавшись неведомо чего, а потом сиганула к девушке под одеяло.
   - Да что с тобой? - Люция поспешно встала и подошла к окну. Кошка беспокойно припустила следом, путаясь под ногами и призывно мяукая.
   - Тихо! - шикнула на неё ведьма. - Разбудишь всех.
   Словно поняв сказанное, трёхцветка смолкла, запрыгнула на подоконник и, вытянув шею, уставилась в окно. Колдунья тоже вглядывалась в темноту - чего там привиделось кошке, что она принялась шипеть с этакой злостью?
   - Ничего не вижу. - По-прежнему шёпотом сказала ведьма.
   За окном и впрямь ничего не изменилось - лишь продолжал занудно сыпать дождь, поливая мостовую, воздушные тротуары, здание Академии и округлый купол Залы Собраний. Ведьма прижалась лбом к стеклу, стараясь разглядеть ту часть площади, которая располагалась прямо под окнами покоев.
   - Ничего не вижу. - Недовольно повторила она и уже хотела возвращаться в постель, как кошка несильно, но всё же ощутимо цапнула колдунку за палец.
   - Ой! - Люция отдёрнула руку. - Ты чего?
   Но трёхцветка не удостоила её ответом, она вновь обернулась к окну и мяукнула, как бы призывая девушку быть внимательней. Ведьме пришлось снова приникнуть к стеклу. И снова она ничего не заметила - всё те же мокрые мостовые, мрачные здания... А это что?
   По изогнутому тротуару, прямиком к покоям, где так уютно устроились беглецы, скользила какая-то тень. Очертаниями тень была похожа на огромную летучую мышь, которая, чтобы не быть замеченной, стелилась над камнями мостовой. Сердце ведьмы ёкнуло и пустилось в неистовый пляс. Тень парила далеко внизу, на самом близком к земле тротуаре, но с такой скоростью она могла достигнуть башни, где находились Люция и её спутники, за считанные минуты... Однако незваная гостья, по всей видимости, ещё не обнаружила укрытие беглецов - она скользила от здания к зданию, словно принюхиваясь - невероятных размеров летучая мышь за смутной пеленой дождя.
   Всё это время кошка неотрывно следила за тенью, напрягшись и лихорадочно подёргивая усами.
   - Ах ты моя хорошая, - торопливо похвалила колдунка бдительного сторожа и тут же крикнула в тишину комнаты громким шёпотом. - Мальчики подъём!
   Удивительное дело, но и Тальгато, и Эйлан проснулись сразу же. Внучок зеркальщика испуганно сел на кровати сонно хлопая глазами.
   - Что там, Лю? - испуганно спросил он, натягивая одеяло к самому подбородку.
   - Одевайтесь! Мы уходим!
   Из предосторожности ведьма не стала зажигать огонёк и впотьмах кинулась в комнату, где на кресле продолжал безмятежно дрыхнуть волшебник.
   - Торой, Торой, да проснись же! - она изо всех сил трясла мага за плечи, но тот по-прежнему не размыкал глаз. - Вставай!..
   Голос девушки сорвался от ужаса. Но чародей спал, и разбудить его не было ни малейшей возможности. Тем временем, в дверях спальни возник взлохмаченный, но уже собранный Тальгато. Юный рисовальщик крепко держал за руку испуганного Эйлана.
   - Надо уходить, - скороговоркой произнесла Люция, - там чужак!
   Мальчишки кивнули, блеснув в темноте испуганными глазами. Рассвирепевшая кошка выбежала из спальни и теперь расхаживала возле балконных дверей, напряжённо дёргая распушившимся хвостом. Аккурат за балконными дверьми к покоям возносилась широкая лента воздушного тротуара. Увы, с улицы проникнуть в комнаты труда не составит - двери-то открываются с двух сторон... Судя по всему, Эйлан понял мысли колдуньи, потому что, резво вырвавшись из рук Тальгато, подлетел к коробу, где хранились рисовальные принадлежности, и высыпал содержимое ящика на пол.
   Кисти, карандаши, баночки с красками раскатились по ковру. И то верно, есть надежда, что чужак оступится на этом беспорядке и, если не убьётся, так хотя бы чувствительно ударится. Рисовальщик было застонал что-то про беспорядок, но Люция грозно цыкнула на него и послушный мальчик присмирел. Ведьма схватила свой узелок и рывком подняла Тороя из кресла. Маг послушно встал, глядя перед собой пустыми глазами. Ни дать, ни взять лунатик.
   - Бежим! - колдунка подтолкнула ребят в спины.
   Первой в тёмный коридор рванула воинственная Кошенька, следом, держась за руки, Тальгато и Эйлан, а уже за ними Люция с Тороем. Девушка тянула безвольного волшебника за руку. Он исправно переставлял ноги, но при этом покачивался, будто пьяный.
   Звонко щёлкнув пальцами, ведьма зажгла над головами спутников болотный огонёк. Люция не задалась мыслью, куда именно бежать, главное, как ей сейчас казалось, очутиться на улице, а там... там посмотрим.
   Беглецы неслись через гулкие коридоры замка, сворачивая то вправо то влево, впереди, словно стрела, мчалась, едва касаясь лапами пола, кошка. Именно она, как ни странно, указывала дорогу в этом лабиринте покоев и зал. Колдунка всецело доверилась чутью пушистой хищницы, а сама, увлекая за собой Тороя, шептала срывающимся голосом заклинание, разрывающее чары.
   - Очнись, - задыхаясь, умоляла девушка, - очнись!
   Где-то далеко позади раздался тешащий сердце грохот и Эйлан в нездоровом азарте радостно воскликнул:
   - Сработало!
   - Он упал. - Едва справляясь с дыханием, печально согласился Тальгато и подытожил. - Теперь там беспорядок...
   - Ходу! - зашипела на них Люция.
   Болотный огонёк нёсся под потолком, превращая бегство в мистическую гонку, окрашенную сполохами и переливами. Но вот беглецы, перескакивая через три ступеньки, сбежали по широкой парадной лестнице в просторную гостиную, а Кошенька с нетерпеливым мявом замерла перед высокими входными дверями. Эйлан с разбегу толкнул плечом тяжёлые створки и, больно ударившись, вылетел в ночь, увлекая за собой Тальгато. Следом за ними в дождливый мрак вынеслась Люция, тащившая за руку бесполезного волшебника.
   - Туда! - скомандовала девушка и помчалась к одному из воздушных тротуаров, что уводил в противоположную от замка сторону.
   А ведь ещё сегодня вечером и близко боялась подойти к этим проклятым "мостикам" - такими ненадёжными они казались. И, надо же, сейчас колдунке не было решительно никакого дела до ненадёжности и хрупкости гелинвирских тротуаров, ей даже была совершенно безразлична высота, на которую они вздымались.
   Оскальзываясь в темноте, беглецы устремились вперёд. Мчаться в гору по мокрым камням, когда трепещущий огонёк освещает путь лишь на несколько шагов вперёд, страшно и очень опасно. А уж если с дождливой высоты камнем падает огромная тень...
   - Бежим! - завизжала ведьма, пригибаясь. - Туда!
   Она махнула рукой в сторону, где из темноты выступала каменная башня. Под ногами свирепо выла от бессильной ярости кошка. И снова беглецы помчались сквозь ночь, а стремительная тень понеслась следом. Люция слышала за спиной жуткое сипенье, видимо, Тень хотела окончательно запугать несчастные жертвы. Безучастный ко всему Торой тяжело бежал рядом.
   - Прочь! - ведьма яростно взмахнула рукой, швырнув в преследователя своим узелком.
   Жуткое Нечто сноровисто шарахнулось в сторону, увёртываясь, и... не рассчитало в темноте - взяв крутой разворот, с треском врезалось в стену Академии, отчего зашелестело ещё яростнее и рухнуло куда-то на нижние уровни тротуаров.
   Эйлан и Тальгато издали победоносный клич и, дробя пятками лужи, помчались к башне. Первым достиг двери более ловкий внучок зеркальщика, он со всего разлёта врезался в створку, ожидая, что она распахнётся, но тут же с болезненным оханьем запрыгал поодаль, растирая ушибленное плечо. Тальгато, которого мальчишка тащил следом, предусмотрительно выставил перед собой руки и лишь звонко приложился к дверям ладонями.
   - Заперто! - закричал Эйлан сквозь дождь. - Лю, здесь заперто!
   - Торой! - взвизгнула ведьма. - Да слышишь ты или нет?
   И она влепила магу пощёчину.
   - Очнись!
   Увы, рукоприкладство не принесло результата, а потому Люция зло отпихнула волшебника к стене и оглянулась на мальчишек. Эйлан таращился на колдунью круглыми от страха глазами. Даже безучастный доселе Тальгато и тот прерывисто дышал, бросая по сторонам заравленные взгляды. В ногах у ведьмы вилась кругами Кошенька с воинственно торчащим хвостом и выгнутой спиной. Болотный огонёк услужливо озарял жалкое сборище.
   - Сейчас, сейчас, - зашептала колдунья и принялась испуганно торкаться в дверь. - Откройся! Откройся!
   Она выкрикнула в волглый воздух ещё несколько отрывистых приказов и дверь, с запозданием вняв заклинанию, неожиданно распахнулась. Люция с визгом провалилась в темноту. Эйлан бросился следом.
   - Бегите наверх. - Приказала колдунка и выскочила на улицу за Тороем.
   Тот стоял, привалившись спиной к мокрой стене, и, не мигая, смотрел в пустоту.
   - Что б тебя разорвало... - зло пропыхтела ведьма, которой уже порядком надоело таскать чародея на своём загривке.
   - Лю! - заверещал откуда-то сверху, из башни, Эйлан. - ЛЮ!
   Люция завизжала и повернулась лицом к опасности, молотя кулаками воздух.
   - Иди сюда! - вопила она, лупя бестелесную темноту. - Я тебе так наподдам!
   Сверху отчаянно голосил внучок зеркальщика.
   "О, Силы Древнего Леса, - взмолилась в последний раз Люция, - помогите мне вспомнить хоть какое-то словоречие, чтобы защитить мальчишек! Обещаю, что за это я прочитаю и выучу наизусть все заклинания, какие только есть!" Но Силы Древнего Леса остались бесчувственны к мольбе. Глухой ужас захлестнул девушку с головой.
   "Всё. - Подумала ведьма. - Теперь точно всё".
   Чёрная тень скользнула с небес, рассекая завесу дождинок рваными крыльями. И заходящаяся от ужаса девушка, наконец, поняла - с необозримой чёрной высоты к ней мчится ужасный Тать! Страшный привратник Мира Скорби, поджидающий души умерших колдунов.
   Бабка говаривала, будто сильная ведьма может обмануть первородного демона и избегнуть его мучительных объятий - достаточно лишь скользнуть под страшными кожистыми крыльями, похожими на мокрые простыни, стегнуть Татя древним заклятьем и перепрыгнуть страшную пропасть, отделяющую Жизнь от Вечности. Та же колдунья, которая не сможет противостоять привратному стражу, как есть угодит в удушливые объятия его крыльев и будет утащена на самое дно Пропасти, туда, где нет ни солнца, ни света, а один лишь бездушный камень в изломах да трещинах. И бродить неприкаянной душе среди этих камней и искать путь к благодатному покою... вечно.
   От осознания эдакой унылой будущности Люция совершенно отчаялась, и её душераздирающий визг стал ещё громче. Девушка-то ведь не знала древних заклятий, не отличалась ловкостью, а прыгать через пропасти и вовсе не умела. Однако быть утащенной на дно жуткой Бездны колдунье не улыбалось, и она приняла мужественное решение навешать страшному Татю таких тумаков, чтобы он, если и победил, так при этом хоть помучался.
   Холодный дождь лупил стены зданий и изогнутые арки воздушных мостовых, лил неостановимым потоком, оглушая и ослепляя. Однако это ничуть не смущало колдунку, которая продолжала воинственно размахивать руками. Насквозь промокшая сорочка прилипла к телу, так что Люции казалось, будто кожистые крылья Татя уже заключили её в объятия. Девушка продолжала отчаянно бороться с пустотой, поскольку неизвестный и страшный противник на самом деле не спешил нападать.
   А спустя полминуты бестолкового размахивания кулаками ведьма решилась-таки открыть зажмуренные до боли в переносице глаза. И что же она увидела? В подсвеченной болотным огоньком пелене дождя у противоположного края мостовой топталось, тяжело дыша, бесформенное Нечто. Если же как следует приглядеться, становилось понятно, что наводящий ужас Тать - на самом деле всего лишь высокий человек, облачённый в просторный плащ. Сейчас этот человек стоял, склонив покрытую капюшоном голову, и упирался руками в колени - пытался отдышаться после долгой гонки. Отдуваясь и пыхтя, неизвестный преследователь не без уважения прохрипел:
   - Ну, ты быстра, девонька...
   Голос был мужской, но простуженный и сиплый. Наконец, человек в плаще выпрямился и откинул с лица капюшон.
   Люция, зажмурилась, не желая видеть чудища, скрывающегося под бесформенной одеждой (а такой противный голос мог принадлежать только чудищу), но тут же поняла - неизвестная опасность стократ страшнее известной. Посему ведьма мужественно решила встречать неотвратимость лицом к лицу и глаза всё-таки распахнула.
   Против всех ожиданий колдунье открылось красивое холёное лицо. Слишком красивое и большеглазое, чтобы быть человеческим. А потом девушка разглядела выглядывающие из-под светлых волос продолговатые уши. Эльф. Люция ожидала увидеть какого угодно монстра, любое чудовище, даже кхалая, но только... Только не красивого нелюдя!
   Тут надо сказать, что деревенской ведьме ещё ни разу в жизни не доводилось встречать Бессмертного. Она, конечно, слышала об их красоте и о диковинных ушах, а также о том, что люди пренебрежительно называют эльфов остроухими. Собственно, именно поэтому, девушка наивно полагала, будто эльфийские уши чем-то похожи, скажем, на беличьи - эдакие острые, настороженно торчащие и украшенные кисточками... Однако на деле уши нелюдя в точности повторяли форму человеческих, разве только были заметно вытянутей.
   Засмотревшись на диковину, Люция совершенно позабыла о том, что незваного гостя нужно бояться. Собственно, вымотанный эльф и не производил впечатления коварного злодея. А потому девушка с жадностью обшаривала запыхавшегося преследователя глазами, и только стена дождя мешала ей как следует разглядеть занятную невидаль.
   - Еле за тобой угнался, - тем временем просипел Бессмертный.
   Вот тут к колдуке и вернулась способность мыслить. Девчонка, наконец-то, осознала - перед ней как-никак стоит давешний преследователь, похожий на демона Татя и неизвестно на кой ляд гнавшийся за своими жертвами. От неожиданно всколыхнувшегося страха замёрзшую ведьму бросило в жар, а потом снова в холод. В конечном же итоге она провизжала сквозь дождь имя единственного заступника:
   - Торо-о-о-ой!!!
   Но этот безнадёжный призыв в очередной раз не был услышан. Маг по-прежнему безучастно стоял рядом и таращился в темноту. Зато Тать, а точнее эльф, от которого испуганно пятилась девушка, услужливо выдохнул:
   - Позволь-ка, я тебе помогу.
   Холёная ладонь, унизанная кольцами, взяла бесподобный замах, а в следующую секунду оглушительный звук пощёчины эхом отозвался в закоулке. Удар был очень сильным. Люция бы так точно не смогла. Голова Тороя дёрнулась от чудовищной оплеухи, и даже в зеленоватом полумраке было видно, как заполыхала его щека. Но ещё прежде, чем волшебник открыл глаза, его кулак молниеносно рванулся вперёд.
   "Да, - успела подумать Люция, - может, фехтовальщик из него и впрямь неважный, зато реакция отменная".
   Эльфа отшвырнуло к противоположной стене тесной улочки. Не ожидавший такого поворота дел Бессмертный мигом утратил свойственную его племени аристократическую сдержанность и превратился из умудрённого столетиями нелюдя в обиженного юнца:
   - Да вы что?! Совсем ополоумели?! - прохрипел "Тать", приплясывая от боли и держась рукой за ушибленную скулу.
   - С ума посходили! - продолжил он причитать и охать, выписывая занимательные коленца. - Сперва какой-то дряни под ноги насыпали - чуть шею не свернул, потом тюком в голову запустили - едва не расшибся, а теперь с кулаками бросаетесь?!
   - Люция, отойди от него! - рявкнул Торой так повелительно, что эльф вжался в стену.
   А уж ведьма, которая едва не смеялась над забавными прыжками и жалобными причитаниями Бессмертного (он, должно быть, впервые в жизни получил в глаз), стрелой метнулась за спину своего волшебника. Слишком властным был голос Тороя.
   Выбежавшие из башни мальчишки приросли к мостовой, не решаясь сделать и шагу вперёд. Только воинственная Кошенька, шипя и фыркая, наскакивала на затравленного эльфа, примериваясь для сокрушительного прыжка, да ещё Торой стоял в опасной близости и враждебно смотрел на подскоки того, о ком совсем недавно говорил с Рогоном.
   Алех имел вид потрёпанный и сконфуженный - под левым глазом стремительно наливался желвак, белокурые волосы патлами облепили лицо, уши жалко топорщились. Эльф хватался ладонями за ушиб и, силясь не потерять равновесие, тщетно отбрыкивался от разъярённой кошки, которая драла в клочья его нарядные высокие сапоги (а заодно и ноги). По всей вероятности животина собиралась растерзать ненавистного возмутителя спокойствия, который обнаглел настолько, что посмел пугать её людей. При этом пушистой трёхцветке было решительно всё равно, что перед ней, как-никак эльф, то есть существо во всех смыслах обаятельное и всем четвероногим (да и двуногим тоже) симпатичное. Будь ты хоть феей с крылышками, а посягать на кошкиных друзей не рискуй. Судя по всему, эльф это уже понял.
   - Да уберите вы её! - сипло взмолился он. И снова дрыгнул ногой, пытаясь отразить очередную Кошенькину атаку.
   - Киса, ко мне! - Эйлан хлопнул себя по колену и о, чудо, трёхцветка перестала наскакивать на незваного гостя. С исполненным достоинства видом победительницы она отошла к мальчикам и встряхнулась, словно бы говоря "Очень нужно. Не для себя стараюсь".
   Люция подняла мокрую холодную кошку из лужи и прижала к себе, благодарно поглаживая по мокрой шерсти. Девушка хотела спросить у Тороя, кто такой их неизвестный гость, но вместо этого жалко чихнула. Девушка чувствовала себя голой и несчастной, да и колени до сих пор тряслись от пережитого ужаса.
   Торой, ни слова не говоря, сдёрнул с безвольного эльфа плащ и укутал продрогшую спутницу. Бессмертный открыл было рот в попытке что-то сказать, но волшебник сделал неопределённый жест, словно затворил невидимую задвижку, и Алех не смог произнести ни звука - губы крепко-накрепко сомкнулись и теперь ночному гостю оставалось лишь таращиться на мага да испуганно вращать глазами без права на оправдательную речь.
   Но чародей даже бровью не повёл, видать, нынешним вечером жалость к побеждённому была ему чужда. Торой обнял Люцию за плечи, почувствовал, как она зябко трясётся под Алеховым плащом, и виновато сказал:
   - Прости, я не мог вернуться раньше.
   Тут-то ведьма и позволила себе обиженно и укоризненно расчихаться.

* * *

   Они возвращались в покинутые комнаты по дугам мостовых - впереди Эйлан и Тальгато, держащиеся за руки, следом спотыкающийся Алех в уже насквозь промокшей щёгольской одежде и изодранных сапогах, за ним ведьма в слишком длинном для неё плаще и хмурый волшебник с отпечатком эльфийской ладони на щеке.
   В покоях Люция заставила себя немного и через силу поплакать, чтобы Торой с виноватым видом побегал вокруг с сухим одеялом, извинениями и бокалом подогретого вина. Алех, насупившийся и не имеющий возможности произнести ни слова, сидел в кресле возле камина. Он держался независимо, но вместе с этим несколько затравленно. И, хотя эльф попытался изо всех сил принять заносчивый вид, получилось это у него плохо. Возмутитель ночного спокойствия обиженно вращал глазами (один из которых уже изрядно заплыл) и силился разрушить чары волшебника. Однако слабые попытки оставались безуспешными.
   Тальгато, обычно безучастный ко всему, кроме своих рисунков и карандашей, замер возле порога и принялся беззвучно плакать, сотрясаясь всем телом.
   - О, Сила Всемогущая! - выругался Торой. - Ну, что ещё?
   Рисовальщик подрагивающим пальцем указал в направлении балконной двери - здесь в хаосе валялись раздавленные баночки с красками, сломанные карандаши и кисти. На роскошном ковре подсыхали отпечатки подмёток Алеховых сапог, удачно измазанных в белилах.
   - Здесь такой беспорядок... - проскулил мальчишка, глотая слёзы, и добавил. - Тальгато не виноват.
   Торой покачал головой:
   - Конечно, нет. - И тут же поинтересовался, - Эйлан, твоя идея?
   Паренёк довольно кивнул.
   - Толково придумано. - Похвалил волшебник.
   Алех дёрнулся, видимо припомнив падение, и стал обиженно рассматривать испачканный в белилах сапог.
   - Помоги Тальгато. - Попросил волшебник внучка зеркальщика.
   Маг отвернулся от мальчишек, которые принялись ползать по полу, собирая уцелевшие карандаши и краски. Юный рисовальщик обиженно всхлипывал, а Эйлан вполголоса уговаривал его не расстраиваться. Внучок зеркальщика вообще занял по отношению к слабоумному художнику эдакую покровительственно-заступническую позицию - взросло хмурился, качал головой и с самым серьёзным видом в чём-то увещевал. Впрочем, Торою было не до ребят. Мрачный, словно нависшая за окном туча, маг повернулся к Алеху и повторил то неуловимое движение, которое заставило Бессмертного замолчать.
   - Говори. - Это милостивое позволение прозвучало, как приказ.
   Волшебнику было странно видеть эльфа таким растерянным и испуганным, из-за этого казалось, будто остроухий ведьмак и не нелюдь вовсе, а самый обыкновенный человек, да ещё и чуть не ровесник Тороя.
   - Не в голосе я, простыл. - Буркнул со своего места Алех.
   Маг от щедрот своих вручил эльфу стакан горячего вина и пояснил недоумённо таращившейся Люции.
   - Это друг моего наставника. Его зовут Алех.
   Ведьма учтиво кивнула (жалкие остатки бабкиного воспитания) и вежливо сказала совершеннейшую нелепицу:
   - Очень приятно познакомиться.
   - Не могу согласиться. - Также вежливо ответил эльф и подытожил. - Мне приятно не было.
   И он сначала с жалостью поправил свой некогда щёгольский сапог, а потом безо всякой приязни посмотрел на умывающуюся кошку. Торой, совершенно беспристрастный, взирал на Бессмертного.
   - Алех, - напомнил маг, - я слушаю твои объяснения.
   Эльф изящным движением отбросил со лба мокрую прядь. Он держался с таким достоинством, словно не был обезображен вульгарным тёмно-малиновым желваком и драной одеждой:
   - Видишь ли, Торой, - начал он невозмутимо, - я прибыл сюда после тягостной болезни и менее всего собирался кого-то преследовать или пугать. Рассчитывал найти вас, деликатно постучаться и разбудить, но вы почему-то меня опередили, испугались и кинулись наутёк, да так бойко, что не угонишься. Даже не думал, что способен нагнать такого страха. Я пробовал окликнуть твою спутницу, но, увы, из-за собственной хрипоты остался не услышанным.
   Он и впрямь не говорил, а сипел.
   Люция согласно закивала:
   - Правда, правда, он что-то там пробулькал, но я только сильнее испугалась. - Она подтянула плед к подбородку и тут же пожаловалась, - Торой, он превратился в огромную летучую мышь!
   Маг приподнял брови и снова повернулся к Бессмертному:
   Эльф пригубил горячего вина и развёл руками:
   - А как ещё было поспеть? Впрочем, побеседуем по существу. Гелинвир опустел, маги погибли и...
   - Откуда, - перебил его волшебник вкрадчивым вопросом, - тебе это известно?!
   Алех ответил, с недовольным видом ощупывая заплывший глаз:
   - Я был в Кин-Чиане, когда там разразились невиданные дожди, а потом и неведомая лихорадка. Странно, но недуг подкосил меня, как и прочих. После двух дней, проведённых в тяжком бреду, я понял, что как маг ни на что не способен! Жители королевства переболели и выздоровели, умерших почти не было, ну если не считать одного-двух десятков человек, а вот волшебники - все до одного лишились Силы. Посмотри на меня.
   И он сделал приглашающий жест. Торой не стал спрашивать, почему Алех не удивлён тому, что низложенный маг, вдруг снова обрёл свои способности. Эльфы не из тех, кто легко поддаётся людским чувствам - изумлению или восторгу. Так что ждать от Бессмертного человеческого любопытства было глупо. Он, вон, и потерей Силы не очень-то шокирован. Поэтому Торой ничего не спросил и не сказал. Промолчал. Лишь посмотрел на Алеха внутренним взором, нащупывая вероятную ложь. Бессмертный не противился. Хотя и мог бы. Волшебник явственно видел перевитые сполохи колдовской Силы над головой остроухого гостя. Определённо перед Тороем сидел ведьмак. Очень сильный, но всё-таки ведьмак, а не чародей. Сполохи горели уверенным прозрачно-синим светом и среди них не было ни единого тревожного оттенка лжи.
   - Ты ведьмак. - Констатировал Торой. - Как же ты попал в Совет?
   Люция испуганно распахнула глаза. Ведьмак? Эльф? Да ещё и представитель Совета? Девушка залпом допила вино. Ну и дела...
   - А как в него попал ты - чернокнижник и некромант? - спросил Алех.
   Торой усмехнулся:
   - Ну, я-то чернокнижником и некромантом стал много позднее вступления в Пресветлые ряды. Потому и поплатился.
   Эльф покачал головой, сдержанно сожалея неведомо о чём, и спросил:
   - Не понимаешь моей роли в этой истории? - он посмотрел на мага зрячим глазом. - Ты же был в теле Рогона, многое видел и слышал. Так вот, именно он вверил твою судьбу моим заботам. А для этого следовало попасть в Совет и ждать. А ведь я, мой друг, более ведьмак, нежели волшебник. И, поверь, очень сложно скрывать свои умения, особенно, когда вокруг - самые лучшие чародеи сопредельных королевств. Ты даже не представляешь, чего мне стоило оказаться в Совете, и уж тем более, к каким ухищрениям довелось прибегнуть, дабы не оказаться раскрытым. И, кстати, Торой, именно я настоял на твоём низложении. Не случись это, был бы ты сейчас обыкновенным колдуном.
   Волшебник смотрел на Бессмертного округлившимися глазами.
   - Ты? - это коротенькое слово вместило в себя столько противоречивых чувств, что развесившая уши Люция поневоле восхитилась.
   - Да, я. - С похвальным бесстрашием признал эльф. - И именно я должным образом подправил некие толкования Книги Судеб, чтобы представители Совета не вздумали проявить по отношению к тебе мягкость. Золдана очень уважали, а потому могло статься, что из почтения к заслугам наставника, тебе бы простили многие глупости.
   Некоторое время Торой сидел молча, осмысливая сказанное эльфом. Алех же допил вино, прошёлся по комнате и подобрал с пола один из рисунков Тальгато. Тот самый, на котором была изображена Люция с кошкой и сидящим у ног Эйланом.
   - Красиво, - с видом знатока и бывалого эстета похвалил Бессмертный работу художника и повернулся к ведьме. - Так, значит, ты и есть та колдунья, которая украла мальчика? Интересно, интересно...
   Эльф небрежно отбросил с плеч ещё мокрые волосы и подошёл поближе к огню, чтобы рассмотреть рисунок. Алех принял светский вид и деликатно помалкивал, давая Торою возможность переварить полученные новости. Увы, даже несмотря на то достоинство, с которым держался Бессмертный, вид он имел весьма жалкий. Обезображенная половина лица переливалась роскошным кровоподтёком, волосы повисли сосульками, от изодранной одежды валил пар, и только величественная осанка делала Алеха похожим на свергнутого и уже приговорённого к казни императора.
   Люция вздохнула и сказала ведьмаку:
   - Я бы вылечила твой синяк, но все травы остались в том узелке, который, ну, в общем... - она покраснела и сбилась.
   Эльф благодарно и очень изысканно поклонился (этот поклон тоже совершенно не вязался с его жалким видом), после чего промолвил:
   - Ах, ничего, ничего, пустое...
   Но тут Торой, не выныривая из пучины раздумий, щёлкнул пальцами и в воздухе незамедлительно возник изрядно подмокший узел. Ведьма принялась деловито рыться в пожитках, а маг продолжил безмолвствовать. Ему даже не пришло в голову, что он без усилий может вылечить Алехов фингал. Волшебник совершенно упустил этот момент, а гордый эльф, конечно же, не стал просить.
   "Значит, Алех - лишь помощник Рогона, не он навёл чары, которые коснулись минимум трёх королевств: Фриджо, Кин-Чиана и Флуаронис... Алех не врёт, я разглядел бы ложь, потому что сейчас намного сильнее его. Да потом, он и впрямь более не маг. Если способности к колдовству спрятать ещё получится (при должном опыте и сноровке), то способности к магии не замаскируешь. Выходит, Алех не враг, если только он не в сговоре с таинственной ведьмой...".
   - Алех!
   Эльф поднял голову, отвлекаясь от сосредоточенного и прилежного смешивания трав, полученных у Люции.
   - Что, Торой?
   - Ты можешь дать клятву Бессмертного, что не причастен к произошедшему в королевствах, не знаешь того, кто устроил подобное и ни в коей мере не потворствовал и не потворствуешь случившемуся?
   Остроухий ведьмак склонил голову к плечу и без обиды в голосе поинтересовался:
   - Без этого ты мне не поверишь?
   Торой кивнул.
   Бессмертный тонко улыбнулся и назидательным тоном похвалил:
   - Правильно. - К эльфу возвращались прежние замашки. - Что ж... клянусь перед лицом Вечности в том, что не причастен к произошедшему в королевствах, не знаю того, кто устроил подобное, и ни в коей мере не потворствовал и не потворствую случившемуся.
   Но, даже несмотря на удовлетворённый кивок, волшебника не оставило гаденькое недоверие. Торой прекрасно помнил, как несколько лет назад один эльф уже давал ему подобную клятву, но при этом так умело манипулировал словами, что умудрился обойти зарок. Словно почувствовав это смятение, Алех негромко сказал:
   - Я не обману тебя. Всё, что я делал, я делал ради того, чтобы ты сохранил способности и не погиб от неведомых чар.
   Маг заходил по комнате:
   - Допустим, я тебе верю, но в таком случае, объясни - зачем? Зачем ты так рисковал? Я - человек, а ты - эльф! Эльф не может рисковать всем ради человека, который в лучшем случае проживёт семьдесят или восемьдесят лет!
   Бессмертный грустно улыбнулся, потрогал налившийся бордовым желвак и со вздохом ответил.
   - Мой лучший друг был человеком. Он умер три века назад, но мне до сих пор его не хватает.
   Торой вздрогнул:
   - Это ты о Рогоне?
   - О нём. - И эльф повернулся к ведьме. - Люция, если у тебя есть горьколист, можно добавить и его, он отлично заживляет.
   И ведьмак пустился в пространный рассказ о лекарских свойствах болотного растения. Девчонка слушала, открыв рот, и заворожено наблюдала за умелыми действиями остроухого колдуна. Он же, ничуть не смущаясь, ловко растирал в старинной ступке травы, неспешно читал заклинания и даже успевал пояснять каждое из своих действий, ну, ни дать, ни взять - наставник перед классом учеников-лоботрясов.
   Алех говорил неторопливо и понятно, время от времени с изящной небрежностью бросал в ступку щепотку-другую трав и даже шутил. Люция против воли залюбовалась нелюдем. А он так самозабвенно погрузился в тонкости ведьмачьего искусства, что утратил свойственную его племени высокомерность. Торой перехватил очарованный взгляд колдунки и усмехнулся - да уж, Алех настоящий эльф, при желании без труда обворожит любую барышню, даже будучи украшенный синяком.
   Маг отыскал глазами притихших мальчишек - Тальгато и Эйлан давно уже навели порядок перед балконной дверью и теперь клевали носами на широкой тахте - между ними, с недоверием посматривая на эльфа, лежала обсохшая Кошенька. Понаблюдав за Бессмертным ещё какое-то время, пушистая трёхцветка решила, что после её сокрушительного нападения он присмирел и может считаться неопасным. Лишь после этого животина беззаботно зевнула и свернулась калачиком.
   В свою очередь Люция совершенно не разделяла кошкиной настороженности. Напротив, обрадованная появлением собеседника, который охотно отвечал на её многочисленные вопросы, девушка пользовалась удобным случаем и выведывала у эльфа тонкости колдовства.
   - А ты можешь меня научить превращаться в летучую мышь?
   "Конечно, - приревновал незаметно для себя Торой, - зачем ей теперь волшебник, когда появился такой интересный единомышленник".
   - Ну... - замялся остроухий ведьмак, - это достаточно сложно. Конечно, если ты в совершенстве владеешь умением летать на помеле...
   Колдунка горестно вздохнула:
   - Не владею. Бабка не успела толком научить...
   Алех на это беззаботно махнул рукой:
   - Я научу, если будет время. Думаю, за два-три года при должном старании ты всё освоишь...
   Ведьма посмотрела на него с обожанием.
   - Алех. - Прервал идиллическую беседу Торой. - А как ты нас нашёл?
   Эльф приложил компресс с наговоренными травами к синяку и, откинувшись на спинку кресла, ответил:
   - Это было несложно. Рогон ведь советовал тебе отправиться именно в Гелинвир - крепость испокон веку считается самым надёжным укрытием. У меня, конечно, были некоторые сомнения в том, что ты прислушаешься к этой рекомендаци. Но, уже будучи в Фариджо, я обнаружил след твоего волшебства - этот дождь. Он буквально пронизан магией. Ну и ещё я видел некую яблоню во дворе одной старой деревенской бабки...
   Чародей улыбнулся, вспомнив Ульну.
   За окном тем временем забрезжил рассвет. Алех опасливо покосился на высокие створки и с робкой надеждой в голосе спросил:
   - Ты убрал тела?
   Торой кивнул. Он знал, сколь сильно эльфы боятся смерти и всех её ритуалов, а потому не удивился, услышав в голосе Бессмертного плохо скрываемую дрожь.
   - Алех, а у тебя нет предположений, кто затеял эту канитель с зеркалом?
   Ведьмак, придерживая компресс, со вздохом ответил:
   - Увы...
   Торой вздохнул:
   - Ясно одно: кто бы это ни устроил, он начисто лишён сантиментов. Это крайне беспринципное создание, для которого смерть сотен людей - недостойная внимания мелочь. Честно говоря, я даже подумал, что это ты...
   Алех насмешливо приподнял бровь, словно вопрошая, мол, чем обязан?
   - Да потому, - пояснил Торой, - что только эльфы могут вот так, безжалостно, вершить чужие судьбы, особенно, если это судьбы человеческие. А, когда Рогон сказал мне, что ты был ведьмаком, то...
   - Можешь не продолжать, - обиженно прервал его Алех, переплетя красивые пальцы. - Фантазия у тебя всегда была отменная. Могу представить, каким чудовищем я вмиг оказался.
   Волшебник уныло кивнул. Люция присела на подлокотник его кресла и ободряюще потрепала по плечу. От эльфа не укрылся этот знак внимания, и он вздохнул, как будто неожиданная ласка напомнила ему что-то не очень весёлое.
   - Люция, если у тебя ещё есть травы, поделись, я приготовлю что-нибудь от горла. - Вежливо попросил Бессмертный, которому надоело жалобно сипеть.
   Юная ведьма снова погрузилась в дебри тощего, но, как ни странно, совершенно бездонного узелка. Она ковырялась довольно долго, однако никак не могла отыскать нужные травы. Досадливо вытащила мешающую поискам склянку с какой-то мазью, Тороев кошёль с золотыми, а в завершение - давешнюю тарелку, в которую волшебник наблюдал за Нирин.
   Увидев тарелку, Алех вскочил, совершенно забыв про компресс. Тряпка с травами шлёпнулась на пол, и Торой с удивлением увидел, что от синяка, так ловко наставленного им эльфу, не осталось и следа.
   - Откуда у тебя это? - сдавленным голосом поинтересовался ведьмак, поворачивая в руках колдовское блюдо то так, то эдак. - Откуда?!
   Он схватил девчонку за плечи и встряхнул, требуя немедленного ответа. Вид у Бессмертного был полоумный - от спокойной сдержанности не осталось и следа, огромные глаза пылали, тело сотрясала дрожь.
   - От б-б-бабки... - испуганно выдохнула Люция и тут же принялась оправдываться, неправильно истолковав волнение Алеха. - Это моё, я не украла! Когда бабку сожгли, я...
   - КТО? - взревел эльф. - КТО была твоя бабка?
   Люция шарахнулась от сумасшедшего ведьмака, а на тахте проснулись и испуганно начали озираться сонные мальчишки, даже Кошенька и та бодро встряхнулась, снова приготовившись к бою.
   - Прекрати на неё орать, иначе наставлю второй синяк. - Зло отчеканил Торой, которому не нравилось смотреть как Люция вжимается в стену.
   Усилием воли эльф взял себя в руки и с расстановкой спросил:
   - Люция, скажи мне, кто была твоя бабка?
   Девушка растерянно захлопала глазами:
   - Не знаю... Просто бабка... Старая ведьма, мы рядом с флуаронской деревенькой жили, ей меня подкинули ещё в младенчестве...
   - Как? - снова взвыл от нетерпения Бессмертный. - Как её звали?
   - Я не знаю! - плачущим голосом крикнула Люция. - НЕ ЗНАЮ! Я называла её бабушкой, а деревенские или госпожой, или старой каргой - заглазно.
   Алех открыл рот для очередного вопроса, но тут сильные руки схватили его за плечи и развернули. Торою надоело наблюдать за непонятной истерией, и он решил внести коррективы в ход беседы.
   - Да объясни толком, в чём дело, хватит её пугать! Не на допросе! - рявкнул маг на эльфа.
   Люция захлопала глазами - Торой заступился за неё впервые. Ведьме было и приятно, и жутковато - ну как сейчас затеют драку?
   - Прекрати! - она отцепила Тороевы руки от плеч ведьмака.
   Тот высвободился и, потрясая блюдом, словно шаман бубном, зачастил:
   - Такая тарелка всего одна. Понимаешь? Одна! И это я, я её сделал! Для женщины, которая была мне очень дорога. То было три с лишним столетия назад.
   Торой махнул рукой и сказал:
   - Наставница Люции, конечно, была стара, но явно не настолько. Наверное, твоё блюдо просто украли или передали по наследству.
   Алех смотрел на Тороя огромными, потемневшими от горя глазами. И это горе показалось волшебнику знакомым - такой взгляд бывает у того, кто навсегда потерял любимого человека.
   - Нет. - Выдохнул эльф. - Блюдо перестало бы существовать, случись нечто подобное. О, Силы Древнего Леса, она... она жива!
   Торой не знал, чему больше удивляться - тому, что эльф, входящий некогда в состав Великого Магического Совета, употребил свойственное лишь колдунам и ведьмам славословие или выражению его глаз, слишком живому, слишком человеческому и столь чуждому сдержанным бессмертным - выражению любви и отчаяния. Алех прижал уродливое блюдо к груди и судорожно вздохнул.
   Мальчишки некоторое время таращились с софы на взрослых, а потом, усталые и сонные, снова свернулись калачиками и дружно засопели. Эльф же опустился в кресло и, поглаживая нервными пальцами эмаль старой тарелки, жадно всмотрелся в безыскусный узор.
   - Покажи мне её... - тихо попросил, нет, приказал он колдовскому блюду. - Покажи мне её!
   А память сердца оглушила, ослепила и навалилась всей своей тяжестью.

* * *

   Пока эльф, волею судеб вернувшийся в Гелинвир, лихорадочно сжимал в руках столь ценное для него блюдо, за десятки вёрст от магической столицы взошло солнце. На самой окраине королевства Флуаронис, называемой в народе Приграничьем, первые робкие лучики боязливо скользнули по янтарным стволам сосен, приласкали кучерявую зелень кустов бузины и весело рассыпались по белым полотнищам разбитых на опушке шатров.
   Окажись где-нибудь поблизости случайный грибник, ему осталось бы лишь недоумевать, откуда здесь - так далеко от наезженных трактов - взялись неведомые путники, да мало того, что взялись, так ещё и лагерем встали? Впрочем, случайного грибника в такой глуши вовек не сыскать, а потому дивиться на странников было некому.
   Маленький лагерь безмятежно спал. Его обитатели знали - никто не потревожит их покой, а, стало быть, им можно как следует отдохнуть перед долгой дорогой.
   И лишь полог одного из шатров оказался откинут, несмотря на рань. Его обитательница стояла у подножия корявого старого дуба и задумчиво смотрела вдаль. Девушка была красива и очень молода. Такая просто не может страдать бессонницей! Она и не страдала. Размышляла.
   Вожделенная цель, к которой она шла так долго, была уже совсем рядом. Час-другой и обитатели маленького лагеря проснутся и начнут собираться в путь. Дорога предстояла неблизкая, но - Силы Древнего Леса свидетели! - она станет последней неблизкой дорогой в её долгой жизни.
   Та, которую любимый мужчина когда-то называл Фиалкой за удивительный цвет глаз, едва сдержалась, чтобы унять забившееся в нетерпении сердце. Скоро, совсем скоро... Фиалка вздохнула и задумчиво провела рукой по кудрявым пепельным волосам. Уже который день она не могла думать ни о чём другом, как о своей Цели.
   Старое зеркало - уродливое и опасное - лежало в шатре, завёрнутое в плотную ткань. Оно уже частично выполнило своё предназначение, и как выполнило! Сегодня утром Фиалка не без радости заглянула в мрачные глубины, и, конечно, не увидела ничего, кроме разноцветных сполохов. Да и понятно, что может отразить мерцающая гладь, поглотившая столько чужой Силы?
   Ведьма глубоко вдохнула сладкий лесной воздух, такой утешительный и родной. Как же хорошо... Вот только не мучили бы настрадавшееся сердце воспоминания. Но, увы, воспоминания всегда были рядом. И чем больше времени проходило, тем ярче и болезненнее они становились. Фиалка даже подумала - а ведь то далёкое утро было очень похоже на сегодняшнее - такое же приветное и мирное.
   И память услужливо раскрыла объятия: "Ты хочешь вернуться? Так возвращайся".
   И ведьма вернулась.

* * *

   Солнечное утро прокралось в окно неказистого домика, затерянного в густой чаще Кин-Чианского леса. О, как отличался этот лес от мрачных еловых чащ! Каким чужим и непонятным казался первые дни! Огромные - в несколько обхватов - деревья, с гладкими, лоснящимися стволами, диковинные кустарники с глянцевитыми листьями, неведомые ягоды и ароматные травы... Хорошо ещё, что Знание ведьмы всегда поможет отличить целебную былку от ядовитой а съедобную ягоду от отравы. И вообще, лес кажется чужым только первую седмицу, пока не привыкнешь к неведомым шелестам, не научишься отыскивать дорогу в незнакомой чаще. Но лишь только узнаешь, что отвар коры местных исполинов прекрасно исцеляет ушибы, что листья диковинного кустарника на самом деле ароматная пряность, а из сладких ягод можно варить душистые морсы - тут же поймёшь, что любой лес для ведьмы родной дом.
   И вот, та, которую любимый ласково называл Фиалкой, открыла глаза и потянулась, радуясь новому дню. Она никак не могла поверить в то, что отныне её счастье обрело свободу - больше никогда не станут на пути седобородые маги или влиятельная родня избранника, не замаячит вдали сомнительная будущность опозорить единственного любимого мужчину своим недостойным происхождением. Фиалка повернулась к спящему рядом (нет, не мужу) любовнику. Да и разве может отпрыск дворянского рода взять в жёны пускай и очень смазливую ведьму-полукровку?
   Он спал. О, Силы Древнего Леса, как же он был красив! Не той приторно-совершенной красотой, скажем, эльфов, а особенной людской красотой, которая не так безупречна, а потому стократ более притягательна. Фиалка осторожно поцеловала спящего в щёку, уколола губы о жёсткую щетину и хихикнула. Сонная рука погладила голое девичье плечо. Он не проснётся. Пока. Он ведь не ведьма, которой по природе своей начертано вставать с восходом солнца, когда каждая травинка, каждый листик полны сладчайшего сока и колдовской Силы.
   Фиалка выскользнула из-под одеяла, неспешно оделась и уселась возле стола расчёсывать сбившиеся за ночь пепельные кудри. Она как раз закончила распутывать гребешком последнюю непослушную прядь, когда за окном послышался приглушённый топот лошадиных копыт. Увы, совсем спрятаться от мира никогда не получится...
   Ведьма вышла на крыльцо, прикрывая глаза ладонью, чтобы не слепило радостное солнце, пробивавшееся сквозь густые кроны. Всадник спешился и изящным движением перебросил поводья через голову лоснящегося гнедого жеребца. Фиалка сразу узнала раннего гостя, не помешали ни яркое солнце, ни просторный, даже бесформенный дорожный плащ странника. Скользящая лёгкость движений, грациозность, с какой всадник покинул седло, сверкнувшие на солнце светлые волосы позволили бы ей узнать его из тысяч.
   Он подошёл к крыльцу и даже не сразу поклонился - впился в Фиалку долгим пронзительным взглядом. О, как же любили эти бездонные зелёные глаза! С какой надеждой и жаждой смотрели они на молодую ведьму. Наконец, утренний гость отвесил учтивый полупоклон - белокурые волосы качнулись, приоткрыв на мгновение красивые продолговатые уши. Стоящая на пороге вежливо склонила голову в ответ. Она знала, эльф никогда не стал бы беспокоить затаившихся в чаще попусту, раз приехал - значит, привёз какие-то важные известия.
   - Разбудил? - виноватым голосом спросил он.
   И столько в звуках этого голоса было скрытой тоски, что сердце Фиалки (да, да, то самое сердце, которому, как известно, не прикажешь) дрогнуло. На мгновение она представила этого эльфа на месте своего мужчины - что бы она чувствовала, если, однажды проснувшись, увидела не обожаемые до дрожи черты своего любовника, а вот это безупречное эльфийское лицо? И тут же поняла - подобное попросту невозможно. Невозможно по той причине, что случись в этой жизни такая перестановка и она - Фиалка - задохнётся от той же нестерпимой боли, от какой сейчас задыхается перед нею эльф.
   "Почему не я? - безмолвно вопрошали плотно сомкнутые губы Бессмертного. - Как могло такое случиться? Ведь никто и никогда не полюбит тебя так, как люблю я! И, если мы не предназначены друг для друга, тогда зачем судьба свела нас вместе? Неужели только для того, что бы один из нас страдал, а другой чувствовал себя виноватым в этом страдании? За что? Или почему? Да, почему, почему ты не любишь меня?"
   Тишину леса нарушал только шелест ветвей. Эльф молчал. И стоящая на пороге женщина тоже не произнесла ни слова. Они оба знали, что такова их участь. С одной стороны - его несчастная любовь, которую так трудно (да и стыдно тоже) скрывать от лучшего друга. С другой стороны - её временно счастливая любовь к другому мужчине. Любовь, которой не суждено продлиться долго.
   - Я проснулась раньше. - Ответила Фиалка на отзвучавший едва ли ни вечность назад вопрос.
   Эльф поднялся по ступенькам крыльца и сказал:
   - Эйлик хочет встретиться с твоим мужем.
   Фиалка грустно улыбнулась столь трогательной эльфийской щепетильности - этот Бессмертный никогда не унизит её даже намёком на то бесстыдное положение, в котором она живёт - положение любовницы. Как никогда не оскорбит её признанием в своих чувствах, или даже намёком, подначкой, на возможный роман. Всё, что он чувствует к ней, никогда не будет облечено в признание. Конечно, если не считать за признание горящие тщательно скрываемым обожанием глаза. Впрочем, это обожание способна разглядеть только женщина. Да и то при условии, что женщина эта очень, даже слишком проницательна. А ведь он и впрямь любит её. За что? За что её вот так любить - безродную, пускай и смазливую ведьму?
   - Эйлик? - удивилась она. - Что ему нужно?
   Остроухий бессмертный выразительно пожал плечами:
   - Не знаю. С ним встречался Зэн-Зин, он скоро приедет и, надеюсь, всё объяснит.
   Фиалка кивнула.
   - Подожди тут, я пойду, разбужу мужа. - Она, в который уже раз, охотно поддержала предложенную игру в приличия, равно как и свой надуманный статус замужней особы.
   Эльф послушно остался ждать на крыльце, проводив красавицу-ведьму взглядом полным нежности и боли.

* * *

   - Милый, просыпайся. - Пепельная прядь щекотнула мужскую щёку.
   Он открыл глаза и сказал - не спросил, а именно сказал, - подчёркивая уже свершившийся факт:
   - Кто-то приехал.
   Фиалка улыбнулась. Да, завтракать они будут в компании.
   Кин-чианец Зэн-Зин примчался на взмыленном жеребце (это же надо так лететь через чащу!) спустя час. У крыльца вылил себе на голову ковш воды из кадушки и, роняя капли, ввалился в дом, где мирно завтракали трое его друзей.
   - О, уже едят! Дорогая, растолстеешь, и муж тебя бросит.
   Новоприбывший улыбался, стряхивая воду с коротко стриженых чёрных волос. Раскосые глаза насмешливо блестели на круглом, словно луна, лице. Поди, угадай в таком жизнерадостном и юном балагуре чернокнижника-некроманта. А вон она - татуировка в виде распахнутого человеческого глаза - аккурат на внутренней стороне ладони, во всей своей красе. И как ни пугай Зэн-Зина гвардейскими патрулями да магами, а татуировку эту он прятать не станет, такой вот бедовый, не гляди, что росту в нём на полголовы только и больше, чем в гноме, а телосложение, словно у мальчишки-подростка.
   Девушка за столом улыбнулась появлению бодрого гостя и ответила:
   - Он никогда меня не бросит.
   Фиалка сказала это слишком твердо и тут же почувствовала, как болезненно сжалось сердце, ведающее об этой самоуверенной лжи. Эльф на другом конце стола уронил взгляд в кружку с травяным чаем.
   - Ну, тогда пойдёт по миру, покупая ткань для твоих нарядов. - Быстро нашёлся узкоглазый гость. - Небось, аршин по десять надо будет извести на одни только юбки. Обнищаете.
   И он уселся за стол, не дожидаясь приглашения. Ловко съел пару сырных лепёшек, со вкусом, не стесняясь дурных манер, облизал испачканные в топлёном масле пальцы и сказал, наконец:
   - Эйлик, спасу нет, как хочет с тобой, мой магический друг, свидеться. До печёнок меня достал. Говорит, есть у него какая-то совершенно потрясающая идея. Итель, налей мне что ли молока... и ещё пару лепёшек дай.
   Фиалка, а точнее, ведьма Итель поднялась на негнущихся ногах из-за стола и направилась к печи, с трудом борясь со слезами. Мало им всем того, что её мужа (а, да чего уж расшаркиваться перед самой собой, так и говори - любовника!) изгнали из Великого Магического Совета за вольнодумие! Мало им того, что от него навсегда отказалась высокородная семья за связь с чернокнижниками и ведьмой-простолюдинкой - уж тут неизвестно, что позорнее, то что простолюдинка или то что ведьма! Теперь эти пламенные борцы с порядком надумали ещё какую-то гадость! Почему, почему нельзя оставить их в покое. Почему нельзя дать им жить тихо и уединённо? Зачем всё это?
   Она кусала губы и в то же самое время баюкала в сердце ответ на все эти многочисленные вопросы - да потому, что Рогон не может иначе, выше его сил прозябать в какой-то глуши, прячась от мира и людей. Его способности, его ум, его желание всё постичь и изменить никогда не дадут Ители возможности спокойно сидеть у очага и вязать очередные штанишки для очередного ребёнка. Да, сейчас он пошёл на поводу у любовницы, оставив Гелинвир. Даже на некоторое время отошёл от дел и вот уже который месяц живёт в этой идиллической глуши, прячется, говоря проще.
   Но следовало признать, что Рогон - прежде всего великий маг, и только потом - муж, отец, сын, брат... А ещё он совершенно не знает, как больно Ители, что их и без того коротенькая жизнь будет потрачена на волшебство, чернокнижие и некромантию. Зачем оно вообще нужно - волшебство? И ведьма, в который раз глотая слёзы, прокляла Магический Совет, лишивший её мужа (любовника, любовника) возможности не идти наперекор всем и вся, а спокойно созидать, не прячась и не путая следы.
   Мужчины негромко говорили о чём-то, Рогон был спокоен и серьёзен, Алех с интересом слушал Зэн-Зина, даже голову на бок склонил - так увлёкся. А узкоглазый кин-чианец продолжал вещать, уписывая сырные лепёшки. Итель не слушала. Она вообще ушла из домика, чтобы ничего не видеть и не знать. Это на самом деле страшно - знать куда, когда и, самое главное, от кого снова придётся бежать.

* * *

   - Фиалка... - он поцеловал её в кудрявый затылок, когда она остервенело намывала в ручье посуду, оставшуюся после завтрака. - Ну что с тобой сегодня?
   И уселся рядом на траву, чтобы помочь управиться с грязными мисками. Взял ту, которая побольше, погрузил в прозрачную воду, протёр песком, и вот уже сверкающая тарелка опустилась на чистую тряпицу рядом с прочей вымытой утварью.
   В этом был весь Рогон. Он никогда не гнушался даже самой чёрной работы. Мог, ничуть не смущаясь своего высокого происхождения, колоть дрова, разжигать очаг, чистить овощи для похлёбки или увлечённо починять хромоногую лавку.
   Первое время Итель удивлялась этой его непритязательности, потом привыкла. Только с изумлением отметила про себя, что муж-волшебник крайне редко делает работу по дому при помощи магии. Он вообще редко прибегал к чарам, разве только в случае самой острой необходимости. А в любое другое время предпочитал всё постигать сам. На первых порах, конечно, сделанные им лавки рассыпались прямо под неосторожными седоками, а потом, ничего, выдерживали. С посудой, кстати, получилось также, как и с лавками - первый раз вымытая плошка мало чем отличалась от грязной, зато теперь, ну просто загляденье. Такая уж была у Рогона привычка - если за что-то брался, старался до тех пор, пока не делал всё безупречно. Да, он стал бы идеальным мужем, если бы не оказался волшебником.
   Итель вздохнула и ответила:
   - Не хочу, чтобы Эйлик и Аранхольд приезжали сюда. Вообще не хочу видеть никого из Совета!
   Он насмешливо вздёрнул бровь:
   - И меня? - серо-зелёные глаза искрились.
   Фиалка пожала плечами:
   - Ну... ты же больше не ходишь в состав Совета.
   Рогон засмеялся и спросил:
   - Скажи, отчего иногда ты смотришь на меня с такой тоской, будто знаешь то, чего не знаю я? Вот, сегодня, за завтраком. - И тут же добавил, словно в оправдание, - я чуть не подавился. Не к добру это, когда ведьма так глядит.
   Итель едва не расплакалась, ну как, как объяснить ему, почему в её любви столько надрыва, столько болезненного самоотречения? Да и разве скажешь такое, когда, кажется, только-только ухватила счастье, прижала его к груди и никак не нарадуешься? А ведь отрывистая горькая правда разобьёт это хрупкое блаженство, не оставит от него даже следа. Да, что тут говорить, сам Рогон не примет такого сомнительного счастья!
   И колдунья горько вздохнула про себя: "Ах, мой любимый не-муж, ты слишком, непростительно честен сам с собой, и именно по этой причине я не могу поделиться своей Тайной. Точно также как твой лучший друг Алех никогда не признается в том, что влюблён в меня едва ли меньше, чем я в тебя. И ты никогда об этой его любви не узнаешь, потому что дружба для Алеха - нечто стократ более святое, чем любовь. И как жить в этом мире, когда один закон попирает другой: закон любви - закон крови, закон дружбы - закон любви?" Ведьма улыбнулась, привычно сделав вид, что совсем не терзается какими-то там противоречиями.
   - А как ещё прикажешь смотреть, если ты вот-вот ввяжешься в очередную безрассудную авантюру, которая не принесёт ничего хорошего? Да, знаю я, знаю, ты очень хочешь, чтобы Совет осознал, наконец, необходимость изучения низшего волшебства. Я знаю, что ради воплощения этой своей идеи в жизнь ты готов жертвовать всем, даже собой, но...
   Он замер, отложив в сторону очередную вымытую до блеска плошку.
   - Продолжай.
   А голос глухой и сиплый, словно Фиалка говорит что-то оскорбительное, что-то в корне неверное. Вот так всегда с этими мужчинами - любить люби, хоть до гроба, но знай, есть в их душе такие уголки, куда тебе вход заказан и не пробьёшься туда, как ни стремись.
   - ...но как же я? - тихо спросила она, собирая в плетенку вымытые тарелки и чашки.
   Он побледнел. Всегда бледнел, когда упрямился и собирался поссориться - не любил разногласий, но и свою цель (точнее, Цель) предать не мог.
   - Я всегда с тобой, ничего от тебя не таю, разве нельзя просто разделить со мною путь? - он выглядел обиженным и непонятым.
   Фиалка едва не разрыдалась. "Да ведь я этим и занята! Делю твой путь, навсегда отказавшись от своего! - хотелось крикнуть ей. - И я тоже с тобой!" Но пришлось промолчать. И молча же направиться к дому.
   А любимый упрямец так и остался возле ручья, смотреть пустыми глазами на воду.
   Это уже потом, позже, она узнала, что Аранхольд и Эйлик приезжали вовсе не за тем, чтобы навестить впавшего в немилость друга и даже не за тем, чтобы предложить ему какой-то новый план действий. О, если бы Итель могла знать это раньше, то своими руками выцарапала бы глаза обоим!

* * *

   Аранхольд и Эйлик вышли из непролазной чащи к скромному домику спустя три дня после памятной ссоры у ручья. Молния-попутчица (видать, дело рук Алеха, вон как искрится всеми оттенками синего) рассеялась сапфировыми искрами у самого порога.
   Эйлик не смог скрыть удивления при виде того, как живёт Рогон, равно как и восторга при виде Ители. Прежде-то смазливую мордочку избранницы опального мага этим двоим лицезреть не доводилось. Надменный Аранхольд и тот с интересом обшарил колдунью глазами, попутно выговаривая слова цветистого приветствия. И всё же, наравне с восхищением, во взглядах обоих магов плескалась и привычная брезгливость - ну как же, такой красивый, аппетитный кусок мяса и, что за досада, подпорченный! Чем подпорченный? Ну, как же - причастностью к низшему чародейству, не-магии.
   Ей стало смешно. Вот так идейные бойцы за равенство в волшебстве! Вот так сторонники изучения колдовства! А сами на ведьму не могут посмотреть, чтобы лицом не перекоситься!
   Фиалка скользнула по прибывшим равнодушным взглядом и пошла к ручью. По пути она жалела, что вода в нём слишком холодная - очень уж хотелось помыться после липких взоров волшебников. Неудивительно, что она не собиралась слушать того, о чём будут разговаривать мужчины, ну их, эти чародейские дрязги да интриги. Итель лишь удивилась вскользь - отчего это Эйлик с таким любопытством смотрит ей вслед? И почему, собственно, молодые волшебники приехали раньше назначенного срока - не к обеду, а едва-едва после завтрака? Даже Алех с Зэн-Зином ещё не прибыли, а эти уж тут, как тут.
   Ведьма ушла, не оглядываясь. Ушла она, если уж быть до конца честной, потому, что боялась - в её присутствии гости не смогут скрыть своей гадливости, и тогда Рогон вспылит. А зачем ему лишний раз сталкиваться с грубыми реалиями этого низкого мира, за который он так радел? Пусть себе разговаривают. Без Ители. А она что? Поди, не цветок - от дурного взгляда не завянет, зато хоть любимого мужчину оградит от ненужного гнева.
   Она собирала ягоды белени, когда (нет, не услышала) почувствовала приближающуюся опасность.
   Берестяной туесок, до половины полный прозрачными белесыми ягодами упал в траву, но Фиалка этого не заметила. Подобрав подол, она ринулась к затерянному в чаще домику. Бежала так, что все ноги изрезала об остролистые травинки. Изрезала и не почувствовала.
   Быстрее, ещё быстрее, туда, к нему! А сердце, сжимаясь в комок, жестоко подсказывало - опоздала, опоздала...
   - Милый!
   Она выскочила на полянку перед избушкой и тут же увидела обоих - и Аранхольда и Эйлика. Второй, поставив ногу на ступеньку крыльца, как раз оттирал пучком травы мысок щёгольского сапога. Заприметив выбежавшую из чащи ведьму, он улыбнулся мягкой обезоруживающей улыбкой, робкой и восхищённой. Разве может человек с такой улыбкой причинить зло? И Фиалка, подкупленная этой застенчивостью, сделала несколько осторожных шажков вперёд.
   Аранхольд стоял рядом с другом и пристально смотрел на Итель. Руки он скрестил на груди - ни дать, ни взять расслабленный горожанин дышит свежим лесным воздухом - лицо безмятежное и спокойное, даже умиротворённое. Да разве проведешь ведьму, которая получше прочих знает толк в лукавстве? И разве обманешь её наблюдательность? Как не переплетай руки, как не прикрывай рукав изысканной сорочки, а всё же видно - белоснежный манжет в чём-то испачкан. И запах такой пряный... А чутьё, оно, колдунью тоже никогда не подведёт. Это только по виду Аранхольд спокойный, равнодушный даже, но на самом-то деле напряжён и насторожен, словно змея, готовая к броску. Одно неосмотрительное движение и всё - не спасёшься.
   Колдунья оскалилась, сверкнув зубами. Маг вопросительно поднял бровь (лицо невозмутимое, холёное, кожа, как персик), но губы его выдали: слишком бледные и плотно сжатые. Да ещё в прозрачных глазах неприятный плотоядный отблеск, не волшебник, а прямо-таки клеймёный некромант!
   Но Фиалке вовсе не было нужды ни до него, ни до брезгливо оттирающего сапог Эйлика. Туда, в дом!.. Только разве попадёшь в дом, когда поперёк пути два мужика, раззадоренных запахом крови? Сначала Итель подумала - раз уж у неё отныне нет мужа, стоит ли вступать в схватку с магами? А потом эту бабскую ноющую мысль сменила другая - ведьмачья, совсем отличная от плаксивой женской сущности.
   И снова колдунья оскалились в хищной ухмылке - Фиалка знала, эти двое не станут пленять её волшебством. Зачем? Что может противопоставить ведьма двум волшебникам? Ясное дело - ничего. А загонять трясущуюся от ужаса дичь, забавляться её страхом - это стократ приятнее, чем брать то же самое без боя. И потом, дичь-то непростая... Значит, травля будет вдвойне интереснее.
   Аранхольд склонил голову к плечу. Нет, этот не намеревался охотиться. Собрался, видимо, без затей умертвить колдунью одним неуловимым броском Силы. А вот Эйлик...
   - Не тронь... - хрипло выдавил он, столь обманчиво миролюбивый и безобидный.
   Аранхольд равнодушно пожал плечами и расслабился. Сказал только, не отводя взгляда от трясущейся (нет, не в страхе, в гневе) "дичи":
   - Натешишься, догоняй.
   И, не добавив больше не слова, стремительным движением забросил себя в седло. Вороной конь нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Ах, как жаль! Придётся догонять... Но сначала - коренастый и добродушный Эйлик, он ведь тоже убийца.
   Итель круто развернулась и рванула обратно в чащу. Приземистый и не такой гибкий преследователь должен был, по прикидкам ведьмы, отстать сразу же. Но Эйлик оказался на зависть шустёр.
   Фиалка неслась, продираясь через кусты белени, к ручью. "Охотник", более осмотрительный, напролом по ухабам да бурелому не спешил - берёг одежду и собственную шкуру. И всё-таки в какой-то момент даже приблизился к своей вожделенной цели едва не на три шага. Итель припустила ещё резвее, уж не ей ли известны все овражки и кочки на десять вёрст вокруг?
   Отчаяние и жажда мести вскипали в крови. Нет, она не станет творить колдовство, иначе эта гонка закончится, не успев начаться - волшебник в любом случае сильнее ведьмы. Только колдунья попытается достать мага при помощи своих сомнительных чар, он, пожалуй, легко забудет про азарт охоты и употребит Могущество безо всяких сомнений.
   "За мной, за мной..." - шептала про себя Фиалка, путаясь ногами в высокой траве.
   И охотник шёл по следу. Пару раз он весело предложил ведьме остановиться, пообещав не причинять вреда, на это Итель зло расхохоталась и припустила ещё ходче. Выругавшись, преследователь с азартом продолжил гонку - он откровенно забавлялся, будучи полностью уверен в собственной силе. Пускай. Ведьма мчалась к Топи. Она с детства любила болота - коварные и предательские, они могли быть едва ли не безобидными для знающего человека и смертельно опасными для всякого, случайно забредшего. И здесь главное не сворачивать со знакомой тропки даже на полшага. Итель это знала. А её преследователь, ослеплённый сверкающими в подоле платья голыми ногами?
   Но Топь находилась далеко от дома, а бежать становилось всё тяжелее. Фиалка старалась не думать о том, что ждёт её в приземистой лесной избушке, однако мысли сами собой возвращались туда, где остался единственный дорогой человек.
   "Убью скотов!" - подумала ведьма, и ярость придала ей сил. Через глубокий овраг беглянка перемахнула одним отчаянным прыжком. Зато по другую сторону споткнулась о коварно изогнувшийся в высокой траве корень. Фиалка нелепо взмахнула руками, но всё-таки сохранила равновесие и даже не подвернула ногу. Быстрее! Ещё быстрее! А дыхание хищника за спиной всё ближе и злости в нём всё больше - занимательная гонка перестала быть увеселением и превратилась в настоящую травлю. Но всё-таки надежда на спасение, пускай и призрачная, оставалась. А через пару мгновений чуткое обоняние ведьмы уловило сладковато-затхлый аромат сырой земли и загнивающей тины.
   Несколько раз потерявший терпение и начавший уставать Эйлик пытался заарканить беглянку броском Силы. Но Рогон в своё время научил Итель отбивать подобные удары методом простым до идиотизма. "Представь, будто тебя окружают зеркала, которые блестящей стороной смотрят на нападающего, таким нехитрым способом его Сила отразит сама себя...".
   С воображением, как известно, у любой ведьмы полный порядок. А для подкрепления результата Фиалка щедро потянула Могущество из мокрой болотной земли. Получилось! Эйлик даже вскрикнул от удивления - бросок Силы хлестнул пространство, но арканная петля, вместо того, чтобы обхватить беглянку за плечи, соскользнула и ни на миг не задержала колдунью. Это позволило Ители выиграть несколько драгоценных мгновений.
   Ну же! Ещё чуть-чуть... Ещё несколько шагов!
   А ноги уже подгибаются от усталости.
   Вот, вот она Топь! Сердце Ители возликовало от счастья. Получилось!
   И в этот самый момент жёсткая рука рванула беглянку за косу. Ведьма бессильно взмахнула руками и опрокинулась на преследователя. Из глаз брызнули слёзы невыносимой боли. Совершенно отстранённо колдунье подумалось: "Интересно, почему мужчины, вроде Эйлика, всегда стараются ухватить именно за волосы? И не только ухватить, но ещё и дёрнуть со всей дури?".
   По затылку поползла тяжёлая струйка крови. Всё-таки вырвал клок волос, погань болотная! Сильный рывок развернул колдунью лицом к преследователю. Волшебник заломил жертве руку и теперь вплотную прижимался к Фиалке.
   - Добегалась? - жарко, торжествующе выдохнул он ей на ухо, скользнув губами по раскрасневшейся щеке. - Не следовало удирать. Тогда бы и больно не было.
   Итель хватал ртом воздух, чувствуя, что сердце, встревоженное дикой гонкой, вот-вот выскочит из груди. До Топи осталось всего несколько шагов...
   - Ну, что молчишь? - волшебник встряхнул пленницу, отчего заломленная рука вспыхнула страданием.
   На лице Эйлика уже не осталось и следа прежней мягкости. Фиалка попыталась вырваться, но маг только надёжнее перехватил её вывернутый под немыслимым углом локоть. Девушка взвыла от жгучей боли. И снова не к месту подумала полную ересь: "Странно, а ведь считается, будто злодеи, все как один - омерзительные типы с гнилыми зубами и грязными лапами, а мне вот попался вполне благопристойный". Да уж, глупее не придумаешь - благопристойный злодей. И она, зло и болезненно расхохотавшись, со всей силы ударила недруга коленом.
   От неожиданности и боли Эйлик вывернул руку жертвы. Что-то хрустнуло, да так противно, что у ведьмы перед глазами померк белый свет. А потом пришла Боль. Ослепительная. Такая сильная, что у Ители даже не получилось закричать - вопль застрял глубоко в груди. От жестокой муки затошнило, разом пересохло во рту, а по всему телу выступил ледяной пот.
   Отомстил.
   - Что же ты так на нас посмотрела, хозяюшка? - прохрипел Эйлик сиплым, дрожащим от похоти и отступающей боли голосом. - Будто помоями облила. Или ты магов, после своего благоверного, за мусор держишь? Ну?
   И снова эта боль в руке, перед которой навсегда меркла, как несущественная, боль от выдранных волос и усталость в одеревенелых ногах. Итель взвыла во весь голос:
   - Пусти, свинья корытная!
   Эх, видать, он прав. Фиалка и впрямь отдарила магов ответным презрением, то-то Аранхольд таращился так недобро. Ну да ничего, Эйлик, вон, тоже в долгу не остался - руку ей сломал.
   Болотистая земля мягкая, а потому Итель, упав, не ушиблась. Только затылок на месте вырванных волос защипало от гнилой жижи. Эйлик навалился сверху, вминая жертву во влажный мох, и принялся жадно рвать на ней платье - только ткань затрещала.
   - Пусти! Пусти! - рыдала ведьма, тщетно пытаясь вывернуться из грубых рук.
   Но вот пальцы мужчины надёжно сомкнулись на горле трепыхающейся "дичи", да так сильно, что та безмолвно забилась, шлёпая руками по волглой земле.
   - В болото меня утянуть захотела? Думала, на дурака напала? Заткнись теперь. Будешь молчать, отпущу живой. Поняла?
   Итель, у которой к моменту окончания этой пламенной речи перед глазами уже плыли чёрные круги, из последних сил кивнула. Хватка стальных пальцев сразу же ослабла, и ведьма принялась ловить ртом воздух. Это занятие оказалось таким увлекательным, что она даже не почувствовала жадных рук, самозабвенно лапающих её под обрывками одежды.
   Собственно, Эйлик оказался тоже чрезвычайно увлечён, а потому не заметил, как внезапно успокоилась жертва, лицо из умело испуганного сделалось сосредоточенным и спокойным.
   "О, мужчины, как вы предсказуемы... - со сладкой ненавистью подумала Фиалка. - Вас так легко обмануть, что это даже стыдно делать. Вот, ты сейчас так увлечён, что не понял главного - я вовсе не топить тебя собиралась, а лишь отвлекала от главного - от своего колдовства. Умрёшь ты совсем иначе".
   С замиранием в сердце она прислушивалась к тихим шорохам, которых распалённый волшебник не мог, точнее не хотел, слышать. И то верно - болото всегда полно неясных шелестов, кто же обратит на них внимание?
   Лишь на мгновенье мужчина оторвался от созерцания беспомощных прелестей своей добычи - его удивило, что она так быстро смирилась. А, когда чародей увидел безмятежную улыбку на измазанном в болотной грязи лице, было слишком поздно. Даже для магии.
   - Чародей, - проворковала Фиалка, - ты умрёшь, как скот.
   Эйлик хотел было ударить её, но что-то гибкое и ледяное скользнуло по его бедру. Волшебник замер, думая, примерещилось. Однако за ледяным скольжением последовала короткая, словно укол иглы, боль. Тело перестало подчиняться. Миг, и отведённая для удара правая рука онемела, повиснув плетью. Холодная скользкая лента обвилась вокруг шеи обездвиженного мага, и перед его глазами возникла, покачиваясь, чёрная треугольная голова с немигающими глазами. Голова гадюки.
   Увы, Эйлик не мог отбиться от обитателей Топи магией. Яд Кин-Чианского болотного гада парализует в считанные секунды, а в обездвиженном, изумлённом болью и ужасом теле какая может быть Сила?
   И ледяные тела обитателей Топи продолжали опутывать бьющегося в коконе гибких колец мужчину. Это выглядело премерзко - человеческий силуэт, кишащий чёрными глянцевыми жгутами. Они переплетались друг с другом, свивались и развивались, шипели и шелестели, обвивая тело жертвы всё плотнее и плотнее. Иногда в этом месиве нет-нет да мелькала белая плоть. Впрочем, тонкие чёрные змеи, каждая длиной не больше аршина, продолжали выползать из высокой травы и опутывать тело чужака, посмевшего вторгнуться в их царство.
   Фиалка поднялась на подгибающиеся ноги и равнодушно перешагнула через клубок кишащих змей, которые с наслаждением вытягивали жизненные соки из ещё тёплого (и, конечно, живого) тела жертвы. Эйлик сдохнет не сразу, яд убьёт его в лучшем случае через четверть часа. К тому времени Итель уже доберётся до дома, где умирал или уже умер её муж.
   Свитое змеиными телами бесформенное нечто, которое совсем недавно было волшебником, входящим в состав Великого Магического Совета, жалко захрипело. Может, змея в рот залезла?
   - Рот не открывай. - Равнодушно посоветовала Фиалка и, шатаясь из стороны в сторону, поковыляла обратно в чашу, прижимая к расцарапанной груди увечную руку.
   Древний призыв, на который отзывался всякий гад, оказался услышанным даже здесь, в этой чужой и дикой Топи, населённой неведомыми тварями. Да, любой лес, где бы он ни находился, всегда будет для ведьмы родным домом. Можете поверить.

* * *

   Один раз она упала, оступившись в высокой траве. Упала очень неудачно - на сломанную руку. Боль была такой ослепительной, что Итель вгрызлась зубами в жирную влажную землю. Но ничего, вскорости попустило. Плача от нестерпимой душевной и телесной муки, ведьма добрела-таки до избушки и лишь на мгновение задержалась у входа. Здоровая рука дрожала, тряслась и всё никак не желала толкнуть приземистую дверь. Фиалка пнула дверь ногой. Створка с грохотом ударилась о стену и едва не захлопнулась снова. Но всё же колдунья успела увидеть... и это мимолётное зрелище прогнало остатки оцепенения. Итель ворвалась внутрь.
   Рогон сидел на полу, привалившись плечом к стене. Нож торчал под левой лопаткой - уродливая рукоять выпирала из спины, словно обломок кости. Кровь из раны текла очень медленно, даже как-то неохотно.
   Ведьма на негнущихся ногах подошла к мужу и упала на колени. Фиалке показалось, будто жизнь покинет её в тот самый момент, в какой уйдёт из него последняя капля крови. Как ни силилась колдунья произнести хоть слово, ничего не получалось.
   - Видишь... - прерывисто прохрипел Рогон, - они толком и убить-то не могут... Лучше б наняли кого... Хоть бы не мучался... Да и ты бы не смотрела...
   Итель забыла про свою нещадно болящую руку, про изодранные плечи, про рану на голове, про разорванное платье, про усталость и ужас - кинулась к нему. Обняла. Прижала к себе и завыла. Громко, по-бабски.
   - Чш-ш-ш-ш... - попытался перехватить её руки Рогон. - Не надо кричать...
   Его серые губы блестели пузырьками пурпурной пены, а стекленеющие глаза были страшны и неподвижны. Он умирал. И ничего не видел. Да и пальцы - холодные слабые - лишь скользнули по запястьям Фиалки. А потом волшебник стал заваливаться на спину. Итель выла и пыталась его удержать, чтобы не упал на безобразную рукоять.
   - Не-е-е-ет!!! - захлебнулась Фиалка в бесполезном крике. - Любимый мой, счастье моё, радость моя, пожалуйста, умоляю...
   На мгновенье его ресницы задрожали, словно он пытался раскрыть глаза, откликаясь на этот отчаянный призыв. А потом тело свело судорогой, и Рогон упал-таки на дощатый пол, увлекая за собой жену. В ту секунду, когда они оба рухнули на испачканные кровью половицы - один бездыханный и восковой, а другая кричащая и белая, словно известь - в открытую дверь кто-то вбежал, тяжко гремя сапогами.
   "Аранхольд, избавитель мой, вот ты и вернулся". - Подумала Итель с несказанным облегчением. Месть утратила всякий смысл. Единственное, чего хотелось - избавиться от боли, которая душила, мешала плакать и рвала на части сердце. Но вот чьи-то ласковые руки обняли Фиалку и потянули прочь от остывающего тела.
   - Нет! - она вцепилась в Рогона, словно их двоих связывала незримая нить, которая могла порваться, отдались Итель хоть на шаг. - Нет!
   И всё-таки сломанная рука предательски разжалась, и ведьма оказалась в крепких и таких надёжных объятиях.
   Алех.
   Он что-то говорил, что-то спрашивал, но Фиалка только надрывно кричала, уткнувшись грязным, обезображенным от боли и плача лицом, в его шёлковую рубашку. А спустя ещё мгновенье вырвалась и вскочила на ноги.
   Зэн-Зин стоял у двери, белый, как Алехова сорочка. Узкие раскосые глаза были раскрыты так широко, что размером казались едва ли не с эльфийские. Кин-чианец смотрел на мёртвого друга, на лужу крови, размазанную по полу и на Итель, которая теперь даже отдалённо не напоминала красавицу - со свалявшимися волосами, неестественно повисшей рукой, в разорванном платье, покрытая коркой грязи и крови.
   - Ты - некромант, делай что-нибудь! - яростно прокричала она в лицо Зен-Зину. - Ну!
   Фиалка впилась в него безумным взглядом. Алех ласково, словно и впрямь имел дело с сумасшедшей, сказал:
   - Ничего нельзя сделать. Он умер. - В его голосе было столько искренней и щемящей боли, что вымотанная отчаянием ведьма ослабла и затряслась.
   - Можно. - Негромко уронил от дверей взявший себя в руки Зэн-Зин. - Когда он умер?
   Итель оторвалась от Алеха и сквозь душившие её слёзы прошептала:
   - Несколько секунд назад.
   С узкоглазого чернокнижника словно спало оцепенение. Он ринулся к Рогону, неуловимым движением, в котором крылось столько силы, сколько никак нельзя было угадать в тщедушном теле кин-чианца, перевернул костенеющее тело и выдернул из него безобразный нож. Оружие было отброшено в сторону, а чернокнижник заговорил быстро-быстро, однако громко и внятно:
   - Человека можно вернуть к жизни в течение одиннадцати минут после смерти, это очень сложно, но однажды у меня получилось. Получится и сейчас. Кто из вас готов поделиться с ним собой?
   Алех безмолвно опустился рядом и протянул чернокнижнику руку. Да чёрная магия, это вам не волшебство, она безвозмездной не бывает, если хочешь что-то получить, то сначала что-то отдай. Зато этот обмен откроет такие горизонты, которые простому "правильному" волшебству и не снились. Уж во всяком случае, будьте уверены, ни один чародей не может оживить покойника.
   - Я поделюсь. - Решительно и жёстко ответила Итель. - Отойди, Алех.
   Эльф поднял на неё полные муки глаза и тихо сказал:
   - Это состарит тебя за считанные годы. Итель...
   - Я поделюсь. - Прервала его ведьма и опустилась на пол рядом с бездыханным мужем. - Твоя Сила нам понадобится ещё не раз, а от меня какой прок?
   Она была права. И Алех это понимал. Он единственный, кто сможет защитить друзей в случае новой напасти. Зэн-Зин и Итель сейчас выложатся без остатка, а он - Бессмертный со способностями к ведьмачеству и магии - должен будет уберечь их, беспомощных и испитых до дна колдовством. Ему ли без толку разбрасываться Силой? Какой смысл возвращать человека к жизни, если не сможешь оборонить его, пока не окрепнет? И эльф уступил.
   Зэн-Зин тем временем вложил здоровую руку Фиалки в мёртвую стылую ладонь Рогона. Ведьма стиснула её, дрожа от нетерпения, и почти сразу же почувствовала, как между ней, чернокнижником и убитым протянулись незримые потоки Силы. А потом колдун подцепил переливающуюся лиловым нить жизни Ители и потянул...
   Ничего ужаснее она ещё не чувствовала - казалось, будто сознание силком выуживают из сопротивляющегося тела. Ладонь, сжимающая руку кин-чианца, налилась нестерпимым жаром, словно ведьма держала её над открытым пламенем. Чтобы хоть как-то приободрить себя, Фиалка посмотрела на любимого мужчину. Это было последнее, что она увидела.

* * *

   Итель открыла глаза и через силу улыбнулась - солнечное утро на окраине флуаронского леса было безмятежным и прекрасным. А воспоминания... Что ж... Это всего лишь воспоминания. И ничего в них не изменишь.
   Лагерь по-прежнему спал. Та, которую любимый ласково называл Фиалкой, погладила ладонью шершавый сосновый ствол. Лес... Родной дом, где всегда можно найти спасение, утешение и покой. И хотя вокруг не было ни единой бодрствующей души, красавица колдунья кожей почувствовала чужой взгляд. Ведьма улыбнулась. Кто бы ни смотрел на неё, он уже ничего не мог изменить.

* * *

   За десятки вёрст от Флуаронского Приграничья, в комнате одного из покоев Гелинвира белокурый эльф выронил из рук старое уродливое блюдо. Тарелка упала в мягкий ворс ковра, и прекрасное изображение, покрытое сеткой трещин, погасло.
   - Не может быть... - прошептал Торой и ошеломлённо посмотрел на Люцию.
   Колдунка с интересом наблюдала за картинкой в блюде и, когда та пропала, разочарованно вздохнула.
   - Кто это?
   Вопрос был обращён к Алеху, но тот молчал, задумчиво и отрешённо глядя в пол, поэтому отвечать пришлось Торою.
   - Полагаю, наша ведьма.
   - Да ну? Такая хорошенькая?!
   Судя по всему Люция считала, что злодейка никак не может быть красива.
   Волшебник же вспомнил о том, как очнулся в повозке. Вспомнил ласковые руки и полные любви глаза, а также упавший камнем вопрос: "Где мой муж?" Нет, нет, это никак не может быть она! Тогда кто? Прапраправнучка, похожая на свою прародительницу, как две капли воды?
   - Алех, боюсь даже предположить, но, кажется, я однажды видел её... - неуверенно начал Торой.
   - Да. - Тихо сказал эльф и спрятал внезапно постаревшее лицо в ладони. - Это Итель.
   - Кто? - хлопнула глазами Люция.
   - Итель. Жена Рогона. - Голос Бессмертного звучал глухо.
   - Да ну... - с искренним недоверием протянула колдунья и повернулась к волшебнику за уточнением. - Та, которую ты видел в повозке?
   Маг кивнул, и тогда она спросила, кивнув на блюдо:
   - А при чём здесь моя бабка?
   Маг пожал плечами и посмотрел на совершенно убитого Алеха.
   - Знаешь что, - сказал, наконец, Торой, - было бы здорово, если бы ты нам всё объяснил. Потому что я тоже никак не возьму в толк, при чём здесь бабка Люции, зеркало Клотильды и жена Рогона, которая, если я не ошибаюсь, должна была умереть чуть не триста лет назад.
   Эльф, по-прежнему пряча лицо в ладонях, помертвевшим голосом ответил:
   - Всё очень просто. Жена Рогона была лефийкой.
   У Тороя отсох язык. А что тут скажешь? Полукровки большая редкость, тем более, бессмертные. Полукровок с внешностью эльфов встретить ещё можно, как-никак унаследовать уши куда проще, чем бессмертие, а мезальянсы были, есть и будут во все времена... Но лефийцев, получивших вместо эльфийской внешности бессмертие! Таких ничтожно мало. И не принимали их ни люди (ага, примешь, пожалуй), ни эльфы (эти попросту брезговали). Тут же совершенно не к месту всплыл в памяти негодяй Ёлис вместе со своим внучком-лефийцем, которому Торой подарил (точнее продал) Вечность. Тут же вдруг подумалось и вот ещё что: "А Ёлис-то, пожалуй, удавится - сделал-таки внучка настоящим эльфийским магом, а теперь от волшебства, стараниями Ители, и не осталось ничего". Мысль была глупой и, самое главное, совершенно неуместной.
   - Ты хочешь сказать, что Итель - бессмертная? - глупо уточнил Торой.
   Алех кивнул. Люция ойкнула и посмотрела на мага круглыми от удивления и ужаса глазами.
   - Тогда почему тебя удивил тот факт, что она жива? - смешался волшебник.
   Эльф, наконец-то, убрал ладони от лица и ответил:
   - Видишь ли, друг мой, это такая долгая повесть, что я даже не знаю с чего начать. - Он и впрямь выглядел растерянным.
   - Тогда начни с того, при чём здесь моя бабка. - Резво встряла колдунка. - Ведь ты, говоришь, что сделал тарелку для жены Рогона.
   Он снова кивнул и с трудом произнёс:
   - Люция, твоя бабка и есть Итель.
   Ведьма зло топнула ногой и зашипела:
   - Моей наставнице, конечно, сто лет в обед, но уж никак не триста. Да и выглядит она, прямо скажу, не цветущей розой, на эту вашу красотку ничем не похожа. Да к тому же, напоминаю, бабку сожгли две седмицы назад! Не вижу связи.
   Торой, растерянный, словно мальчишка, поочерёдно переводил взгляд с одного спорщика на другого и всё силился, силился понять - в чём же соль случившегося. Не получалось.
   - Я же говорю, всё очень запутанно. - Простонал Бессмертный, а потом дёрнул себя за продолговатое ухо и сказал. - Расскажу всё по порядку. Только не перебивайте.
   Несколько секунд он молчал, собираясь с мыслями, а потом заговорил. Тихий голос лился и журчал. Высокая Речь эльфов, может быть, и слишком напыщенна, но сами Бессмертные - непревзойдённые рассказчики, а уж если остроухий рассказывает о жизни легендарного мага... И вовсе заслушаешься.

* * *

   "В те давно уже минувшие времена, когда Незыблемая Вечность подарила мне встречу с Рогоном, он уже был известным и подающим большие надежды волшебником, а я - восторженным эльфийским лоботрясом. Семья моя не влиятельная и не богатая, да ещё ко всему ваш покорный слуга был в ней далеко не любимчиком. Я рано покинул дом, много странствовал, а потом и вовсе пошёл по кривой дорожке - имея способности к магии, занялся ведьмачеством. Почему? Должно быть, причиной тому стало юношеское любопытство. И, конечно, ещё то, что всё, связанное с природой, эльфу подчинено по своей сути. Если в магии никогда не шагнёшь дальше назначенного тебе естеством предела, то в колдовстве можно расти всю жизнь, с каждым годом набираясь могущества. Кому, как не Бессмертному это на руку?
   В ту пору, когда я ещё корпел над знаниями ведьмака, Рогон уже в совершенстве постиг науку магии. Он был пытлив и старался познать всё - естество первородной Силы, её проявления, возможности... В Гелинвире, после успешного окончания Академии Рогону быстро наскучило и, несмотря на недовольство своего наставника, он покинул крепость. Его отпустили, потому что глупо удерживать того, кто равно или поздно сбежит.
   Вы, друзья мои, конечно, не знаете, но до Аранхольдовых войн, к которым я ещё вернусь в своей повести, у ведьм и колдунов тоже были Наставники и даже отдалённые пустыни, где чернохитонщики взращивали молодое поколение. Маги всячески боролись с этим, но в те годы им, пожалуй, не доставало некоей рьяности. А потому у чернокнижников имелась даже своя Гильдия, которая была для Совета, точно кость в горле.
   И, конечно, почуяв свободу, Рогон задался целью попасть в одну из колдовских пустыней учеником. Он был настойчив, а потому добился своего. Именно в пустыни мы и познакомились. Ведьмаческую науку Рогон схватывал налету, а потому задержался у нас не надолго. Однако мы успели сдружиться. Наверное, потому, что оказались ровесниками. По эльфийским меркам я был юноцом, желторотым и неоперившимся, для бессмертных двадцатилетний возраст - это нечто давно забытое и неимоверно глупое. А среди людей я ещё мог сойти за равного.
   Скоро мой новый друг покинул пустынь и отбыл к чернокнижникам. В колдовских кругах его встречали настороженно, но всё-таки с радостью - обучать того, кто легко постигает любые таинства - удовольствие. Да и друг мой обладал на редкость незлобивым, уживчивым нравом. Впрочем, не об этом речь.
   Как-то по осени в нашу пустынь пришла юная, талантливая и бессовестно красивая девушка, с именем, созвучным пению весенней капели - Итель. Она была замкнута, резка, очень зла и неистово хороша собой, а из-за этого преступно маняща. Многие за ней волочились, но всякому прелестница давала такой яростный и жестокий отпор, что вскорости посягательства прекратились. Да и не хотелось никому связываться со злопамятной и очень изобретательной ведьмой, которую неизвестная наставница воспитала в дикой флуаронской глуши. Я же, как и всякий эльф, был слишком заносчив, чтобы пылко ухаживать за какой-то там дерзкой "человечкой", бабочкой-однодневкой. Однако ни гордость, ни наследная спесь, не мешали мне тайком любовался ею. Никогда - ни до, ни после - не видел я глаз такого цвета.
   А через полгода в пустынь вернулся Рогон. И конечно, мой друг за седмицу добился того, чего многие не могли добиться месяцы - красавица посмотрела на него благосклонно. Помнится, он заинтересовался тем, как она подчиняла летучих мышей. Можете не поверить, но я уверен, он не заметил ни фиалковых глаз, ни ослепительной красоты, только этих мышей, которые готовы были делать всё, что ни прикажет им ведьма. Стоило Ители повелительно махнуть рукой, как летучие бестии становились послушными, словно натасканные псы. И Рогон, конечно, стал учиться. И научился. А уж когда научился, должно быть, всё-таки заметил, что у "наставницы" есть, на что полюбоваться и кроме мышей.
   Итель полюбила моего друга слепо и бездумно. Но, когда Рогон предложил ей руку и сердце, вдруг выставила его прочь и даже не дослушала признание. Я думал, молодой волшебник не переживёт отказа, он был воистину чёрен лицом и полон отчаяния. А ещё не находил в себе сил оставить Итель, не выяснив причину отказа. Он - отпрыск известного аристократического рода - более всего казнился своим высоким происхождением, думая, что именно оно отвратило гордую ведьму. Я не мог и дальше смотреть, как мой друг терзается и тает, а потому вызвался помочь.
   Мы, эльфы, красноречивы от рождения и я был уверен, что не потрачу много времени на уговоры, однако вопреки ожиданиям, Итель сама рассказала всё без увещеваний. Да и с кем ей было поделиться, как не с подобным себе? Тогда я очень пожалел, что оказался в своё время надменным дураком. А ещё понял - вот она, любовь, только протяни руку. К сожалению, любовь эта не могла мне принадлежать, хотя и была такой же вечной...
   Оказалось, неизвестная мать бросила новорожденную Итель на окраине леса. Наверное, девочка погибла бы от голода или иной напасти, но её подобрала ведьма. Эта же ведьма воспитала, научила Древнему Колдовству, такому, коего не знали даже наставники пустыни. Итель говорила, будто тайну её происхождения наставница раскрыла по тому, что девочка никогда не болела и была не по-человечески красива, даже в том возрасте, в котором каждый подросток становится нескладным и прыщавым.
   Конечно, Рогону знать обо всём этом было никак нельзя. Итель очень любила его, а потому понимала - её счастье не продлится долго, когда-то придётся уйти, а как бросить того, кем живёшь? Десять-пятнадцать лет, и он начнёт стариться, болеть, а она так и будет молодой и прекрасной. Сказать правду, признаться? Тогда Рогон сам её бросит. Нет, не потому, что побрезгует полукровкой, а потому, что не позволит ей страдать и видеть как медленно угасает любимый человек. Он бы не допустил для неё такой жуткой участи. И вот Итель не знала, как поступить - то ли махнуть на всё рукой, солгать и жить коротким счастьем, то ли бежать, пока не поздно. Мне было жаль её. Жаль эгоистичной эльфийской любовью. Потому я предложил ложь. А она согласилась, поскольку хотела именно этого.
   Они остались вместе. Я наблюдал со стороны чужое счастье и понимал, что всё больше и больше теряю голову. Это было стыдно. Я старался реже видеться со своими друзьями, чтобы не быть раскрытым. И, наверное, преуспел. Во всяком случае, она, кажется, не догадывалась.
   А уже потом, много позже, произошло всё прочее - попытка Рогона призвать Совет к единению с чернохитонщиками, изгнание, и отшельничество в Кин-Чиане, в самой чаще леса, куда влюблённая пара удалилась от мира. Закончилось же всё тем, что я совершил глупость. Это произошло так...
   Аранхольд и Эйлик - однокашники Рогона по Академии - попросили устроить им встречу с давним приятелем. О, если бы я только мог предвидеть, чем обернётся эта безобидная просьба! Увы, для этого следовало быть старше и умнее... Но мне исполнилось всего двадцать пять, и я был непроходимым дураком. А посему созданная мной молния-попутчица привела этих двоих в кин-чианскую чащу.
   Как потом оказалось, честолюбивый Аранхольд предложил Рогону поднять восстание против Совета. То был хитрый и беспроигрышный ход. В том случае, если бы мой друг на него согласился. Да только мой друг был не таков и, конечно, отказался. И не постеснялся при этом в словах. Он не жаждал власти, а потому не собирался воевать.
   Тогда-то его и убили. Да, да, не смотрите на меня так недоверчиво. Арнхольд недрогнувшей рукой вонзил ему в спину нож, пока Эйлик отвлекал разговором. Беда в том, что маг всегда готов к нападению другого мага, но никогда не готов к нападению человека. И Рогон не ожидал, что друзья-волшебники без затей пырнут его ножом в спину.
   Мы - его друзья - появились лишь тогда, когда всё уже случилось. Аранхольд умертвил Рогона, а Эйлик едва не надругался над Ителью. Фиалка (так мы её называли) была похожа на безумную. Я и вправду боялся, что она помутится рассудком. Но, к счастью, наш кин-чианский друг по имени Зен-Зин был очень хорошим некромантом. Он умел воскрешать. Но колдовство, это не магия, нельзя кого-то исцелить, не пожертвовав при этом собой или кем-то ещё. Для обряда нужен был жертвенный. И, конечно, я вызвался передать свою Силу Рогону. Вот только Итель не дала согласия. Она, хотя и была такой же юной, оказалась гораздо умнее.
   Фиалка сама щедро поделилась жизнью с возлюбленным. Отдала столько, сколько потребовалось. Она выжила и даже не утратила бессмертия. Зато потеряла молодость. Нет, нет, не состарилась за считанные секунды, но, красота её с того дня обрела человеческую тленность. И отчего-то мне казалось, что тот день, когда она избавилась от своей вечной юности, стал для неё самым счастливым".

* * *

   Алех замолчал, уныло глядя в остывающее жерло камина. Трагичность рассказа заставила благоговейно присмиреть даже непоседливую Люцию. Колдунка зябко поёжилась, сидя на подлокотнике Тороева кресла. Девушке не терпелось услышать продолжение повести, но она не решалась торопить эльфа, которому каждая витиеватая фраза давалась с трудом. А ведьмак, как назло, не спешил заново вести речь. Тороя это безмолвие тоже устраивало. Маг обдумывал услышанное и, судя по насупленным бровям, мысли его были, ой, какие безрадостные.
   Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате, подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака.
   Только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они смотрели на догорающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой, и Люция, само собой, не выдержала.
   - Так что было после, - громким шёпотом спросила она, обернувшись к эльфу, - когда вы его оживили?
   Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится.
   - А? - ведьмак встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.
   - Что было дальше, ну, с Рогоном и Ителью? - повторила колдунка свой вопрос.
   Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.

* * *

   "А теперь я поведаю вам, зачем Аранхольду понадобилась смерть Рогона. Интрига зародилась в самых верхах Совета, а её вдохновителем стал ни кто иной, как наставник Рогона - эльф по имени Ёлис. Семья его вырождалась, и он очень боялся утратить влияние, а потому рассудил, что было бы замечательно устранить конкурентов - более могучих магов. Но как устранить тех, кто мешает, не подвергнувшись при этом риску? Только завязав грамотную интригу, на которые мы - эльфы - прирождённые мастера. И Ёлис по привычке решил сделать всё руками людей. Люди умрут, Бессмертный останется, а через какие-нибудь десятилетия можно будет, не опасаясь шантажа, пожинать плоды.
   Ёлис рассудил так: коль скоро Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он - бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников - Аранхольд или Рогон. Однако он понимал - Рогону власть не нужна, а потому он уступит бразды правления Аранхольду, сам же станет спокойно созидать - учить и учиться. Но ведь мой друг мог и отказаться? На этот случай у находчивого Ёлиса был придуман иной план - убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину, выдав тем самым одного за другого.
   Я вижу, эта новость смутила вас даже более чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку, с каждым годом и веком становясь всё сильнее. Конечно, они берегутся на самый крайний случай.
   У Ёлиса имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание бесполезное - действует оно очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому стать у власти - не получится. А потому Ёлис ждал удобного момента, ждал не одно столетие и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Люди такой Силы и авторитета рождаются редко. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, ведь перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Но из этого ничего не вышло. Тогда-то его и убили.
   Кстати, друзья мои, замечу, что воскрешение человека - очень долгое действо. Около полугода мы выхаживали Рогона, едва ли не заново учили управлять своим телом и Силой. В то же самое время Арнхольд и Ёлис натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, не пусти я известие о том, что пламенный борец за равенство в магии - ловкая подделка. Часть ченохитонщиков поняли, что были обмануты и отступили. Да, как бы магам из Совета ни показалось это удивительным, но среди колдунов много таких, которые никогда не пойдут на сделку с совестью.
   Что было потом, вы знаете. Совет оказался обескровлен - сильнейшие маги погибли, остались юные и неопытные. Это дало возможность нашему находчивому другу Зен-Зину вытребовать у волшебников право на обряд Зара, а Ёлису получить утрачиваемое влияние. Он, естественно, вышел сухим из воды, умертвив немало конкурентов. Аранхольд же, сбросив личину, тоже остался не замаранным и даже возглавил Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули... Власть он получил.
   Ну, а Рогона, я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Наш друг ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее всех нас. Такой же сильной, как Рогон. И они всё же стали мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть любимого, как бы далеко от неё он ни находился.
   Ну, а потом, после низложения и долгих мучительных лет, когда наш друг пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал - пришёл черёд мести. С помощью мастеров гномов, Зен-Зина, ещё нескольких чернокнижников и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. И лишь с Ёлисом вышла промашка - он почувствовал неладное и предпочёл прятаться до той поры, пока недоброжелатель не отошёл в Мир Скорби. Мстить же родне эльфа Рогон считал недостойным. Собственно, он бы не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные делишки, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.
   И, конечно, всю свою долгую жизнь Рогон пытался разгадать тайну неведомого Зеркала, а также... твою, Торой. Мой друг считал, будто вы с ним очень похожи, а потому всячески хотел сохранить тебя, в надежде, что именно ты, пускай и позже на века, осуществишь его страстную мечту - объединишь магию и колдовство. Мне не составило какого-то особенного труда попасть в Совет - волшебники меня не знали, а однокашники по пустыни к тому времени все уже умерли от старости. Вот только вашему покорному слуге пришлось на долгие века отказаться от ведьмачества и заниматься одной лишь магией. Скучное, надо сказать, занятие...".

* * *

   Когда Алех смолк, некоторое время молчали, осмысливая услышанное и Люция с Тороем. Первой нарушила молчание, конечно же, нетерпеливая ведьма.
   - Послушай, Алех, ты говорил, что Итель начала стариться, почему же тарелка показала её такой юной и цветущей? - по голосу чувствовалось, что колдунка никак не может признать в красавице Фиалке наставницу, запомнившуюся ей морщинистой и беззубой.
   Эльф грустно улыбнулся:
   - Скажи мне, Люция, за что сожгли твою бабку?
   Девушка захлопала глазами и сказала то, что уже говорила Торою:
   - Болтали, будто она стариков деревенских со свету сжила, мол, высохли те - одни мощи остались.
   Бессмертный ведьмак кивнул:
   - Конечно, высохли. Итель жила в дряхлой старости три сотни лет, после смерти Рогона она оставила детей (ни один из которых не унаследовал от неё Вечность) и пропала. Просто пропала. Ушла в чащу и не вернулась. Дети, не знавшие её тайны, решили, что она погибла. Я долго искал её, хотя за многие годы до этого она запретила мне являться и видеть своё угасание... Какой женщине приятно покрываться морщинами, терять зубы и ловить на себе жалостливые взгляды вечно молодого друга юности? Я это понимал, а потому не смел нарушить запрет. После смерти Рогона, когда Фиалка исчезла, мне хотелось отыскать её, попытаться хоть что-то исправить. Но она решила иначе. Я подумал, она покончила с собой, не выдержав потери. А она, оказывается, уединилась в дикой чаще, накапливала Силу и, как всякий эльф, выжидала.
   Волшебник вздрогнул и уставился на Бессмертного. Но Алех невозмутимо продолжил:
   - Она восполнила то, что копила столько столетий - вернула себе молодость, поделившись дряхлостью со стариками окрестных деревень. Кстати говоря, могла бы убить десятка два юношей и девушек и вернуть себе юность куда быстрее, но рассудила человечнее - убила колдовством тех, кто своё уже пожил. - Он криво улыбнулся, понимая, насколько абсурдно в данном случае слово "человечнее".
   Тут снова встряла Люция:
   - Но ведь её сожгли! Сожгли!
   Торой согласно кивнул, требуя разъяснения данной загадки или хотя бы достойного предположения. Алех не подкачал. Подняв с пола тарелку, он спокойно ответил:
   - Чтобы родиться заново, нужно сначала умереть. Огонь - лишь часть колдовского ритуала. Итель старая и очень сильная ведьма. Самая сильная из всех ныне живущих. Разве для такой опасен костёр?
   Уронив эти слова в тишину комнаты, эльф подошёл к окну и задумчиво посмотрел вдаль. Торой по-прежнему сидел, уткнувшись лбом в ладонь, и пытался переварить все те новости, которые выложил перед ним Алех. Наконец, маг неуверенно спросил:
   - Послушай, я не понимаю одного - зачем Ители понадобилось убивать магов? Это что, месть?
   Алех не обернулся, лишь заложил руки за спину и ответил:
   - Нет. Это не месть. Что-то другое. Не знаю, что именно. Я не видел её более трёх сотен лет. И даже не уверен, что в своём одиночестве она сохранила здравый рассудок.
   Люция беспомощно посмотрела на Тороя, недоумевая, радоваться ей или горевать. Фиалка никак не вязалась в сознании девушки с бабкой. Или вязалась? Неужели не памятны неожиданно молодые глаза на старом сморщенном лице? Жена Рогона... Колдунка подошла к магу и, неожиданно для самой себя, спросила едва слышным шёпотом:
   - Скажи, ты бы женился на настоящей ведьме, а?
   Он смерил девушку серьёзным взглядом, в котором не было даже толики тепла, и ответил твёрдо и спокойно:
   - Нет. Никогда.
   Попытка придать лицу невозмутимость Люции не удалась, губы дрогнули, и пришлось поспешно отвернуться, чтобы не выдать себя часто заморгавшими глазами.
   - На настоящей ведьме - ни за что на свете. - Повторил негромко Торой и пояснил. - Я уже нашёл себе ненастоящую.
   Колдунка подумала было, что момент для поцелуя выбран совершенно неудачный. Но потом, когда Торой повернул её за подбородок и коснулся губами губ, поняла - неудачных моментов для поцелуев не бывает.

* * *

   Вишнёвая заря окрасила небо ликующим румянцем. Первые солнечные лучи лизнули макушки елей, скользнули сквозь кроны, заставили глянцевито заблестеть мокрые камни гелинвирских тротуаров. Высоко в небе сиротливой грядой тянулись к северу истончившиеся, отдавшие влагу тучи. Утро обещало быть ярким и радостным.
   Алех смотрел на сияющий восход. Сердце билось размеренно и ровно, а в горле пересохло от страшного, прямо-таки ужасающего предчувствия беды. Настоящей. Непоправимой. Ах, Итель, Итель... Знать бы, что ты задумала - прекрасная и бессмертная. К чему идёшь и чего вот-вот достигнешь?..
   В комнате царила тишина, нарушаемая лишь сладким сопением мальчишек и тихим звуком поцелуя. Тактичный эльф предпочёл не оглядываться. Ему, уже переступившему рубеж бытия в несколько веков, многие загадки людских сердец открывались ещё тогда, когда и сами люди о них не ведали. Это ведь для человека, живущего несколько десятилетий, мир полон тайн. А для бессмертного секретов очень мало. И, конечно, чем старше и умудрённей становишься, тем скучнее с первого взгляда читать в людских глазах то, на понимание чего у человека уйдут часы, дни, месяцы или даже годы...
   Торой, может быть, только сейчас осознал, что невзрачная любопытная ведьма давно и прочно обосновалась в его сердце, а вот Алех понял это ещё тогда, на поливаемой дождём улице. И теперь ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть как над головами влюблённых медленно и застенчиво крадутся друг к дружке две их магических сущности - зелёный болотный светляк и сияющий лепесток белого пламени.
   Эльф улыбнулся. Оконное стекло всё же отразило, как две разнородных Силы примериваются для более близкого знакомства. Мол, что же это - наши хозяева обнимаются, а нам и дела нет? Вот лепесток белого пламени, рея в воздухе, подплыл к недоверчивому зелёному светляку ещё на чуть, а потом белое и изумрудное сияния, вздрагивая и искрясь, свились между собой. Одна волшебная сущность льнула к другой, будто проверяя - желанна ли, родна ли?
   Алех тихонько кашлянул. Слава Силам Древнего Леса! Его услышали. У ведьмочки премило заполыхали уши, а вот Торой поглядел с досадой.
   - Я приношу свои извинения, но, к сожалению, вынужден покинуть вас. Пойду в свои покои. - Эльф отвесил светский поклон и прошествовал к дверям.
   Стоит ли говорить, что одного короткого взгляда, вскользь брошенного на двух влюблённых, Алеху хватило, дабы понять - эти двое тоже незамедлительно удалятся в какой-нибудь покойчик, но, конечно же, вовсе не для того, чтобы спать. В истинности подобного предположения эльф готов был поклясться собственными ушами.

* * *

   Люция лежала, свернувшись калачиком, словно котёнок - такая же маленькая, беззащитная и трогательная. Одну руку она подсунула под мягкую подушку, а другой надёжно прижимала к себе скомканное одеяло. В результате этих узурпаторских действий Торой оказался и вовсе раздет, но не мёрз. Он удобно устроился на боку и обнимал тихо сопящую ведьму. Та приютилась в колыбели его рук и жалась голой спиной к тёплому мужскому телу.
   Маг улыбнулся и подумал - всё-таки прав был Золдан, говоря наперснику, что любовь человек выбирает не рассудком, но сердцем. Вот и выбрало сердце, и полюбило. И не смутил его даже голос разума, который упорно твердил, что магу и ведьме ни в чём не найти согласия.
   А ведь чего только не натерпелся Торой от вредной колдуньи - и обманула, и предала, и околдовала, и приворожить пыталась... А потом сама же спасла и выходила. Тогда же не смутившееся приворотным колдовством сердце вдруг поняло - без хитро-наивной, гневливой и обидчивой Люции не жизнь ему, а страдание. И всё бы хорошо, если не опустошение Гелинвира да грядущее пришествие древней колдуньи!
   Он вздохнул и задумчиво поцеловал худое плечико Люции. Колдунка прижалась к волшебнику ещё плотнее, а он уже унёсся мыслями далеко-далеко, возвращаясь к рассказу эльфа.
   Надо же, казалось бы, столько лет прошло, ан, нет, всплывают-таки давно знакомые имена и люди. Точнее нелюди.
   Ёлис.
   Вот же старый конь! И вправду - борозды не испортит, но и новую не вспашет, всё те же интриги, всё та же тяга к власти, прежняя беспринципность да жестокость. Подумать страшно - отправил на смерть собственного ученика! Того, кого растил и пестовал! Того, кто стал едва ли не сыном! Хотя, чего с них взять, с этих эльфов. Вон ведь, пожертвовал Ёлис невесткой, равнодушно рискнул жизнью собственного отпрыска (пускай и слабоумного) да ещё и новорожденным потомком. А следом попытался умертвить помощничка блистательной махинации - Тороя. И ведь, если бы не Лита...
   Да, у Ёлиса была богатая предательствами и обманами жизнь. Торою в припадке гневных воспоминаний даже сладко помечталось, мол, вот бы прервать её окончательно и бесповоротно, в отместку за все гадости. Хотя, к чему теперь? И так остался остроухий ни с чем - без Силы, без влияния, без власти. А это для него, пожалуй, пострашнее самой мучительной смерти.
   Тут, наверное, можно было бы даже порадоваться, но кроме Ёлиса пострадали ещё сотни и тысячи людей. Как им жить без привычной магии? Как лечить скот, если придёт из диких земель неизвестный лекарям мор? Как сохранять посевы в скупое на дожди лето? Как получать диковинные снадобья, заглядывать в прошлое и будущее, оберегать границы и противостоять первородному колдовству? Что теперь ждёт государства с разом обессилевшими армиями? Как властителям уберечь подданных от паники, предотвратить восстания, угомонить воспрянувших колдунов и простых бандитов, которых теперь уже не изловишь при помощи магии? Очень, очень безрадостное будущее маячит впереди, а сдержать поднимающуюся волну бедствий можно только сильной уверенной рукой, безжалостно и жёстко.
   А ещё хотелось знать, что при этом на уме у Ители? Зачем она руками кхалаев убила старика Баруза и семью Эйлана, зачем расправилась с магами? Да, много смертей взяла на свою совесть красавица Фиалка. Как-то отмоется теперь? Ведь непохожа по рассказам Алеха на жестокую душегубку, и вот, на тебе, разошлась почище Аранхольда и того же Ёлиса. К чему только? Что нужно хитрой колдунье? Или есть у зеркала ещё какая-то загадка, ещё какой-то запас гадостей? От одной этой мысли по спине волшебника поползли мурашки. Ай, да Итель, ай, да ведьма! Нагнала такого страху, какого и сотня сильнейших магов не смогла бы вселить.
   Торой ещё думал о злокозненной колдунье, но мысли становились всё более вязкими и тягучими, терялись в сладкой дремоте, уплывали, ускользали, меркли - волшебник, словно по крутой ледяной горке, скатился в мир сновидений. Впервые за многие годы ему приснилась Тьянка, такая же вертлявая и ловкая непоседа, большеглазая и остроносая. А ведь Торой думал, что вовсе позабыл её проказливые черты.
   Как давно это было! Чернокнижие, некромантия, обряд Зара, на который маг и пошёл-то ради того, чтобы перешагнуть таинственный рубеж, заглянуть в Мир Скорби, увидеть подругу детства да попрощаться с ней, навсегда отпустив из памяти и сердца. А ещё попросить прощения за то, что его - надёжного друга и защитника - не оказалось рядом в тот самый момент, когда надо было спасти из холодных цепких объятий смерти.
   В сегодняшнем сне, точь-в-точь как тогда, во время обряда, Тьянка вышла из чернильной темноты, просияла лучезарной улыбкой, беспечно почесала острый кончик вздёрнутого носа и сказала на просьбу о прощении то же, что и много лет назад:
   - Глупый. А ведь смерти и нет вовсе. Есть иные рубежи, куда шагнёшь и подивишься.
   Торой попытался ухватить подружку за локоть, и ему это даже удалось - пальцы скользнули по тёплой руке. Но девчонка вывернулась, взметнув тяжёлой косой, и спросила капризно, как спрашивала всегда, когда собиралась осадить задавалу-магика:
   - Ну? Чего припиявился?
   - Как шагнёшь? - спросил взрослый Торой в своём сне.
   Этот вопрос казался ему особенно важным.
   - Как шагнёшь? - повторил волшебник.
   И подруга, которая так навсегда и осталась девчонкой пятнадцати лет, ответила на столь нелюбимом чародеем просторечье:
   - Ты ж некромант. Поди, и сам знаешь. Есть тайные двери, которые открыть не всякому по силам.
   Он ни единого слова, ничегошеньки из сказанного не понял и в отчаянье крикнул:
   - Постой! Объясни!
   Но Тьянка лишь пожала плечами, подивившись его непроходимой бестолковости, и поспешила куда-то, подобрав обтрёпанный подол простенького платья. Побежала прямо в непроглядную беспамятную черноту, растворяясь в ней, пропадая... Но всё-таки сжалилась, крикнула из неведомого далёка:
   - Девчонку свою блюди! Любовь, она ведь не только на дары щедра, но и на откуп.
   Он проснулся в поту.

* * *

   Старая Ульна поднялась как всегда ранёхонько, ещё и коров в поле не выгнали. Вся деревня спала, а её - дряхлую - словно демоны какие погнали с сонного ложа. И снова бабка неспешно оделась, снова пошла на кухню, снова налила себе топлёного молока с золотисто-коричневой жирной пенкой, взяла сладкий пирожок и села у окна. На столе перед ней в нарядной чистой миске тихо мерцал неземной огонёк.
   Экая благодать с этим послушным светляком! Хоть до поздней ночи делай дела - чини ли одёжу, пряди ли пряжу, вяжи ли, вышивай ли - всё светло, как днём. И горит он исправно, и слова человеческого слушается. Вся деревня радуется этакому дару. Ульна отхлебнула молока и улыбнулась, эх, знать бы, как там волшебник со своей девонькой? Добрались до Гелинвира? Вызнали, чего там приключилось?
   Нежный рассвет подрумянил небо, дождя, словно не бывало. Ещё чуть и начнёт просыпаться деревня, сноха пойдёт доить коров, мальчонки поведут кормилиц на выпас и начнутся каждодневные хлопоты. И правда, лишь повыше поднялось солнце - запели петухи, загудела деревня, заскрипели ворота, замычали коровы, ожил дом. Казалось, должен был этот день стать одним из многих, но не стал.
   Солнце ещё не поднялось в зенит, когда вошли в деревню странники. И только глупец не распознал бы их по чёрным хитонам, страшным татуировкам на руках, пронзительным взглядам. Пришлецы появились с той стороны, откуда давеча пришёл волшебник с девушкой и мальчиком, словно шли по чётко оставленному магом и его спутниками следу.
   Не встретить чужаков было нельзя, слишком могущественными и грозными они казались, несмотря на свою молодость. Общим числом путников явилось полдюжины, все молчаливые и с виду спокойные, но глаза у многих холоднее студёной водицы Зелёного Озера. И хотя незнакомые странники, по всему видно, с раннего утра ехали верхом, лошади их были свежи и полны сил.
   Двое из пришлых оказались близнецами, едва ли не юношами, и среди прочих смотрелись самыми безобидными. Да только даже эта безобидность мнилась обманчивой. Остальные колдуны были менее приметны, но взгляды у всех настороженные, колючие. Так смотрят люди, не ждущие от других ни добра, ни участия. Ульне неожиданно, против всякого благоразумия, стало жалко диковинных пришлецов. Это какой же была их короткая, молодая жизнь, если каждый теперь эдак враждебно и люто щерился?
   Пуще же всего прочего среди прибывших выделялся воин с обожжённым лицом и щедрой проседью в русых волосах. Его Ульна особенно испугалась - могучие руки от самых кончиков пальцев покрывала затейливая вязь татуировки, рисунок исчезал под домотканой рубахой и снова возникал уже из-под ворота, скользил по шее к подбородку и затылку, лизал изуродованную ожогом кожу, словно чёрное пламя.
   Однако самой первой, верхом на красивом гнедом скакуне, ступила на деревенскую улицу молодая девица - красивая, будто из сказки. Держалась она осанисто и горделиво, а ехала поперёд спутников так, что даже грозный воин почтительно отставал от неё на несколько шагов. Высыпавшие к тому времени на улицу деревенские сочли за благо отвесить красавице поясной поклон. Девица с достоинством спешилась и поклонилась в ответ. Ульна же подивилась лицу диковинной гости, было оно прекрасным, даже совершенным, но каким-то... беспокойным, словно снедала пришелицу страшная неумолимая болезнь.
   - Через вашу ли деревню держал путь волшебник с девушкой и мальчиком? - спросила красавица и голос её, чистый и нежный, прозвенел, словно бубенец.
   Деревенские начали переглядываться - кто смелый, кто ответит? Тут бы старосту вытолкать, да и шагнул он уже, вот только можно ли говорить правду? Староста - кряжистый сильный мужик - вышел навстречу незнакомой красавице и ответил согласно, приняв единственно верное решение:
   - Через нашу. - Склонил голову да замер посреди улицы.
   Нешто станешь отпираться, когда имеешь дело с этакими "гостями"? Волшебника уже и след простыл, а деревенские все тут - ну, как разнесут колдуны деревню по брёвнышку, с землёй сравняют?
   Красавица улыбнулась. Тёплой, доброй улыбкой. У кого-то, может, и дрогнуло сердце, а уж у молодых парней наверняка, но старую Ульну эта улыбка не обманула. Наоборот, бабке захотелось закричать, замахать руками, отгоняя страшное видение. Неправильная то была улыбка. Не понимала Ульна, что в ней не так, знала только одно - неправильная. Опасная.
   - У кого останавливался? - снова полюбопытствовала красавица.
   Спросила ласково, учтиво, но Ульна почувствовала, как потекли по сгорбленной спине капельки холодного пота.
   - Кто приветил?
   Староста молчал, пряча глаза в землю, и всё ниже склонял голову. Странница терпеливо ждала ответа, а её жеребец переминался с ноги на ногу, подёргивая ухом. Над улицей повисла тишина. Вот по размокшей после вчерашнего ливня дороге ступил вперёд огненно-рыжий конь, стукнул копытом, а всадник (тот самый - в татуировке) повторил вопрос.
   - У кого останавливался?
   Все молчали. Молчали и чуяли как растёт, словно снежный ком, невидимая опасность. Но всё же ни стар, ни млад не размыкали уст, не поднимали руки с указующим перстом. Стояли, испуганные, да глядели в землю, клоня без вины виноватые головы. Ульна шагнула вперёд.
   - Я пригласила его, красавица. У меня и вечерял.
   Бабка снизу вверх посмотрела на рослую пришелицу, щуря слезящиеся глаза.
   Девица медленно перевела взгляд на старуху. И был этот взгляд пронзительный, острый, зрящий в самую душу. "Да это же ведьма!" - ахнула про себя Ульна, поняв, наконец, с кем имеет дело. Красавица тем временем бросила поводья своего жеребца в руки одного из близнецов и сказала:
   - Идём, бабушка, покажешь, где гости твои ночевали.
   Стоящие вдоль улицы деревенские тихо зашумели - шутка ли отпускать бабку с неизвестной колдуньей! Но ведьма обвела толпу тяжёлым опасным взглядом, и перечить ей не осмелились. Ульна засеменила к дому, спиной чувствуя испуганные и растерянные взоры соседей.
   - Ступай за мной, милая, ступай.
   Ведьма пошла. А за ней поспешил и грозный воин с обожжённым лицом.
   Они так и не вошли в дом. Пришелица остановилась во дворике и сладко улыбнулась, она смотрела на старую яблоню. То ли красавица увидела под кроной раскидистого дерева что-то особенное, неподвластное обычному взору, то ли почувствовала. Но блаженная улыбка сбежала с её лица. А когда странная гостья повернулась к Ульне, той захотелось кричать от ужаса. Теперь-то она поняла, что пугающего было в облике юной прелестницы. Глаза! Редчайшей красоты, нежного фиалкового цвета, они были совершенно безумными.
   Ульна не знала, откуда вдруг взялась у неё эта странная уверенность, да и не хотела знать. Безумие рвалось из чёрных пульсирующих зрачков ведьмы, плескалось в них, словно неудержимая волна. А ещё глаза эти были старыми. Очень старыми. И видели они куда больше, чем глаза едва ли не древней Ульны. Бабка жалко скособочилась, схватившись за сердце - остервенело заскрёбся под левой грудью маленький злобный котёнок, рвал и царапал плоть, не давал дышать. На улице, за воротами остались и внук, и сноха, и правнуки - никому Ульна не позволила идти следом. Все толпились в неведении, гадая, что же происходит на аккуратном дворике.
   - Я хочу его увидеть.
   Ульна открыла было рот, чтобы втолковать сумасшедшей, мол, уехал маг, вчера утром уехал, но даже слова выдавить не успела... Что-то ярко полыхнуло в голове, взорвалось, и вот понеслись против воли лихорадочные воспоминания.
   Котёнок под левой грудью яростно впился когтями, стиснул сердце беспощадными лапками, и рвал, рвал его на части. Бабка отступила на шаг, сжимая болящее место рукой, привалилась горбатой спиной к надёжному стволу старой доброй яблони, а в голове сами собой возникали и так же стремительно исчезали вырванные из памяти образы.
   Последний раз злобный зверёк завозился под сердцем, последний раз немилосердно сдавил его в когтистых лапах и отпустил. Старая яблоня зашаталась, перестав быть верной опорой, и Ульна повалилась наземь. Бабка успела ещё увидеть стройный силуэт ведьмы на фоне яркого неба, а после этого не стало вообще ничего, кроме темноты, покоя и заманчиво мерцающего вдали света. Старуха больше не чувствовала боли и тело стало послушным и лёгким. Ульна всем существом устремилась туда, вперёд, к яркому радостному сиянию, так похожему на неземной огонёк.
   Когда ведьма и её спутник вышли обратно на улицу, вид у красавицы был довольный и цветущий, словно она только что узнала какую-то славную новость. Деревенские тщетно старались выглядеть за спинами пришлецов Ульну. Больше из ворот никто не вышел.
   Воин подсадил спутницу в седло и процессия, так и не произнеся больше ни слова, направила лошадей прочь из деревни. Люди не глядели странникам вслед, не желали счастливого пути и доброго пристанища, деревенские кинулись во двор, где лежала бездыханная старуха.
   Покинув деревню, довольная Фиалка даже любовно потрепала гриву коня. Она видела Тороя. Ульна хорошо запомнила его. Волшебник был красив. Ведьма мечтательно улыбнулась. Конечно, можно было и не учинять самоуправства, не рыться в памяти старухи, глядишь, и пожила бы бабка ещё лет пяток, но очень уж не терпелось увидеть мага! Это нетерпение может понять только женщина, только жаждущая свидания с суженым девица, только юная девушка, гадающая тёмной ночью о наречённом.
   Итель посмотрела на небо - кроны сосен плыли в чистой синеве, мир был покоен и тих. Она добилась, чего хотела. Почти. Её спутники войдут в Гелинвир и, наконец, свершится давно лелеемое. Не пройдёт и седмицы, как в волшебную крепость со всех концов начнут приходить чернокнижники, которые сменят, наконец-то, опостылевший Волшебный Совет. И разве кто посмеет воспрепятствовать этому? Нет. Магов не осталось. А люди никогда не поднимутся против Силы, которую не в состоянии побороть своими убогими мечами да луками.
   Ах, милый, любимый Рогон! Разве не этот мир - истинная прелесть? Разве не этого торжества стоило алкать и ждать? А маги появятся позже. Они, конечно, продолжат рождаться на свет, тут уж ничего не попишешь. Наверное, уже лет через семь-десять можно будет отыскать первых талантливых к волшебству детей. Так что желающие повопить о поголовном и безжалостном истреблении могут подавиться собственными словами. Какое истребление? Всего лишь небольшая прополка. Избавление от зловредных сорняков. Пусть будут эти волшебники, пусть себе магичат, разве кто против? Однако теперь уж они не смогут единолично править Советом, придётся им считаться с остальными. Даже с такими, как Итель или едущие позади близницы-чернокнижники. Как косоглазая ведьма Нирин и расписанный татуировками некромант Хельзак, что так удачно выпотрошил память деревенской старухи.
   Да, этот новый мир станет совершенным. И, конечно, она - Фиалка - будет счастлива в нём, хотя ей вовсе не нужна власть. Зеркало, отяжелевшее от впитанной Силы, было надёжно прикреплено к седлу смирной тягловой лошадки. А что печься о его сохранности, если разбить колдовское стекло может только последний из рода Создателя? И последний этот - внучок Мирарского зеркальщика. Да, да, знаменитый искусник Гиа был пра-пра-пра (очень много раз "пра") дедушкой мальчика. Значит, лишь Эйлан, кровно причастный к создателю волшебного зеркала, имеет силу, достаточную для того, чтобы это зеркало уничтожить.
   А медлить в сём деле нельзя. Трое суток - и выплеснется поглощённое Могущество обратно. Умноженное стократ, разметает людей, как соринки в бурлящем потоке, уничтожит, переполнит такой Силой, которую их убогие тленные оболочки не смогут вместить. Но ничего... промедления не будет, даром что ли Итель собрала в своей свите самых талантливых и сильных колдунов.
   Эх, и опасное зеркало тащила по раскисшей дороге тягловая лошадка! Опасное... Вон, как Могущество, которое оно разом потянуло из людей, эльфов и щедрой земли, изменило погоду, поколебало незыблемость времени, свалило людей в объятия мёртвого сна или лютой немочи. Страшно и восхитительно было смотреть на это! И только колдуны да ведьмы остались в стороне от общих потрясений. Оно и понятно, ведь их защищало то, что чопорные волшебники называли "низшей" магией. А низшие маги, они, как известно, берут Силу из стихий - земли, воздуха, воды. Это и оградило их от жажды ненасытного творения Гиа - не заснули, не разболелись, и, конечно, не лишились Силы. Как лишишься того, чего от рождения не имеешь?
   О, Итель долго готовилась и всё предусмотрела. А ведь ей почти ничего не пришлось выдумывать - в своё время Рогон сам поведал подробности. К сожалению, ведьма не сразу догадалась, что именно она - главное действующее лицо драмы, которая развернётся в далёком будущем. Понимание настигло лефийку лишь спустя десятилетия после смерти мужа, когда в своей лесной глуши она уже была близка к сумасшествию.
   Тоскуя в кромешном отчаянье, Итель чаще и чаще задумывалась о неизвестном маге, являвшемся Рогону, перелистывала Книгу, написанную для него её мужем, и завидовала неизвестной колдунье, которая избавит мир от ненавистного Совета. Да, ведьма едва не каждый день размышляла о не родившемся пока волшебнике Торое. А потом многолетние размышления принесли плоды - в голове Ители родился даже не план, а уже готовое руководство к действию. Куски мозаики сложились в прекрасную гармоничную картину. Всё стало просто и понятно. Жизнь снова обрела смысл, потому что в ней появилась Цель. И какая!
   Да, ведьма не зря пряталась в глуши, оттачивала мастерство, обдумывала и лелеяла планы. А самое главное - она отыскала зеркало. То было несложно, всего-то понадобилось воспитать с пелён двоих очень талантливых мальчишек-колдунов да наставить их на обряд Зара. Случилось это лет сто сорок тому... Эх, и сильны были мальчишки!
   Найти мятущуюся во мраке Мира Скорби душонку искусника Гиа оказалось, делом хитрым, но возможным. И нашли! И потрясли с пристрастием! И вызнали образ творения. Правда, выбрались еле живые. Точнее, выбрался. Второй колдун (и двадцати трёх ему, помнится, не было) так и сгинул, растерял всю Силу, не смог вернуться. Ну да в таком деле не без жертв. Хотя, жаль мальчишку, горячий был, порывистый, Итель за мать держал, любил. Ведьма вздохнула, припоминая пропавшего по её вине молодого чернокнижника.
   А уж потом, когда выживший воспитанник сообщил наставнице, как выглядит зеркало, найти Творение стало парой пустяков. Всего за несколько лет Фиалка разыскала утерянный след волшебного артефакта - повозиться, конечно, пришлось и с шарами хрустальными и с чернокнижием. Но нашлось зеркало. И где нашлось - в захудалой таверне, на стене питейного зала! Который уж год висело под самым носом. Но... свежая закавыка обнаружилась - в преданиях не сохранилось никаких сведений о том, как заставить Творение мастера Гиа делать что должно. Меж тем время уже поджимало.
   И снова Ители пришлось разыскивать талантливых детей, и снова растить, учить, отправлять обрядом Зара в Мир Скорби, дабы искали, трясли, выспрашивали душу Искусника. Двое, поочерёдно принятых на воспитание пареньков, оказались пустой тратой времени - три десятка лет возни с ними прошли зазря. Вроде и умные были ребята, но бездарные - сгинули, так ничего и не вызнав. Зато третий...
   Третий мальчик подвернулся сообразительный и пытливый. Он быстро вошёл в силу, а уж потом вызнал что нужно, не пропав-таки во время обряда. "Разбудить" зеркало, как выяснилось, было проще простого. Итель-то думала понадобятся заклинания и жертвы, а всё оказалось так незатейливо, что аж оторопь брала. Зеркало имело два слоя! Создав своё чудовищное творение, мастер нашёл способ сделать его неопасным. Нанёс поверх прожорливой серебристой поверхности тонкую тщательно отполированную металлическую пластину, которую закрепил ещё одним стеклом. Потому-то зеркало и было таким мутным, оттого отражение в нём и искажалось.
   От Фиалки всего и потребовалось, что дождаться урочного часа, снять верхний слой да освободить колдовское стекло. Настали томительные годы ожидания. И, наконец, миг настал. Баруз - потомок Гиа и постоянный посетитель захудалой таверны - вознамерился поместить зеркало в хорошую раму.
   И вот реликвия, столько лет примерно висевшая на стене, перекочевала, наконец, в руки потомка Создателя. Для Ители это послужило сигналом. Она верно подгадала приближение решающего часа и хорошо подготовилась. Интрига, лелеемая столько веков, вошла в решающую стадию.
   Ведьма усыпила Мирар, кхалаи забрали зеркало (в таком деле, рассудила практичная Фиалка, лучше не рисковать попусту и довериться настоящим профессионалам, типа рептилий). Дальше всё развивалось стремительно. Пока одни чешуйчатые убивали семью Эйлана (увы, пришлось, всё-таки нужен последний из рода, не так ли?), другие доставили зеркало ведьме. Итель с сообщниками за считанные минуты освободила волшебное стекло от лишнего слоя. В результате непродолжительный колдовской сон жителей Мирара превратился в настоящую спячку - зеркало, переливающееся голодной рябью, стократ усилило волшбу ведьмы (впрочем, это сыграло только на руку)...
   Правда, едва не в самом финале, действо чуть было не испортили слишком уж истовые колдуны-близнецы, да и косоглазая ведьма отличилась. Чуть не угробили волшебника. Впрочем, он смог за себя постоять. А Фиалка в свою очередь должным образом наказала виновных, чтобы те более не пытались проявлять губительную инициативу.
   Последним штрихом к картине триумфа стала битва с Тороем. Стратегически исход этой баталии был для Ители несущественен. Она закатила бурю только для того, чтобы удостовериться в местонахождении мага и заодно испытать его способности. Пришлось слегка поактёрствовать, изобразив сущую змею, зато волшебник раскрылся во всём своём могуществе. Это было прекрасно...
   - Итель?
   Колдунья вынырнула из блаженных воспоминаний.
   Хельзак внимательно смотрел на неё, видимо, ждал ответа.
   - Что? - Фиалка качнулась в седле. - Я прослушала, что ты спросил?
   Некромант замялся, но всё-таки повторил свой вопрос:
   - Зачем ты хотела увидеть волшебника?
   Она задумалась. Надо ли отвечать? Хельзак силён и опытен. И ещё он был тем самым некромантом, предпоследним воспитанником Ители. Конечно, он не догадывался, что молодая ведьма с глазами фиалкового цвета и есть его дряхлая наставница (которую он давно считал почившей). Не знал, что красавица-колдунья когда-то выпестовала его и воспитала, как растят и воспитывают послушного пса - для своих собственных нужд и целей.
   В конце концов, Итель решила, что отвечать правду совершенно не обязательно и беспечно сказала:
   - Женское любопытство...
   А ещё дёрнула плечиком, мол, не бери в голову.
   Хельзак, похоже, всё-таки не поверил. Ну и пёс с ним. Переживёт. Не для того Фиалка так долго готовилась, чтобы выболтать всё какому-то там любопытному щенку. Её Тайна - это только её Тайна. Её и больше ничья.
   И тут же ведьма подумала как всё-таки хорошо, что талантливые близнецы Гедэ и Канто умело перетащили своих спутников на много вёрст вперёд, точнёхонько по следу Тороя. Волшебник оставил такой шлейф Силы, что пренебречь этим оттиском магии в пространстве было чистой воды глупостью. И вот теперь вся процессия доберётся до Гелинвра уже к вечеру. Это позволит сократить время пути и тем самым избежать новых расспросов со стороны любопытного Хельзака.
   Интересно, как колдунов встретят в Гелинвире? А ещё было бы занятно увидеть Алеха. Изменился он или нет? Так и будет смотреть влюблёнными глазами или поостыл за столько-то лет? Ах, скорей бы, скорей!
   И ведьма пришпорила коня.

* * *

   Люция проснулась оттого, что больше никто не обнимал её и не грел. Ведьма потянулась, потом вспомнила минувшее утро, покраснела и стыдливо огляделась. Торой уже почти оделся - он натягивал рубаху, и вид имел самый озадаченный.
   За окном стоял белый день. Девушка села на кровати, кутаясь в одеяло. Она не знала, как себя вести. А вдруг волшебник сейчас скользнёт по ней равнодушным взглядом и станет ясно - совсем она ему не нужна, поразвлёкся от нечего делать, да забыл. Но потом Люция вспомнила слова, которые он ей шептал, и поцелуи, и ласковые руки, и объятия, в которых покойно уснула. Нет! Он так не поступит. А по спине пробежали блаженные мурашки. Колдунка закрыла глаза, припоминая... Ей было и стыдно, и сладко, и как-то непонятно, и... хорошо.
   - Ты уже проснулась? - удивился Торой и легонько щёлкнул жмурящуюся ведьму по носу. - Давай, давай, поднимайся.
   И тут же сильные руки выудили её из тепла одеяла, погладили голые плечи и спину. Люция снова зажмурилась и обняла волшебника за шею, ткнулась губами в подбородок, прильнула всем телом.
   - Одевайся.
   Торой отстранился слишком уж поспешно. Ведьма воровато улыбнулась и попыталась снова прижаться. Маг было поддался на уловку, снова обнял, но потом быстро понял, что к чему и расцепил объятия.
   - Одевайся, говорю.
   Чмокнул в макушку и был таков. Этот уход больше походил на бегство. Колдунка довольно хихикнула. Нет, он никогда не обожжёт её равнодушным взглядом, не оттолкнёт. Он останется рядом. Она поняла это безошибочным чутьём, нет, не влюблённой женщины, влюблённой ведьмы. И, конечно, сразу же думать забыла про колдунью Фиалку, Зеркало и Рогона.
   Однако после завтрака (а точнее позднего обеда) унылые реалии жизни разрушили и без того хрупкое ощущение покоя и счастья. Немногочисленные обитатели крепости держали военный совет.
   - Что будем делать? - Торой задал этот вопрос безо всякой надежды услышать от кого-нибудь стоящее предложение.
   Задумчивый Алех подёргал себя за мочку уха и уверенно ответил:
   - Мы будем ждать.
   Волшебник усмехнулся:
   - Свеженькое предложение. Вот только чего ждать? Итель дважды пускала за нами погоню, недавно я сцепился с ней в волшебной схватке. И, знаешь, успел понять - она вовсе не в бирюльки играет.
   Эльф снова пощипал ухо:
   - Итель хотела заполучить Эйлана, чтобы не гоняться за вами по городам и весям, но не думаю, чтобы она собиралась учинить расправу лично над тобой или Люцией, равно как и над мальчиком.
   Колдунка вскинула брови:
   - Да неужели? Между прочим, те двое близнецов чуть не убили Тороя, Косоглазая ведьма тоже, а уж про битву во время грозы я вообще молчу!
   Алех возразил, впрочем, без особого жара:
   - Я думаю, сама Итель вовсе не собиралась вас убивать... Скорее всего, её посланники оказались слишком уж рьяны. Может, хотели выслужиться, а может, просто были недостаточно умелы. Близнецы, как я понял, слишком юны. Могли неверно соразмерить силы. Нирин... Чего ж вы хотите от оскорблённой женщины? Тем более ведьмы. А сама Фиалка просто любит эффектные выходы. Может, вспылила, вот слегка и потрепала Тороя. - И он закончил. - Бежать бессмысленно.
   - Так ведь и ждать неведомо чего тоже! - удивился маг. - Нужно хоть как-то подготовиться к встрече. Ну, я не знаю...
   Эльф покачал головой:
   - Ты очень сильный волшебник - зачем тебе готовиться? И главное - как? Что ты собрался делать? Ловушки, засады? Это же смешно!
   Торой и сам понимал, что смешно, но томиться в мучительном бездействии попросту не мог. Он поднялся и заходил туда-сюда по комнате. Осознание того, что нужно слепо ждать неизвестности, выводило чародея из состояния внутреннего равновесия.
   Эйлан сидел на стуле, тихий и незаметный, как обычно. Неожиданно мальчик нарушил тишину робким вопросом:
   - А что, если мы спрячемся?
   Эльф терпеливо улыбнулся и хотел было отмахнуться от паренька, но Торой неожиданно просветлел лицом.
   - Как любит повторять Золдан "в речах детей потаённая мудрость". Ты просто молодец, Эйлан! Именно так мы и поступим.
   У Алеха вытянулось лицо. Колдунка прыснула в кулачок при виде изумлённо хлопающих глаз и обиженно торчащих ушей Бессмертного. По всей видимости, эльф решил, будто Торой предлагает своим спутникам забиться куда-нибудь под кровать в одном из самых дальних покоев, укрыться покрывалом, крепко зажмуриться и затаиться. Авось, не найдут.
   - Как это спрячемся? - начал было он, но осёкся, недоумевая.
   - Очень просто. Ведьме, если не ошибаюсь, нужен Эйлан? Стало быть, его-то мы и спрячем. И будем прятать до тех пор, пока не станет известно, что именно хочет наша диковинная лефийка.
   Торой радостно потёр руки.
   Алех ещё немного похлопал глазами и, наконец, спросил:
   - Да как же ты собрался его прятать? Итель всё-таки не рассеянная нянька, от которой можно укрыться в шкафу или под софой. Она найдёт мальчика за считанные секунды, достаточно прикоснуться к чьему-нибудь сознанию... да хотя бы к Люции! Она не очень сильна и не сможет защититься...
   Колдунка обиженно засопела со своего места, но Торой и эльф этого не заметили. Волшебник тем временем продолжил:
   - Ей и не надо будет защищаться, как, собственно и нам. Мы не будем знать, где мальчик.
   Люция с Алехом переглянулись и посмотрели на Тороя, словно на идиота.
   - Как это? - хором спросили они.
   - Очень просто. Эйлан не знает крепости, значит, даже, прикоснись Итель к его сознанию, она не сможет выяснить, где он прячется. К тому же, можно просто завязать ему глаза, чтобы он не видел дороги. А потом Тальгато уведёт его куда-нибудь, куда посчитает нужным и там затаится. Куда они уйдут, мы не будем знать...
   - ...а до сознания слабоумного мальчика, которого Итель к тому же ни разу не видела, она достучаться не сможет. - Подхватил Алех. - Неплохая мысль. Очень находчиво. Увидим, что опасности нет, попросту позовём Эйлана, и мальчишки выберутся из укрытия.
   - Совершенно верно. По крайней мере, если начнётся какая-то неразбериха, дети будут в безопасности, - закончил Торой.
   Он ещё подумал, что хорошо бы вместе с ребятами спрятать заодно и Люцию, но ведь колдунка ни за что не согласится. Да и бессмысленно это - чего её прятать от собственной наставницы?
   Торой закрыл глаза и сосредоточился. Он хотел увидеть, как далеко находится Итель. Некоторое время волшебник сидел неподвижно, чувствуя устремлённые на себя взгляды мальчишек, эльфа и ведьмы. Это отвлекало его, и потому Торой не сразу увидел колдунью. Но, когда увидел, непроизвольно вздрогнул. Он-то, наивный, полагал, будто она только-только пересекла границы Флуаронис, а на деле всё оказалось не так. Фиалка была уже на полпути к Гелинвиру! Видать, нашлись в свите её приспешников умелые колдуны. Всё-таки не один Торой на белом свете умеет перебрасывать людей через пространство, а у жены Рогона в сообщниках слабаков не было.
   - Она подойдёт к Гелинвиру через несколько часов. Ещё до заката. - Уронил Торой в тишину комнаты.
   У Люции захолодело сердце. Отчего-то стало страшно, едва не до икоты. Неужели ещё немного и всё закончится? Вот только как? Как закончится? И сможет ли она - Люция - взглянуть в глаза своей "бабке"? По коже побежали мурашки.
   Алех поднялся из кресла и обронил:
   - Пора. Объясняй мальчишкам, что от них требуется.
   Торой согласно кивнул, и Люция поняла, вот оно - начало грядущей то ли встречи, то ли битвы.

* * *

   Как хрупок кажущийся незыблемым порядок вещей! Как уязвим! Разрушить зыбкое равновесие можно в одно мгновение. И тогда неожиданно выяснится, что мир уже не такой, как прежде. Да и сам ты изменился.
   Именно эту незамысловатую в своей простоте истину осознали обитатели уютного и спокойного королевства Флуаронис, очнувшись среди, нет, даже не белого дня - белой зимы.
   Строгая горожанка, которая приняла когда-то Люцию за попрошайку, проснулась оттого, что совершенно закоченела под лёгким покрывальцем. Пока она пыталась расправить онемевшие члены, с улицы послышались крики. Почтенная Геланна кое-как подковыляла к окну и с ужасом увидела вместо привычных зелёных кустов жасмина огромные сугробы, от которых под лучами яркого летнего солнца валил пар. А недалеко, всего в двух домах вниз по улице, дымились безобразные руины, некогда бывшие жилищем дружного семейства Дижан. Геланна охнула и схватилась одной окоченевшей рукой за сердце, а другой за подоконник. С крыш, весело звеня, срывалась капель.
   В то самое время, когда опешившая Геланна, увязая ногами в сугробах, бежала по улице, в Дворцовой части города проснулся королевский маг Золдан. Почтенный чародей, наконец-то отоспался после долгих мучительных лет бессонницы, а теперь очнулся оттого, что в двери его покоев отчаянно колотил руками неизвестный буян. Золдан сел на кровати и хотел привычным хлопком ладоней зажечь над головой волшебный огонёк. Однако закоченевшие длани, хотя и прилежно бились друг об дружку, но всё же не могли сотворить язычок яркого пламени. Кряхтя и охая, маг поднялся на ноги и направился к дверям.
   От растерянности он даже не вдруг сообразил, почему, собственно, его просторный покой, до этого состоящий из множества комнат, сжался в размерах? Спальня стала совсем тесной - кровать в ней едва помещалась, а до двери, что вела в гостиную, можно было дотянуться, даже не вставая с ложа. И верно, башня, расширенная при помощи волшебства на многие покои, вдруг снова обратилась всего лишь в башню. Пускай она и оставалась самой высокой в королевстве, но теперь была далеко не самой вместительной. Золдану, прямо скажем, повезло - усни он, например, в библиотеке, был бы раскатан мгновенно сжавшимися стенами в тонкую лепёшку. А спаленка да гостиная как раз и являлись теми двумя комнатами, что изначально находились в башне.
   Волшебник смятенно озирался и продолжал бестолково похлопывать ладонями, словно аплодируя случившемся изменениям. Маг не понимал, почему волшебный огонёк, столько лет вспыхивавший по одному мановению, нынче совершенно не спешит разгораться? Потом, Золдан, наконец, сообразил, что за окном пускай и до крайности туманный, но всё-таки день, а значит вполне можно обойтись без света.
   Еле-еле передвигая ноги, так затекло старое тело, маг добрёл таки до двери и открыл её нежданному (и весьма нетерпеливому) посетителю. Странно, охранное заклятие не действовало, и вломиться в видоизменившуюся комнату начальнику королевской стражи Брадеру помешала только слепая спешка - военный никак не мог сообразить, что дверь нужно попросту потянуть на себя. Вместо этого ратник самозабвенно молотил кулаками в мощную дубовую створку да ещё время от времени поддавал по ней ногами.
   Чародей толкнул дверь, чуть не приложив бравого военного по лбу, и с удивлением воззрился на едва переводящего дух блюстителя порядка.
   - Золдан... - впопыхах Брадер забыл не то что об официальных условностях, но и о всякой почтительности, - там...
   И он махнул рукой, призывая чародея следовать вниз.
   Старый маг, не помня себя, ринулся за стражником. Волшебник мчался вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и на бегу по-прежнему хлопал в ладоши, будто восхищённый зритель на балаганном представлении. Однако хлопки были тщетными и по винтовой лестнице оба мужчины спускались во мраке. Впрочем, королевский чародей, ещё толком не проснувшийся, мало что осознавал. Он пытался одновременно постигнуть причину своего небывало крепкого сна, причину, по которой пропало волшебство, расширившее башню, а вместе с этим ещё и гадал, уж не примерещился ли ему визит Тороя? И если нет, то куда в таком случае делся непутёвый ученик?
   За стенами башни мага и его спутника приняли в объятия молочно-белый туман и удушливая влажность. Под ногами захлюпала жидкая слякоть, а потом чародей разглядел в мешанине талого снега два странных холмика. Близоруко сощурившись, Золдан признал двух молодых стражников, которые обычно несли караул у подножия башни. Вояки должны были исправно стоять у входа, но вместо этого безжизненно лежали навзничь, уткнувшись лицами в ноздреватый сугроб. Постепенно истаивающий снег обнажал закоченевшие тела. Однако заполошный Брадер вовсе не смутился жутким зрелищем. Звонко чавкая по грязи сапогами, он спешил вперёд, даже не оглядываясь на престарелого чародея, что едва поспевал за стремительным военным.
   - Довольно! - волшебник запыхался, но всё-таки нашёл в себе силы властно вцепиться в плечо начальника стражи. - Докладывай, в чём дело. Или ты не военный уже, а испуганная баба? Говори по порядку!
   Резкость тона, а самое главное - командный голос подействовали на Брадера отрезвляюще. И он начал сперва сбивчиво, а потом всё более и более внятно рассказывать о случившемся.
   Оказалось, старый чародей продрых дольше всех в Мираре (и то верно, в самой-то высокой башне, где ничего не слышно). Собственно, если бы не дворцовая суматоха, не истерика королевы-матери, у которой замёрз на балконе любимый пуделёк, да не нервный срыв государя, выяснившего, что все птицы в оранжерее перемёрли, то добрались бы до волшебника раньше, а пока то да сё...
   Едва первая паника мало-помалу улеглась, Брадера отрядили за магом. Да только к тому времени у стен дворца уже собирались толпы испуганных и растерянных горожан. Люди стекались со всех концов столицы и приносили всё более неутешительные новости - в Фонтанной части города выгорел едва ли не целый квартал, во Дворцовой нашли уже четырёх замёрзших насмерть горожан и десятерых оружных стражников (это не считая караульных у стен дворца), бессчётно собак и кошек. Кое-где уже вовсю орудовали мародёры и прочие лихие люди.
   Золдан слушал, а сердце его холодело. Конечно, маг ещё не успел осознать, что тоже кое-чего лишился в качестве платы за крепкий и сладкий сон... Хлюпая ногами в снежной жиже, волшебник и начальник дворцовой стражи устремились туда, где в их советах и помощи нуждались более всего - во дворец к государю. Благо в покоях властителя уже собрались все чиновники и первые лица (надо сказать, весьма заспанные). Общими усилиями приняли решение успокоить людей, очистить улицы от погибших, разослать оружные патрули по соседним пределам, а также выдвинуть в город конные разъезды, чтобы поддерживали порядок да не допускали паники и мародёрства.
   А пока старый волшебник да власть предержащие вершили судьбы подданных, люди на улицах Мирара бегали в густом тумане от дома к дому, от улицы к улице. Каждому хотелось знать, что стряслось с его родными, не постигла ли кого страшная участь быть замёрзшим на холодных камнях мирарской мостовой или просто в собственном доме.
   Ослеплённые паникой (а кто и радостью мародёрства), туманом и страхом горожане не сразу заприметили, что в толпах беспокойно мятущихся, носящихся от дома к дому горожан неторопливо двигались к городским воротам люди куда как спокойные, облачённые в чёрные хитоны...
   Почтенная Клотильда, стараниями Тороя не замёрзшая за своей барной стойкой, пробудилась, как говорится, "к шапочному разбору" - когда суматоха на улице достигла апогея. Припозднившийся посетитель "Перевёрнутой подковы" - гном - оказался, как и всё его племя, живучим и не закоченел насмерть, хотя холод в питейной зале царил, словно в погребе. Низкорослый ремесленник в зелёном мятом кафтанчике и с аккуратно заплетённой в косу бородой, зябко растирал окоченевшие плечи и надсадно кашлял. Гном сотрясался всем телом и стыдливо прикрывал рот крохотной ладошкой. Клотильда выдала постояльцу бутыль хорошего бренди за счёт заведения, и теперь путешественник нет-нет прихлёбывал крепкий напиток.
   А хозяйка таверны с ужасом смотрела в распахнутое окно. Проснувшийся город погряз в панике. Клотильда собралась было тоже бежать из дому, стучаться к соседям, узнавать, не нужна ли кому помощь... А потом сообразила, что и не побежишь больно-то - лихой народец, уже вышедший на промысел, мигом воспользуется паникой да заберётся в таверну. Благо в "Подкове" есть, чем поживиться - тут тебе и провизия, и выпивка, и утварь, и мебель. Поэтому рачительная трактирщица заперла на засов и чёрный, и парадный выходы и теперь с сожалением наблюдала в окно за мятущимися людьми.
   Потому-то именно Клотильда, занявшая удобный наблюдательный пост, заметила в тумане одиноко стоящего посреди улицы мальчонку лет пяти. Паренёк был в одной пижаме, растерянный, заплаканный, с помятым со сна личиком. Жалостливая хозяйка "Перевёрнутой подковы" хотела уже выбежать за мальчуганом, да укрыть его в таверне, пока не отыщутся родители. Но тут из тумана вынырнул путник в чёрном хитоне. Он шёл неспешно, не таясь и не прячась, а потому без труда лавировал меж суетливо бегающих туда-сюда мирарцев.
   Колдун! Идёт себе бесстыдно по столице! Клотильда охнула и прижала ко рту пухлую ладонь. А чернокнижник тем временем опустился рядом с мальчиком на корточки, внимательно посмотрел на него, словно изучая нечто невидимое для трактирщицы, а потом поднял на руки. Паренёк, вопреки ожиданиям, не испугался чужака в зловещих одеждах. Ничуть не бывало! Мальчуган уютно устроился на сгибе руки не-мага, положил головёнку на плечо незнакомцу и затих. Колдун запахнул малыша в просторный плащ да пошёл себе дальше.
   Трактирщица же набрала в грудь воздуха и пошире распахнула створку окна, собираясь со своего места обличить дерзкого похитителя. Но чернокнижник спиной почувствовал её намерение, стремительно обернулся и сквозь мутную пелену тумана ожёг Клотильду таким свирепым взглядом, что она поспешила захлопнуть некстати раззявленный рот. Вспомнила, что перед ней как-никак беспринципный колдун и смолчала. Лишь проводила чёрный силуэт взглядом.
   К середине дня, когда туман, поднимающийся от тающих сугробов, стал и вовсе непроглядным, колдунов прошло около десятка. Супостатов не смущали ни скачущие по улицам конные разъезды, ни патрули гвардейцев. Да, собственно, никто из оружных людей не останавливал дерзких чародеев, не арестовывал, не требовал объяснений. Напротив, их сторонились с почтительностью и страхом. А те шли, безучастные ко всему и молчаливые.
   Лишь под вечер по городу поползли слухи о том, что королевский чародей, вроде как болен и совершенно не может творить магию, что де волшебные кольца да амулеты стражников совершенно потеряли Силу, а в соседние королевства даже отправлены гонцы с просьбой о помощи. Ну и ещё болтали, будто в одной из флуаронских деревень перепуганное население едва не учинило самосуд над безмужней брюхатой девкой - её отчего-то посчитали ведьмой, повинной в случившемся. А в соседнем пределе пошли и того дальше - забросали камнями некую старуху, которая, как потом выяснилось, всего-то и была обычной знахаркой-травницей.
   В общем, испуганные растерянные флуаронцы ждали, когда же в дело вмешаются маги. Но маги не вмешивались. Лишь брели по трактам перехожие колдуны, которых никто не решался останавливать...

* * *

   Послушные кони, обрадованные резвой скачке, неслись по мокрой дороге. Итель с детства превосходно держалась в седле, ей это было нетрудно - ни одна лошадь не сбросит со спины того, в чьих жилах течёт кровь Бессмертных, а уж тем более Бессмертную ведьму.
   Время долгожданной встречи приближалось, и Фиалка чувствовала, как сладко заходится сердце. Ох, скорее бы уже, скорее! Вот разберётся с делами и, пожалуй, даже займётся поисками непутёвой Люции. Может, не сгинула, не пропала, дурёха, без многомудрой наставницы-то? Кто ж знал, что она, Фиалка, так привяжется к бесталанной простодушной девчонке, которую и на воспитание взяла единственно, чтобы не зачахнуть от скуки в своей глуши? Толку-то от Люции в колдовстве было чуть да маленько, зато веселья - хоть отбавляй. Одни эти её полёты на метле чего стоили. Умора, и только.
   Однако мысли о воспитаннице всё же не слишком занимали ведьму. Скорее, с их помощью она пыталась отвлечься от других, более настырных и лакомых - от мыслей о волшебнике, который был так похож на её давно ушедшего в Мир Скорби мужа. Нет, внешнего подобия в Торое и Рогоне было, пожалуй, не больше, чем в помидоре и луковице, но недюжинные способности куда как схожи. Даже этот волшебный огонёк, который маг сотворил для деревенских простофиль... Как похож стиль волшебства! Итель даже не осмелилась разорвать Нить Силы, что подпитывала огонёк от матёрой яблони. Оставила белоснежный лепесток пламени нетронутым. Пускай себе горит. Красивый.
   Хельзак стремя в стремя скакал рядом с ведьмой и нет-нет поглядывал на неё с любопытством и подозрением. Во взгляде его не было обожания или страсти, какая была в глазах Алеха, лишь немое восхищение и лёгкий оттенок трепета. Некроманту всё не давали покоя фиалковые глаза колдуньи. Они казались смутно знакомыми, даже родными...
   Гелинвир вырос перед путниками, когда солнце ещё не коснулось горизонта. Волшебная крепость была прекрасна.
   "Она пуста. И она ждёт меня". - Подумала с замиранием сердца Итель. Правду сказать, её самолюбие ещё несказанно бы потешила мысль, что она, Фиалка, окажется первой ведьмой, которая ступит на знаменитые воздушные мостовые. Но лефийка понимала - это не так, первая ведьма уже ступила на здешние тротуары. И ведьмой этой была не она, а безвестная колдунья, выискавшаяся неведомо откуда и теперь отчаянно помогающая магу. Хотя, Нирин говорила, что девчонка совсем соплива и не шибко умна... Ну да ладно.
   Вообще же говоря, Фиалка пришла в Гелинвир вовсе не за властью или там славой... Она пришла сюда по велению сердца, по давно взлелеянному в душе расчёту.
   Итель натянула поводья резвого скакуна, заставив его остановиться на самой опушке. Теперь красавица колдунья с упоением разглядывала крепость, что, словно скала, выделялась на фоне закатного неба. За спиной ведьмы один за другим смолк дробный перестук копыт - это остальные спутники догнали предводительницу и теперь остановились в почтительном молчании. Пусть молчат. Они все не знают, какова её настоящая цель. Думают, небось, глупые - захватить Гелинвир - вот и всё, чего хочет ведьма. Ха! Ну да ладно, пускай пока смиренно помолчат, давая ей возможность насладиться триумфом. Глупые, глупые мальчики и девочки. Из всех вас более или менее прожжённый (причём не только в переносном, но и в прямом смысле слова) один Хельзак. Но даже он не догадывается об истинном намерении Ители, лишь уважает её за силу, находчивость и беспринципность, а ещё слегка побаивается. Вынужден побаиваться, потому что чуточку не доверяет.
   - Нас ждут. - Тихо сказала ведьма и на лице её расцвела умиротворённая улыбка. - Поторопимся.
   Когда конские копыта прогромыхали по опущенному мосту, этот перестук показался Ители едва ли не сладостной музыкой - гимном её победы, чертой, подводящей итог под долгим повествованием. Осталось ещё чуть-чуть. Небольшой эпилог. А затем можно будет браться за написание пролога к новой захватывающей истории.
   Ворота были открыты.
   Колдунья первой въехала в Гелинвир, счастливо улыбаясь закатному небу и острым шпилям крепостных башен. А теперь туда, в Залу Собраний, где её уже ждут те, на встречу к кому она так спешила.
   - Идите следом. Зеркало возьмите. - Бросила ведьма через плечо своим спутникам.
   И, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, Итель пересекла широкую площадь и остановилась перед широкой, словно улица, каменной лестницей. Мелкие гранитные ступени поднимались аккурат к дверям Залы собраний, чья изящная полусфера переливалась в лучах солнца.
   Колдунья поспешила вперёд. Она на ходу сбросила с плеч забрызганный дорожной грязью плащ и даже не обернулась, когда тяжёлая ткань упала на ступени и потекла к подножию лестницы.
   Спутники Фиалки ещё стояли внизу, окаменевшие от неожиданно торжественного и прекрасного зрелища - стройная женщина в платье лилового цвета поднималась по гранитным ступеням к величественному, словно само Время, зданию. Закатное солнце бросало ей под ноги последние отблески и, казалось, что она идёт по пылающему багрянцу. В своей леденящей царственности древняя крепость и юная ведьма были, пожалуй, равны. Даже завистливая Нирин, а вместе с ней циничный и едкий Хельзак не смогли удержаться от вздоха восхищения. На полпути Итель обернулась, посмотрела сверху вниз на застывших в немом благоговении спутников и нетерпеливо щёлкнула пальцами. Колдуны, исполненные непонятной робости, поспешили следом.

* * *

   Когда распахнулись тяжёлые двери, сердце Алеха запнулось и сбилось с привычного ритма. В высоком проёме стояла Итель. Она ничуть не изменилась за прошедшие, нет, не годы, века. Та же горделивая стать, тот же крылатый росчерк бровей, те же глаза прозрачного фиалкового цвета. Вся та же самая. Но, в этой новой Ители появился какой-то доселе неведомый Алеху разлад. Что-то с ней, определённо, было не так. А что именно, эльф не понимал.
   Фиалка лишь скользнула взглядом по застывшему в неподвижности Бессмертному, подарив ему учтивую мимолётную улыбку. Потом ведьма устремила взгляд на растерянную Люцию, которая стояла рядом с огромным круглым столом. Некоторое время обе оглядывали друг друга. А потом Итель рассмеялась незнакомым Алеху низким чувственным смехом, от которого по телу побежали мурашки.
   - Девочка моя... Я и подумать не могла, что ты окажешься одной из главных участниц этой заварухи.
   И Итель снова засмеялась.
   - Да, затейливы переплетения судеб...
   Фиалка прикрыла ладонью губы, словно стирая с них улыбку. За её спиной на пороге один за другим возникли настороженные спутники. Хельзак стал чуть в стороне, скрестив на груди руки, и беззастенчиво разглядывал троих обитателей крепости. Из-за его спины на полшага вперёд выступила Нирин. Она уже залечила синяк от оплеухи, которой была награждена за попытку убить волшебника Тороя, но след в душе, как говорится, остался. И теперь белокурая ведьма метала свирепые взгляды на чародея, что покамест молчал и обводил глазами честную компанию.
   В зале повисла тишина. Последними вошли два колдуна, которые несли зеркало. Оба тяжело дышали - подъём по длинной лестнице, да ещё и с колдовским стеклом в руках, был не из лёгких. Теперь колдуны пристроили ношу возле стены и торопливо озирались, поскольку боялись, что пропустили всё интересное.
   Люция стиснула ладонь Тороя, не зная, чего ответить "бабке". Ну не вязалась прекрасная Фиалка с образом согбенной сварливой ведьмы. Судя по всему, красавица-колдунья это поняла и улыбнулась девчонке:
   - Так-то, небось, всё же лучше, чем прежде, а, детонька?
   Эта самая "детонька" на долю мгновения вернула Люцию в маленькую избушку, затерянную в чаще флуаронского леса.
   Фиалка смотрела на ученицу и улыбалась. А потом, нерешительно, словно боясь спугнуть прекрасный сон, красавица-колдунья перевела взгляд на Тороя. Всё это время она избегала смотреть на него. А теперь, изрядно потомив мага равнодушием, Итель впилась в него глазами. Их взоры скрестились, и для Фиалки всё перестало существовать. Его лицо было спокойно тем напряжённым спокойствием, какое охватывает за секунду до смертельной битвы. Похоже, Торой действительно думал, будто ведьма мчится в Гелинвир, чтобы рвать и крушить, менять установленный порядок и властвовать, а заодно укокошить его - Тороя - ну и Люцию с Алехом для пущей острастки.
   Пауза затягивалась, но никто не осмеливался прервать загадочную игру взглядов. Итель смотрела на Тороя, а Торой, Люция и Алех - на Итель. Мгновения тянулись и тянулись.
   - Где мальчик? - спросила ведьма, не отводя глаз от волшебника. - Он мне нужен.
   Торой ответил ровным голосом, хотя говорить спокойно ему было, ой, как непросто. Он ожидал от ведьмы чего угодно, но только не этого в высшей степени странного обмена взглядами.
   - Зачем?
   Итель дёрнула плечом в сторону зеркала, но игру в "кто, кого пересмотрит" не прервала.
   - Зеркало нужно разбить. Это может сделать только последний из рода Создателя. Клянусь, мальчику ничего не угрожает.
   И снова тишина. Но на этот раз всеобщее благоговейное молчание нарушил звонкий дерзкий голосок, принадлежащий, конечно же, Люции. И спросила она, разумеется, самое главное - то, о чём остальные пока ещё молчали. Просто девушку начинали злить взгляды, которыми одаривала волшебника красавица-ведьма - даже безупречный сочный ротик и тот приоткрылся, а в глазах, в глазах... столько плотоядного обожания, сколько бывает у изголодавшегося по сытному обеду человека.
   - Зачем ты убила стольких людей? - и Люция закусила губу, сражённая собственной смелостью.
   Теперь взгляды десятков глаз обратились на колдунку. Ну и на том спасибо, что хоть Торой перестал таращиться на Итель, а то ещё зародились бы в его голове непристойные мыслишки о том, что Фиалка-то во многом будет красивее своей нескладной наперсницы.
   - Девочка моя, - ведьма устремила переливающийся взгляд на ученицу и медоточиво улыбнулась. - Всему виной творение мастера Гиа. Кто же знал, что оно умертвит столько народу? Сядем.
   Итель изящным движением руки указала на огромный стол Собраний. И пояснила:
   - В ногах правды нет.
   Когда все расселись, стол показался Люции ещё огромнее, чем прежде, слишком уж много мест осталось незанятыми. Торой, Алех и юная колдунка сели напротив прибывших. Итель, конечно, устроилась так, чтобы видеть мага. По правую и левую руки от ведьмы расположились хмурые чернокнижники. Торой заметил, наконец-то, близнецов и, едва скрывая насмешливую улыбку, спросил одного из них, того, кто, судя по всему, ещё берёг ушибленное несколько дней назад плечо:
   - Болит?
   Чернокнижник хмуро кивнул и опустил глаза. Его брат покраснел до корней волос, вспомнив неудачное нападение на Тороя.
   - Ах, волшебник, - прозвенела колокольчиком со своего места ведьма. - Прости моих чрезмерно усердных сподручников. Я лишь просила их, чтобы отыскали мальчика, а они оказались настолько старательны, что осмелились напасть на тебя.
   Люция, сидящая рядом с магом, нахохлилась. Значит, просить прощения у неё бабка не собирается, а ведь она, Люция, тоже чуть не погибла. Одну эту косоглазую ведьму вспомнить... И девушка гневно испепелила взглядом бывшую возлюбленную Тороя. Нирин презрительно кривила губы, а, почувствовав на себе взгляд юной колдунки, окатила ту таким презрением, что у Люции от бессильной злости аж сердце зашлось.
   - Итель, чего ты добиваешься? - это, наконец, подал голос Алех.
   Фиалка с сожалением перевела взгляд с Тороя на эльфа. Всё это время Бессмертный молчал, собираясь с духом. О, лишь по одной вскользь брошенной улыбке красавицы-ведьмы эльф понял - она всегда, всегда знала о его влюблённости! А он-то, дурак, полагал, будто ей ничего не известно о тщательно скрываемой им пылкой страсти...
   - Я уже всего добилась. - Тихо сказала она и в очередной раз мягко улыбнулась.
   - Но ты не объяснила - зачем?
   Итель сокрушённо покачала головой, словно бы досадуя, что её отвлекают какими-то глупыми, несущественными вопросами и при этом не спрашивают о главном. Точнее, не спрашивает. Ибо вопросов она ждала только от одного человека. От волшебника с синими глазами. Хм. А у Рогона глаза были тёмно-зелёные...
   - Алех, всё, что мы совершаем в этом мире, мы совершаем от любви, для любви и во имя любви. - Она сделала паузу и слегка приподняла красивые брови, ни дать, ни взять многомудрая наставница, ожидающая ответа от ученика-лоботряса.
   Алех не нашёлся, что ещё спросить и растерянно смолк.
   - Скажи, Хельзак, кто сжёг тебе лицо? - внезапно обернулась Итель к некроманту.
   Хмурый колдун стал совершенно мрачен. Он не понимал, зачем ведьма задет ему этот совершенно несвоевременный вопрос, однако ответил:
   - Среди здешних магов был один... Зайир его звали. Состоял при восточной провинции Нимулун. Я тогда совсем молодой был. Глупый. Хотел одной старухе сына воскресить. Я у неё ночь ночевал. Наутро уже уходить собрался, как сынок её с сеновала упал. Лесенка хлипкая сломалась под ногой... Там и лететь-то невысоко. А он как-то неудачно. Да шеей на дровяницу. Ну и помер. Она и заголосила. Сынок-то единственный был.
   Итель насмешливо смотрела на Алеха, словно ожидая от него, хотя и запоздалого, но понимания. Не дождалась. Тем временем Хельзак продолжал. Говорил он по-прежнему невнятно, отрывистыми рублеными фразами. В общем же рассказ свёлся к тому, что паренька он оживил, а на полдороге из провинции его нагнал взбешённый Зайир, негодующий по поводу того, что на вверенных его магическим заботам землях колдует некромант. Само собой схватились. Маг оказался сильнее и старше, ожёг юнца ударом огненной волны, да так и бросил на дороге, за мёртвого посчитав.
   Люция теперь смотрела на хмурого и уродливого некроманта едва ли не с восхищением. Сначала-то её напугала его страшная рожа, а после рассказа о разве что не героическом поступке, захотелось едва ли не обнять.
   Лишь Торой молчал, невозмутимо глядя на колдуна. Понятно, что некромант сделал благое дело, вот только не сказал Хельзак, из кого он жизнь для своего колдовства потянул? Из старушки-матери? Нет, из этой вряд ли. Значит из какого-нибудь деревенского жителя. А то и двоих. Интересно, после удачного воскрешения единственного сына старухи, сколько было нежданных похорон в деревеньке? Или всё дело неурожаем и засухой закончилось, а то и мором скота? Где-то ведь да черпнул некромант Силу для своего щедрого поступка.
   - А вы, мальчики, - обратилась ведьма к близнецам, - расскажите, как от вас вельможные родители отказались, как из Атии прогнали за колдовство. Не стесняйтесь.
   Близнецы покраснели от всеобщего внимания пуще прежнего. А Торой подумал, то-то черты их лиц ещё при первой встрече показались ему слишком благородными, породистыми что ли...
   - А, может быть, ты, Нирин, расскажешь о том, как тебя едва не сожгли на костре, когда ты была совсем девчонкой? Или, нет, Люция! Расскажи-ка лучше ты.
   Колдунка вздрогнула и растерянно уставилась на Фиалку. Ей-то чего рассказывать?
   - Что глазами хлопаешь? - сварливо спросила ведьма. - Или не у тебя на глазах бабку истязали да на костёр тащили? Сама-то тоже, небось, едва ноги унесла.
   Люция открыла было рот, но тут же снова закрыла и насупилась.
   - Я понял. - Тихо сказал Алех. - Ты, значит, решила угнетённых с колен поднять, освободительницей сделаться?
   Итель с недовольным видом поморщилась.
   - Ничего-то ты не понял, Алех. Ничего. Не в освободительницы я подалась. Освобождают обычно тех, кто пленён. А мы все свободны. Только у одних свободы чуть больше, а у других чуть меньше. Но всё-таки она есть. Глупый ты. Я этот мир уравновесить хочу. Понимаешь? Я хочу, чтобы в нём, в этом мире, девочку, способную к ведовству или колдовству не обижали и не дразнили сверстники, не проклинали родители. Чтобы мальчик-некромант мог жить и учиться рядом с мальчиком-магом. Вот ты, Алех, был магом. Скажи, может маг воскресить человека? Молчишь. И правильно молчишь. Потому что не может этого даже самый сильный волшебник. А некромант может. И что с того, что он Силу из людей и природы черпает? Иногда всё вторично и чем угодно пожертвуешь. Или ты забыл?
   Алех в ответ промолчал. Свита ведьмы настороженно переглядывалась. Однако чаще всего смотрели не на эльфа и уж конечно не на замухрышную колдуночку. Чаще всего взгляды обращались на молчаливого мага, который с начала встречи едва ли произнёс более десяти слов.
   - Ты же знаешь, что нельзя колдунов и магов уравнять в правах. Будет хаос! - в Алехе неожиданно проснулся не ведьмак, а волшебник, состоящий в Магическом Совете. - Не отделяя магию от некромантии, мы рискуем добиться смешения волшебства! И где уверенность в том, что лет через десять маг, излечивая, скажем, недуг, не станет черпать Силу из земли или родственников заболевшего? Зачем тратить своё Могущество, когда есть стороннее, да и разве любящие родители не пожертвуют собой ради обожаемого чада?
   Торой изумлённо уставился на эльфа, который совсем недавно лечил синяк колдовскими припарками. Итель же смотрела на Алеха без удивления, скорее, снисходительно.
   - О, Алех... Вижу годы жизни в Гелинвире превратили тебя в поборника магии. Тебя, ведьмака. Даже слушать смешно. Но я всё же отвечу. Просто, чтобы вернуть тебя с небес на землю. Видишь ли, способность одновременно к колдовству и магии встречается крайне редко. Скажем, пока мне известны лишь несколько человек, а также не-людей, которым по силам и то и другое. Это ты, мой му... - он осеклась и исправилась, - Рогон, Аранхольд, да ещё Торой. Не думаю, что четыре случая за более чем трёхсотлетнюю историю могут чего-то там смешать. Так что перестань брюзжать. Кроме того, лично ты уже никогда ничего не сможешь смешать, ты ж ведьмак. Былой магии-то и следа не осталось, а?
   И ведьма подмигнула Бессмертному. Однако по всему было видно, как сильно досаждает ей беседа с эльфом. Ители хотелось говорить с Тороем, но тот, как назло (а, может, и вправду назло?) молчал. А потому Фиалка продолжила в тишину Залы:
   - Торой сегодня - единственный маг, некромант, чернокнижник и колдун в одном лице. И свои способности к магии он сохранил исключительно благодаря тому, что был низложен. Да ещё зеркало Гиа умножило его Силу.
   Она нарочно сказала это, чтобы волшебник, наконец-то, перестал отмалчиваться. Удар достиг желанной цели. Торой и впрямь сбросил маску равнодушия, в его глазах засветилось любопытство. Ах, ну как же похож!..
   - Объясни. - Попросил он.
   - Объясняю, - тут же ответила Итель. - Когда Зеркало потянуло Силу из волшебников, ты был низложен и заклятие, сдерживающее твоё Могущество, ещё не разрушилось окончательно. Однако под воздействием чар оно всё-таки развеялось и тогда ты, совершенно, я полагаю, неосознанно, впитал в себя часть освободившейся Силы, которую не успело вместить Зеркало. Вот и вся загадка. Ну, а, может, и не впитал ничего, просто твои собственные освобождённые запасы оказались такими огромными...
   Ведьма развела руками и улыбнулась Торою:
   - А теперь скажи мне, где мальчик? Куда ты его спрятал?
   Маг отрицательно покачал головой и потребовал:
   - Нет, сперва ты поведай мне, зачем он тебе нужен и для чего понадобилось убивать его семью. А то ты такая трепетная и добрая, что даже непонятно, где сил душевных нашла и кхалаев нанять, и людей заморозить.
   Глаза ведьмы полыхнули огнём. Недобрая искра загорелась в глубине зрачка и, словно водную рябь, всколыхнула фиалковую глубину. Итель даже подалась вперёд, облокотившись о мраморную столешницу.
   Люция испуганно вцепилась в руку Тороя. О, теперь-то она видела истинное лицо Фиалки - лицо кровожадной ведьмы, для которой человеческие жизни лишь незначительная преграда на пути к поставленной цели. А сами люди - досадная мелочь, пешки. Ладони Люции моментально вспотели. Девушке показалось, что ведьма сейчас ринется через огромный стол и вцепится Торою в горло за то, что он посмел издеваться над ней. Но вот безумная искра погасла. Фиалка кротко улыбнулась, всем своим видом показывая, что ей проще проглотить незаслуженное оскорбление, чем справедливо гневаться. И посмотрела на Тороя с прежним обожанием.
   - Мальчик нужен, чтобы разбить зеркало. Это никому не под силу, кроме него. Как я уже говорила, зеркало может уничтожить лишь последний из рода Создателя. А парнишка - дальний потомок Гиа. Именно для того, чтобы он стал последним, и пришлось убить всех его родственников. Увы, в таком деле не без жертв.
   Люция судорожно сглотнула, радуясь, что у Тороя хватило сообразительности убрать Эйлана с глаз долой - хоть не слышит мальчишка, с каким равнодушием говорят о смерти тех, кто был ему дорог.
   - Ну, а разбить зеркало нужно потому, что, единожды вобравши в себя Силу, оно способно удерживать её только трое суток. По истечении этого срока волшебное стекло выплеснет Могущество обратно. Умноженное стократ. А теперь подумай, выживет ли кто-нибудь? Найдутся ли люди (не-люди), способные вместить в себя первородную Силу? Зови мальчика. Солнце садится, и время истекает.
   Торой не без веселья наблюдал за слабыми попытками некромантов нащупать Эйлана. И близнецы, и Хельзак, и даже один молодой чернокнижник, который всё это время сидел в молчании и не проронил ни звука, очень старались. Но Эйлан был спрятан надёжно. И это злило, а ещё пугало Итель, привыкшую осознавать своё превосходство. Торой позволил себе совсем уж мальчишескую выходку - ещё несколько мгновений понежиться в волнах смятения красавицы Фиалки, а потом всё-таки позвал Эйлана.
   В Зале снова водворилась тишина. Собравшиеся за столом разглядывали друг друга, примеривались, оценивали, а заодно переваривали полученные за время разговора сведения. Пареньки вошли в Залу спустя несколько минут, показавшихся Ители едва ли не вечностью.
   Когда раздался звук открываемой двери, ведьма порывисто оглянулась. Вот он - мальчик! Такой испуганный и настороженный, такой растерянный. А рядом с ним нескладный подросток, с лицом отсутствующим и расслабленным, словно не волнует паренька ничто из происходящего. Блаженный! Вот, значит, почему её некроманты не могли дотянуться до мальчугана. Достойный ход...
   Фиалка повернулась к Торою и слегка склонила голову, признавая за ним определённое (пускай и временное) превосходство. А потом тишину нарушил прежний музыкальный голос:
   - Как тебя зовут, юный повелитель зеркал?
   Эйлан испуганно захлопал глазами и, бочком, бочком, начал пробираться к Торою и Люции. Лишь став рядом с волшебником и почувствовав некоторую уверенность, мальчишка нерешительно ответил:
   - Эйлан.
   - Красивое имя. - Похвалила ведьма. - А скажи мне, Эйлан, ты когда-нибудь разбивал зеркала?
   Паренёк, завороженный мелодичностью голоса, нашёл в себе силы лишь на то, чтобы отрицательно помотать головой.
   - Нет? - удивилась колдунья и тут же задала новый вопрос. - А хочешь попробовать?
   Мальчишка перевёл испуганный взгляд на Тороя, в надежде, что тот подскажет правильный ответ. И лишь Тальгато не тревожила окружающая напряжённость, он устроился на одном из широких подоконников и снова зашелестел карандашом по бумаге, рисуя сидящих за столом.
   - Эйлан, - спокойно объяснил Торой, - нужно всего лишь разбить зеркало. Это нетрудно, я полагаю. Сможешь?
   Последний из рода Создателя с готовностью кивнул, пытаясь сойти за взрослого, которому ничего не страшно. Пока Торой разговаривал с пареньком, трое сподвижников ведьмы подняли зеркало и, повернув его так, чтобы в нём мог в полный рост отразиться взрослый человек, прислонили к стене Залы.
   - Вот. Держи. - Фиалка протянула мальчику средних размеров камень, который извлекла откуда-то из складок платья. - Нарочно для этого подобрала нынче утром в лесу.
   Эйлан опасливо приблизился к ведьме и забрал поблескивающую вкраплениями кварца каменюку. Взвесил её на руке, шмыгнул носом и примерился, чтобы половчее кинуть. Тороя неожиданно охватило тревожное сомнение - кто знает, что случится, разбейся колдовское стекло? Да и вообще, где уверенность, что Фиалка сказала правду? Вдруг едва рассыплется на осколки зеркало, погибнут вообще все? Или что пострашнее случится? Может, нужно повременить, обдумать, не измыслила ли ведьма какой хитрый ход? Судя по всему, подобные же мысли одолевали и Алеха, который по-прежнему не мог найти в себе сил оторвать взгляд от Ители.
   А Люция думала совсем о другом. Она пыталась постигнуть смысл слов Фиалки, ну, о том, что всё, сделанное людьми делается для любви, ради любви и во имя любви. Что-то странное... О какой такой любви говорила Итель? И чем всеобщее низложение волшебников могло поспособствовать этой любви? Ведьмочка хмурилась и тёрла лоб. Разгадка, как ей казалось, лежала на поверхности. Вот ещё чуть-чуть и ей, Люции, удастся постичь, удастся понять.
   Итель не замечала, какими горестными раздумьями терзается её бывшая ученица, ведьма неотрывно следила за Эйланом. Глаза её, не мигая, смотрели на мальчика, который уже примеривался для удара. Но потом что-то смутило Эйлана.
   Фиалка едва сдержала улыбку. Камень-то непростой. Хорошо, что Торой и Алех так погружены в мысли о том, не собирается ли Фиалка обвести их вокруг пальца. Мужчины, мужчины... Как вы предсказуемы. Даже стыдно за вас временами.
   - Сыночек... - тихо донеслось откуда-то издалека. - Мальчик мой, как ты повзрослел!
   У Эйлана дыхание замерло в горле. Мама. Мама! Такой родной, такой дорогой голос. Где ты, мама? Мальчишка посмотрел туда, откуда могли бы доноситься обращённые к нему слова. Мама!
   Она стояла прямо перед ним, живая и здоровая, а разделяла их лишь тонкая преграда стекла. Эйлан подбежал к зеркалу и прижался к нему холодеющими ладонями. Стекло оказалось зыбким и податливым, словно желе.
   Фрида Дижан ласково улыбалась из смутных зеркальных глубин. На ней было привычное домашнее платье с васильками по подолу, и волосы убраны, как всегда, лишь одна прядка (тоже, как всегда) непокорно выбивалась из-за левого уха.
   - Сыночек... - со своей стороны зазеркалья мама, чертя пальцем по дрожащей глади, стала неторопливо выводить какие-то знаки. Эйлан не знал, что она пишет, мальчик ещё не умел читать, лишь водил пальчиком по рябой поверхности зеркала, повторяя очертания то ли букв, то ли рун. Отчего-то он был уверен - мама пишет ему те самые слова, которые всегда говорила перед сном: "Люблю тебя, радость моя".
   И с каждым новым завитком, выводимым на стекле, с каждым новым изгибом, ткань реальности истончалась и Эйлану, казалось, будто он уже чувствует тепло маминой руки. А потом что-то случилось, и неведомая сила выдернула мальчишку из сладкого самообмана, оторвала от желейного стекла, утянула по скользкому гранитному полу обратно к столу.
   Торой почувствовал катастрофу слишком поздно - уже вершилось какое-то странное, древнее колдовство и он не знал, как ему воспрепятствовать. Эйлан, вместо того, чтобы разбить переливающееся всеми цветами зеркало, принялся водить пальцем по поверхности, выписывая неизвестные руны. Краем глаза маг увидел, как напряглась на своём месте Итель, всем телом подавшись туда, вперёд, наблюдая, а точнее заставляя мальчика писать то, что следовало. А с каким недоумением оглянулись на колдовское стекло её опешившие спутники!
   "Ах, Фиалка, ах, лгунья. Да твои сподвижники и не ведают ни о чём" - промелькнуло в голове у волшебника. А потом сработала интуиция. Торой ещё не успел толком осознать, что делает, а уже захлестнул мальчика гибкой петлёй Силы и рванул на себя. Алех, поняв намерение мага, стремительным прыжком, на который способен только эльф, перемахнул через огромный стол и приземлился с другой стороны. Один из близнецов-чернокнижников упал со стула, отброшенный ведьмаком прочь. Юноша ещё не успел приложиться локтями о каменные плиты и болезненно вскрикнуть, а Алех уже поймал Эйлана, смягчая невероятной мощи рывок.
   Мальчишка врезался в эльфа, сбил его с ног, и оба кубарем покатились под стол. Остроухий спаситель ударился затылком о холодный пол и, ослеплённый болью, выпал из реальности. Однако перед тем как кануть в темноту, порадовался, что сумел удержать Эйлана. Торой с такой силой дёрнул паренька от Зеркала, что, если бы не молниеносная реакция Алеха, мальчишку незатейливо расплющило бы о противоположную стену Залы собраний.
   Маг (который в отличие от эльфа не был столь стремительным) только-только вскочил с места, костеря себя на чём свет стоит. Торой ошибочно решил, будто неведомая сила Зеркала не отдаст паренька без боя. Отдала. Хорошо хоть эльф со свойственной его племени стремительностью не допустил трагедии. А потом все мысли вымело прочь - Итель кошкой рванула к зеркалу, а следом за ней, быстрая, словно куница, метнулась и Люция.
   Растерянные спутники фиалковой ведьмы едва успели приподняться с мест, на которых сидели, а Итель уже стояла у зеркала, пропав дрожащими ладонями к трепещущей волнами стеклянной глади.
   - РОГОН!
   Её Призыв был оглушителен и силён.
   Торой, словно сражённый невидимой стрелой, осел на пол, зажимая руками уши. В голове гудело от боли. Маг и раньше знал, что сказанный с должным чувством Призыв ведьмы может убить, но и подумать не мог, будто слова эти окажутся настолько правдивы. Зов Ители, прогремевший, словно набат, повалил с ног привставших со своих мест чернокнижников. Пожалуй, из всех присутствующих не повредил этот громоподобный Глас только Тальгато, Люции да Нирин.
   Подняв отяжелевшую голову, Торой с ужасом воззрился на Фиалку и увидел как в зеркале, к которому она приникла, возникла смутная фигура неизвестного пришлеца. А потом рябь исчезла, и стекло показало... Рогона. Он стоял в обступившей его со всех сторон тьмы. И смотрел на Фиалку.
   Итель тянула руки к мужу, но никак не могла дотронуться до него - пальцы вязли в неосязаемой пустоте, не находили, не нащупывали того, кого искали.
   - Любимый мой... - срывающимся голосом шептала ведьма. - Я освобожу тебя. Протяни мне руку.
   И Торой с ужасом увидел, как широкая ладонь Рогона медленно поднялась и нерешительно замерла в какой-то пяди от ладони Ители... Из вязких объятий Вечности, из могильного холода он вышел к ней, верный Зову и памяти. Он смотрел только на неё. И сколько муки было в этом молчаливом взоре! Из мира мёртвых смотреть в мир живых и видеть то, что давно забыл. Из пучин Тьмы и Безвременья на мгновенье заглянуть туда, где есть жизнь и любовь, тепло солнечного света и запах напитанной дождём земли? Он смотрел на свою Фиалку, и его глаза любили.
   - Родной! - Итель скребла руками по податливому, словно мокрая ткань, стеклу. - Я знаю, знаю, как тебя вернуть. Взгляни на них, они самые могучие, их Силы будет довольно. А он, он такой же как ты... Только не исчезай!..
   Её шёпот невнятный и безумный эхом отдавался в уголках залы.
   Торой застонал - даже этот тихий шелест женского голоса причинял настрадавшимся от Призыва ушам невозможную боль. Но через долю мгновения пришло понимание сказанных ведьмой слов. И тут уж стало не до боли. Маг проклинал себя за недогадливость и беспомощность.
   Вовсе не равновесие нужно было Фиалке, и не равенство между колдунами и магами, совсем не этого она добивалась столько лет, не к этому шла. Она хотела вернуть Рогона, ждала, когда появится на свет тот, в чьё тело можно будет перетянуть душу мужа из Мира Скорби. И тело это должно быть молодым и сильным, чтобы Рогон в новой оболочке не чувствовал себя ни ущербным, ни беспомощным. Торой не уступает мужу Фиалки в Силе, он молод, крепок и станет достойным вместилищем новой сущности. А эти колдуны и некроманты? Они нужны красавице-ведьме вовсе не как спутники или помощники, а как жертвенные. Их Сила, Сила некромантов и чернокнижников, умело почерпнутая Ителью прорвёт тонкую ткань реальности, позволит освободить Рогона. И снова Торой застонал, но на этот раз не от боли.
   Ах, какой дурак! Гиа хотел вернуть умершую жену, но не сумел, поскольку не был волшебником. Тогда он спрятал Зеркало. Может, просто ждал удобного для обряда случая, а может, не захотел идти к поставленной цели такими средствами. А вот Итель средства как раз-таки не смущают.
   Что же ты, Торой, такой непроходимый глупец?! Взвешивал и примерял этот мир на себя, мужчину. Но Фиалка-то - женщина, причём влюблённая женщина, которая ради своей безумной страсти пойдёт на всё - на убийство, предательство, подлость. Она подготовила этот мир к возвращению Рогона - убила и низложила магов, чтобы те не могли препятствовать её мужу своими интригами. Итель вернёт Рогона, а, возможно, даже сделает его бессмертным. Иначе, зачем столько жертвенных?
   Колдунья подготовила всё для воскрешения своего давнего чувства. А Рогон, конечно, и думать не думал в своё время, что неизвестная ведьма, завладевшая зеркалом, окажется его собственной женой. Да, он, конечно, не знал, что Фиалка на самом деле бессмертная лефийка. И уж, тем более, не предполагал, что от одиночества и тоски по нему она сойдёт с ума.
   Торой мутнеющим взором обвёл Залу - на полу корчились, зажимая руками кровоточащие уши чернокнижники, невредимая Нирин, охваченная ужасом, медленно пятилась к дверям, Алех лежал, запрокинув голову, под столом - бледный и неподвижный. Эйлан съежился рядом - то ли без сознания, то ли оглушённый Зовом. И лишь Тальгато, которому были чужды все эти волшебные хитросплетения, безостановочно рисовал в своём альбоме. Ему всё происходящее казалось представлением.
   И тут волшебник вспомнил и понял слова Тьянки, обращавшейся к нему из далёкого далека: "Есть тайные двери, которые открыть не всякому по силам". А ещё её напутствие: "Девчонку свою блюди! Любовь, она ведь не только на дары щедра, но и на откуп".
   Девчонку.
   Люция!
   Он вскочил на ноги, словно ужаленный. Всё стало неважным, вторичным. И мальчик, и Алех, и некроманты, и даже Итель со своей неистовой любовью. Люция!
   Колдунка стояла за спиной наставницы, тогда как Фиалка судорожно обнимала зеркальное стекло и умоляла мужа:
   - Руку! Дай руку! Я так долго ждала и стольким пожертвовала! Дай руку!!!
   На лице Рогона отразилось смятение. То ли он не слышал Итель, то ли не понимал. Но вот ладонь чародея всё же начала медленно приближаться к разъединяющему их стеклу. Он не мог не выполнить просьбу заплаканной прекрасной женщины, женщины, которую всегда любил и которую помнил даже здесь, за гранью Времени и Жизни. Торой не мог винить мага. Кто бы на его месте устоял? Поменять Безвременье и забвение на жизнь и любовь? Ха!
   Сквозь разноцветные витражи в Залу просачивались последние лучи солнца. День подходил к концу. А Торой, будто истукан, замер посреди Залы собраний. Холодное равнодушие захлестнуло его с головой.
   - Люция, отойди! - он сказал это спокойно и властно, а потом свёл пальцы рук, концентрируя в них всю свою Силу.
   В колыбели ладоней сперва зародилась только малая искорка, но уже через мгновение между напряжёнными пальцами яростно полыхнул искрящийся шар. Этот сгусток Силы, конечно, не разобьёт зеркало, но он отшвырнёт Итель, подарит пару драгоценных мгновений, чтобы всё исправить. Но когда Торой поднял глаза, уже изготовившись к броску, он увидел, как Люция делает в воздухе безукоризненный пасс. Она защищала свою бабку!
   - Нет, Торой.
   Ему показалось, он ослышался. Но юная ведьма повторила.
   - Нет, Торой.
   Слова упали, тяжёлые, будто свинец.
   - Люция? - маг похолодел. - ЛЮЦИЯ!!!
   - Неужели ты не понял? - колдунья устало улыбнулась и покачала головой. - Зеркало без следа поглотит твой удар. Мы спохватились сликом поздно.
   Итель, которой совершенно не было дела ни до воспитанницы, ни до стоящего посреди зала волшебника, наконец-то нащупала руку Рогона и вцепилась в его пальцы, выговаривая отрывистые гортанные слова неведомого заклятья. И в это самое мгновение Торой почувствовал как неизвестное, прожорливое Нечто вырвалось из зазеркалья, устремилось к корчащимся на полу людям, чтобы вобрать в себя их Силу, потянулось к нему, чтобы вырвать из жертвенного тела ненужную душонку.
   Маг против всякого благоразумия рванул к творению мастера Гиа, туда, где стояла спокойная, даже умиротворённая Люция и плакала от счастья Фиалка. Торой хотел схватить бездействующую колдунку за руку, вышвырнуть её из Залы собраний, чтобы спасти, уберечь, но... наткнулся на невидимую стену. Люция стояла в двух шагах и грустно смотрела на волшебника, а он не мог преодолеть установленную ей преграду. Видимо, девчонка тоже щедро зачерпнула из того самого источника, из которого сейчас утоляла жажду Силы её наставница - из людей.
   - Я всё исправлю. - Тихо сказала юная ведьма и повернулась к Ители.
   Торой колотил ладонями по неожиданно сгустившемуся воздуху, что стал между ним и Люцией неодолимой стеной.
   - Не смей, не надо!!!
   О, какая ирония! Итель пыталась пробить преграду, воздвигнутую между ней и любимым, а ненаглядная Тороя, напротив, не хотела пускать любимого к себе. Зато неодолимая Мощь, что тянула сознание из тела, несколько ослабла. Видимо воздвигнутая колдункой стена мешала первородному колдовству.
   А потом Торой увидел, как надёжно переплелись пальцы Рогона и Ители. Волшебник, сотрясаясь от неведомой дрожи, смотрел в глаза тому, кто всё это время являлся ему в разных обличиях. Их взоры встретились, и Рогон грустно улыбнулся. Итель обернулась, бросив через плечо затравленный взгляд. В этом взгляде был испуг, боязнь в самый решительный момент потерпеть поражение, а ещё... совершенное безумие.
   Волшебник видел, как Рогон медленно поднял и вторую руку, с трепетной лаской беря в ладонь пальцы жены. Маг и ведьма застыли. Итель по одну сторону исходящего рябью стекла, её муж по другую. Искушение вернуться было слишком сильно. Древний чародей не мог ему противиться.
   Но вдруг звенящую тишину разорвал неистовый крик Люции - колдунка всем телом навалилась на наставницу, что есть силы толкая её в спину. Торой, забыв об эфемерных преградах, ринулся вперёд, на помощь. Кожу ожгла волна неистовой чужеродной Силы - это рухнула невидимая стена, возведённая Люцией. А в следующее мгновенье Торой встретился взглядом с Рогоном и увидел то, чего никогда бы не захотел увидеть снова - слёзы.
   Глаза волшебника подёрнула мутная поволока. Казалось, Рогон собирался с духом, дабы совершить какой-то совершенно недопустимый, подлый шаг. Торой не успел понять, что за разлад снедает смотрящего из Мира Скорби. Маг не сразу сообразил, что стоящий по ту сторону зеркала мужчина крепко-накрепко схватил руки своей полубезумной жены и потянул Фиалку к себе. Борьбы не получилось - Люция изо всех сил толкала Итель в спину, Рогон увлекал в зазеркалье. И вот, ведьма, словно в омут, провалилась сквозь зыбкую рябь к тому, кого любила.
   - Отпусти её! - крикнул Торой Люции.
   Но девушку уже ничто не могло удержать, тем более бесполезный вопль. Продолжая начатое движение вперёд, она канула следом за наставницей. Крик Тороя потонул в общем стоне чернокнижников, которые приходили в себя после Зова.
   А юной колдунке показалось, будто она падает в вязкую, словно кисель воду. Холод обжёг кожу, дыхание перехватило, и ведьма вспомнила свой давнишний сон, тот самый, про лес и купание в болотном озерце! Сейчас, в точности как тогда, неумолимая сила тянула ведьму к погибели, так же заходилось от ужаса сердце, и открывался в беззвучном крике рот. Только тогда кто-то неведомый выхватил Люцию из объятий Тьмы, потащил из трясины за волосы, но здесь - в жуткой реальности - девушка осталась один на один со своим отчаянием. Она погружалась в Ничто и остановить это было нельзя. Сон и действительность на бесконечно долгий миг слились в сознании ведьмы - вязкое зазеркалье и чёрная жижа болота, тянущая на дно рука и засасывающее в мёртвые глубины Безвременье. Всё прочее исчезло, словно и вовсе его не было, этого прочего. Остались только вязкая пучина, в которой тонула обезумевшая от ужаса несчастная жертва.
   Люция не видела и не слышала, как Торой бросился к ней на выручку.
   В отчаянье маг хотел было воспользоваться петлёй Силы, но вовремя опомнился и в тянущем жилы прыжке успел-таки схватить ведьму за волосы. Волшебник видел мерцающий серебром поток Могущества, который, словно нить чудовищной липкой паутины, увлекал ведьму прочь из Мира Живых.
   Итель - раздосадованная мстительная ведьма!
   Она безжалостно забирала Люцию с собой!
   Зеркальная рябь взорвалась невнятными отражениями, по стеклу бежала волна за волной. Руки Тороя онемели и ничего не чувствовали, лишь пядь за пядью проваливались в незримую пустоту. Отражения в зеркале сменялись одно другим, вот промелькнуло чьё-то забытое лицо, вот снова Рогон, разъярённая Итель, что-то беззвучно кричащая, и тянущая, тянущая Люцию прочь...
   И вдруг перед глазами возникла Тьянка.
   - Нож, Торой. У тебя ведь есть нож.
   Её слова были такими внятными и разборчивыми, словно девчонка шептала их на ухо своему недогадливому другу.
   Нож? Какой ещё нож?
   Рунический?
   Нож Силы, как ещё его называли?
   Ну конечно! Что ещё может рассечь нить Могущества? Только нож. Волшебный нож.
   Торой выдернул одну руку из переливающихся зеркальных глубин и потянул из-за голенища сапога древнее оружие. Эта самоуверенность стоила ему слишком дорого - теперь уже и волшебник по плечо окунулся в зазеркальное Небытие. Мерцающая рябь подступила к щеке, обдала холодом и немотой.
   Спасение пришло оттуда, откуда Торой меньше всего его ждал. Кто-то вцепился в кожаный пояс волшебника и потянул назад, в мир живых. Торой скосил глаза - Тальгато с белым от ужаса лицом. Жаль только, что от сумасшедшего рисовальщика толку было чуть. Но тут на помощь пришла чья-то могучая рука. Мага, а следом и заходящуюся в крике Люцию выдернуло из зазеркалья, словно морковку из грядки.
   Эйлан.
   На лбу мальчишки надулись от напряжения жилы, но лицо было решительно. Паренёк тащил на себя Тороя, а зеркало, хотя и строптиво, всё же подчинялось воле последнего из рода Гиа.
   Едва Люция на шаг выступила из вязкой зеркальной глубины, Торой коротким взмахом рассёк незримую пуповину между Ителью и её ученицей. Юная ведьма покатилась по полу, прочь от колдовского стекла. И лишь теперь волшебник увидел, как темно сделалось в Зале. Третий день приближался к концу.
   - Эйлан, бей! - проорал маг, слыша свой голос, будто из-под толщи воды. Зов Ители оглушил так, что ещё нескоро оклемаешься.
   К счастью, мальчишка сразу смекнул, вздел над головой один из тяжёлых деревянных стульев и швырнул им в бушующее разноцветными сполохами стекло.
   Как показалось Торою, время остановилось, стул летел не мгновение, не два, он мчался к цели даже не минуты - часы.
   За это время маг увидел, как в глубинах зеркала промелькнула смеющаяся Тьянка, за ней женщина в платье с голубыми васильками по подолу, старик-зеркальщик, а потом Рогон и Итель. Их волшебник видел всего мгновение, но даже за этот короткий миг успел понять - эта Итель настоящая. Из фиалковых глаз исчезли безумные сполохи, и теперь они смотрели спокойно и... счастливо. А может быть, Торой попросту увидел то, что хотел? Впрочем, какая, в сущности, разница?
   Широко замахнувшись, маг метнул Рунический Нож вслед за стулом. Вращаясь в воздухе, древнее оружие вошло в стекло, будто в воду, и навсегда исчезло в Нигде. А потом стул, наконец, достиг цели, и осколки брызнули во все стороны. Но Торой всё же успел сгрести мальчишек и подмять их под себя, закрывая от острых, словно ножи, стёкол.
   Когда звон утих, в Зале воцарилась тишина, а через секунду её нарушил срывающийся голос Люции:
   - Ты мне косу чуть не выдрал. - Она уткнулась лбом в холодный гранитный пол, усыпанный битым стеклом, и заплакала.
   Один только Алех пропустил всё самое интересное. Он тихо стонал из-под стола да заплетающимся языком бормотал витиеватые эльфийские ругательства.

ЭПИЛОГ

   Зима во Флуаронис нынче выдалась дождливая и серая. Собственно, она вполне олицетворяла настроение жителей. Все пребывали в унынии. Бывший маг Золдан на днях отбыл в Гелинвир, где отныне заправляли колдуны да ещё какой-то молодой и ухватистый волшебник. При королевском же дворе нынче состоял атийский колдун - совсем ещё мальчик но, как говорили, многообещающий. Впрочем, привыкнуть к такой резкой перемене людям было сложно, и многие по обыкновению до сих пор чурались чернохитонщиков, равно как и ведьм.
   Тут нужно сказать, что колдуны, как бы то ни казалось странным, не наглели, а вели себя благопристойно и добропорядочно. Говаривали, будто единственный на сотни и сотни вёрст маг, что жил с женушкой-ведьмой в некогда волшебной крепости, держал чернокнижников в ежовых рукавицах и бесчинствовать не позволял. Трепались ещё, будто главы известных эльфийских семей (теперь уже вовсе лишённые былого влияния и Силы) даже приезжали к нему в Гелинвир... Всё это, конечно, выглядело странным, если не сказать больше, но постепенно народ обвыкался и уже не роптал. Ага, поропщешь тут, когда сам государь вынужден принять на службу колдуна. Собственно, службу юнец нёс исправно, что есть, то есть.
   Одним словом, смутное время закончилось, и жизнь потихоньку входила в привычное русло.
   А в сотнях вёрст от Флуаронис, в Фариджо, зима стояла солнечная и снежная.
   Торой сидел за столом в просторном кабинете и вёл урок чернокнижия, присматриваясь к юным ученикам. Среди семерых воспитанников особенно выделялся пятилетний мальчик, родители которого погибли во время колдовской Мирарской стужи. Мальчика принёс некромант. Малыш оказался способным и теперь, наравне с Эйланом осваивал грамоту.
   Эйлан сильно повзрослел, однако его любовь к сказкам никуда не ушла, и вечерами он любил выпытывать из Тороя всё новые и новые подробности его встречи с Рогоном. Теперь-то уж волшебник знал наверняка - Эйлан станет вовсе не мастером зеркал. Он, конечно, будет Искусником, но Искусником другого рода. Летописцем. Мальчик уже сейчас трепетно собирал рисунки Тальгато, чтобы "сделать из них картинки" к своей первой рукописи. Внучок мирарского зеркальщика печатными, но на удивление красивыми буквами выводил неловкие строки о колдовской зиме, битве с ведьмой и Зеркале. На днях Эйлан торжественно передал Торою первые страницы эпических сочинений, и волшебник с самым серьёзным видом прочёл то, что так старательно (хотя ещё и не очень умело) описывал мальчик.
   Постепенно маг влился в новый ритм своей неожиданно изменившейся жизни - занимался с учениками, принимал в Гелинвир всё новых и новых чернокнижников, некромантов, ведьм. В Совете теперь состояли, вместо положенных тринадцати чародеев, шесть колдунов и один волшебник - Торой. Остальные места были оставлены для ещё не родившегося поколения волшебников. И никто с этим не спорил. Даже обожжённый Хельзак, который наравне с магом воспитывал новую смену некромантов.
   Алех, подлечивший разбитую голову, охотно преподавал науку ведьмачества, показывая на своих уроках такое, что сбегались поглазеть не только дети, но и колдуны постарше. И всё же классы Академии по-прежнему оставались полупустыми. Впрочем, Торой успокаивал себя тем, что уже лет через пять в Гелинвир приведут первых магов. Пускай ещё совсем детей.
   - Ап!
   Мальчишка по имени Гайл (именно его, некогда найденного на улицах заснеженного Мирара, сейчас экзаменовал Торой) подбросил в воздух искрящийся багрянцем сгусток Силы. Подбросил, а потом дёрнул кончиками пальцев, словно стряхивая капли воды. Огонёк рассыпался, обдав мерцающими искрами остальных учеников. Талантлив. И очень самоуверен. Хороший будет чёрный маг. Волшебник даже позволил себе улыбнуться на безобидную шалость юного чернокнижника.
   Гайл лукаво усмехнулся и подмигнул сопящему от зависти Эйлану - ему-то никогда такого не суметь. Эйлан вздохнул, а лежащая у него на коленях Кошенька лениво зевнула и потянулась. Отъевшейся трёхцветной бестии не было никакого дела до колдовства.
   Тем временем юный ученик волшебника повертел указательным пальцем в воздухе, заставляя огненные брызги свиться в искрящуюся воронку, и снова срастись в переливающийся багрянцем шарик.
   - Молодец. - Похвалил Торой.
   Мальчишка театрально раскланялся. Позёр. Он черпал свою Силу из весело горящего в камине огня и мог проделать не такое.
   Шестеро остальных учеников (старше, но слабее Гайла) радостно зааплодировали. Гайл опять поклонился и, фиглярничая, сделал книксен, приподняв воображаемые юбки, но тут же сорвался со своего места, будто подброшенный невидимой пружиной. Его примеру последовали и остальные ребята, сидевшие кто где. Торой не особенно придерживался строгости в обучении - парты да скамьи он ненавидел с детства, а потому своих учеников воспитывал без пафоса, в кабинете.
   Следуя взглядам мальчишек, волшебник оглянулся на дверь. Так и есть - Люция.
   Она вошла, улыбаясь, и кутаясь в огромную шаль. Однако ни шаль, ни даже просторное платье свободного кроя не скрывали заметно располневшую и округлившуюся фигуру ведьмы. Колдунья была в ожидании. И это несказанно красило её до того невзрачное личико.
   Мальчишки, не сговариваясь, вымелись за дверь. Только Гайл, пострелёнок, попутно всё-таки шмыгнул под руку ведьме, выпросив ласку - тонкие пальцы взъерошили русое мальчишечье темечко и не больно дёрнули за ухо. Чернокнижник хихикнул и вынесся прочь из кабинета наставника.
   Люция подплыла к Торою. Вид она имела торжественный и загадочный. Лишь удобно угнездившись на коленях волшебника, колдунья таинственно начала:
   - Верея сегодня сказала, кого нам ждать.
   Торой щекотнул указательным пальцем округлый живот избранницы. Он-то уже давно знал "кого им ждать", но не хотел портить ведьме тщательно оберегаемый сюрприз, а потому спросил:
   - Кого же? Что тебе наворожила наша предсказательница?
   На самом деле Верея была ведунья. Она пришла в Гелинвир несколько седмиц назад, но волшебник уже успел понять - эта безродная эльфийская вертихвостка даст фору и некоторым волшебникам, не говоря уже о ведьмаках. Девица сказалась не только отличной гадательницей, врачевательницей и повитухой, но и превосходной наставницей. Сейчас она обучал трёх вертлявых девчонок и, по словам Алеха (очень уж зачастившего в класс к Верее), лучшую ведунью ему знавать ещё не приходилось. Торой улыбнулся.
   - Кого? - повторил он свой вопрос.
   Ведьма хихикнула, наслаждаясь возможностью слегка помучить будущего папашу, а потом сказала:
   - Девочку.
   Волшебник остолбенел, и некоторое время сидел молча. Он давно, ещё до прихода Вереи, знал, что у них с Люцией будет сын. Поскольку от живота колдуньи исходили такие радостные жёлтые волны Силы, какие могут принадлежать только волшебнику, магу. И магу далеко не самому слабому.
   - Девочку?
   Он хлопал глазами.
   - Ты не рад? - у Люции вытянулась мордашка. - Не рад?
   Чародей нервно рассмеялся и потёр лоб.
   - Видишь ли, милая... Это никак не может быть девочка. Ты носишь мага.
   Ведьма усмехнулась и решительно поднялась на ноги.
   - У тебя будет дочка, Торой, и я уже решила, как её назову. Так что тебе лучше свыкнуться с этой мыслью. Верея не ошибается, поскольку ещё двое ведуний подтвердили этот мучительный для тебя вердикт.
   Волшебник по-прежнему хлопал глазами, но нашёл силы выдохнуть:
   - Ты хочешь сказать, что подаришь мне и миру первую волшебницу?
   Люция пожала плечами, мол, понимай, как хочешь. Ей, далёкой от магии и, чего уж душой кривить, от колдовства тоже, было плевать на подобные судьбоносные заявления.
   Торой схватился за голову. Волшебница! Но этого попросту не может быть!
   А потом он вспомнил Рунический нож, который согласно легенде отдаёт свою Силу каким-то загадочным образом. Всё незамедлительно стало на свои места. Как бы то ни было, а он, Торой, по-прежнему остаётся низложенным, ведь никто не снимал с него заклятия. Оно утратило Силу, но по-прежнему оставалось с магом. И вот он употребил Рунический нож и при этом им, как того требовала легенда, не двигали тщеславные помыслы...
   Неужели?
   Или причиной и не нож вовсе, а Зеркало, осколки которого давным-давно спрятаны в бескрайнем подземном Хранилище Гелинвира? Точного ответа Торой не знал. Да и был ли он - точный ответ? Одно оставалось истинным. Нужно отыскать Алеха и прижать к стенке. Этот эльфийский интриган со свойственной его племени осторожностью лукавил до последнего. Значит, его, Тороя, низложили из-за того, что ему предстояло стать наставником некоей очень противоречивой исторической личности? Это что ли "наврал" Совету в своё время остроухий ведьмак? Волшебница. Куда уж противоречивей. Ну, Алех...
   - Значит, мы ждём волшебницу? - маг до поры выбросил из головы мысли о возмездии, которое собирался учинить над Бессмертным. - Что ж, первая волшебница, это - Событие! Ну, а уж в женихи мы ей кого-нибудь худо-бедно выберем. Кого-нибудь поприличнее, из тех...
   Он не договорил, поскольку дверь в кабинет плавно открылась, и на полу растянулся взлохмаченный Гайл с красными ушами, но шкодливо блестящими глазами. Всё ясно - подслушивал. А от диковинной новости забылся, навалился на створку всем телом и вот, пожалуйста.
   Мальчишка встал, пристыжённо потирая локти, и хмуро ответил:
   - Я жениться не буду.
   Люция с Тороем переглянулись и принялись хохотать. А юный чернокнижник, сощурившись, смотрел то на смеющуюся ведьму, любовно придерживающую живот, то на вытирающего слёзы наставника и сам расплывался в улыбке. Может, поторопился он с заявлением? Кто знает, какая она будет, эта волшебница?

КОНЕЦ

  

21 февраля 2006 - 21 октября 2007 года

  
  
  
   1
  
  
  
Оценка: 5.93*27  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"